«ЧЕРТА ОСЕДЛОСТИ» ЛЕВИТАНОВСКОЙ МУЗЫ

 Наталья ЧЕТВЕРИКОВА, Россия
 24 июля 2007
 3123
Ни дневников, ни записных книжек не оставил Исаак Левитан. Стеснялся ли он своего литературного «косноязычия», как уверял сам, или хотел стереть как бы самую память о пережитом? Друзья художника тоже не торопились, даже после его смерти, поведать о том, как ему жилось. И официальных документов о нем сохранилось так мало, что даже о точном годе его рождения долго шли споры. А вокруг художника разыгрывались события романтического и драматического свойства…
Раввинское свидетельство и 15 рублей, Б-г весть как собранных, были приложены к одному из прошений о поступлении в Московское художественное училище живописи, ваяния и зодчества. Училище переживало пору расцвета, когда в сентябре 1873 г. в класс вошел застенчивый мальчик Исаак Левитан, в бедном костюме и старых ботинках. С тяжким грузом воспоминаний о старшем брате Авеле и сестрах, о том, как отец в поисках грошовой работы обивал пороги богатых домов, о безнадежной нищете и своем сиротстве. Еще в детстве, бывало, убежит он куда-нибудь в рощу и словно застынет, глядя вдаль: «Погодите, увидите, что я из всего этого сделаю…» В те годы в русской живописи были в моде «швейцарские виды» да сухой, «без струнки» Шишкин. Тон задавала «идейная», народническая эстетика. Молодежь вела шумные дебаты о роли искусства, а экзальтированный Левитан то встанет на колени «во вселенской молитве» перед расцветшим шиповником, то катается от смеха и дрыгает ногами, когда друг Антоша Чехов читает свои юмористические рассказы. В России набирало силу палестинофильство, возникали кружки «Друзей Сиона». После первого покушения на Александра II евреям запретили жить в Москве, а убийство царя отозвалось еврейскими погромами на юге империи. Левитан скрывается в подмосковных деревнях, пишет этюды, играет в крокет с уездными барышнями и переживает внутренний разлад: отход от веры отцов, неизбежность ассимиляции и увольнение из училища «за непосещение классов». «Видно, агасферовское проклятие тяготеет и надо мною», — скажет он позднее, слабо веря в свое призвание. Меланхоличный и на редкость красивый, Исаак был похож на одного из библейских юношей, которым уготована великая судьба. Знал ли он об этом, когда влюбился в горничную Катю? Ночью из каморки Левитана были слышны сдавленные рыдания. «Не поймал карася — поймаешь щуку!» — утешал его старый пастух и словно в воду глядел. Левитан сближается с кругом художника Поленова. Завертелись новые идеи увлечения театром, появились новые знакомства, влиятельные друзья: Мамонтовы, Остроуховы, Коровины… Самолюбие «неклассного художника» Левитана было удовлетворено — он завоевывает признание, а его картины покупает сам Третьяков! Но в имении Бабкино, где жили Чеховы, с беднягой «Левиафаном» стало твориться что-то неладное: уехал, вернулся, хотел удавиться… Поселился в соседней деревне, и вдруг — записка от хозяев: мол, Тесак Ильич (так они величали своего постояльца) стреляться изволил… Он смертельно влюбился в Машу Чехову. А «милый друг Антоша», желая уберечь сестру от возможных страданий, не подозревал, что, может быть, уберег ее и от счастья. Заглушая тоску, Левитан отправляется на этюды в Саввинскую слободу, но уже не один, а в компании с Софьей Кувшинниковой, своей новой ученицей. Он стал другом ее дома, в котором бывали актеры, художники, музыканты. Хозяйка встречала гостей в экзотических нарядах и предлагала «веселый хмель живого разговора». Чехов описал атмосферу этого «салона» в рассказе «Попрыгунья»: муж — врач, друг — живописец, а в гостиной — рамы с зонтами, мольберты с кинжалами; столовая же была в русском вкусе: лубочные картинки, лапти и серпы, коса и грабли… Кувшинникова слыла эксцентричной особой. Она хотела быть музой и носила хитоны цвета «смеси тюльпана, солнечного заката и преступной страсти». За склонность к хитонам Чехов прозвал ее «Сафо». Софье Петровне было 39 лет, она пользовалась успехом и была на короткой ноге со многими знаменитостями. Художники писали ее портреты, ей посвящали стихи, о ней упоминали в мемуарах: «… летит стройная амазонка, в развевающемся капоте, с развевающимися волосами, вся — стремление, вся — порыв…» Левитан закружился в вихре, а Софья стала его чутким другом, оберегала от меланхолии и сопровождала на этюдах. Тихий приволжский Плес привык к пришельцам — к белым зонтам, под которыми они работали, и даже к странным повадкам «бабы, шляющейся с мужиками на охоту». Кувшинниковой хотелось жизни иллюзорной, легкой, неземной — душа настойчиво требовала безумств. Над рекой кружили чайки; когда Левитан вскинул ружье и выстрелил, белая птица, кувыркнувшись в воздухе, шлепнулась на песок. Обоим было ее жаль, и он бросил под ноги дамы «свой скверный поступок» — убитую чайку. Лунная ночь, стога, лесок вдали и тишина, нарушаемая чуть картавым левитановским говором: «Сплошной я психопат…» «Жилось нам удивительно хорошо», — вспоминала Кувшинникова. Левитан был на гребне волны и окружен поклонницами: поэтесса Татьяна Щепкина-Куперник посвящает ему стихи, баронесса Вульф приглашает в свое имение, где он пишет русалочий омут, и этот «драматический ландшафт» снова купит Третьяков. Кувшинникова музицировала, и всевозможным ее выходкам не было конца, а Левитан, отдавая обильную дань светской жизни, вдруг начал писать «Владимирку» — страшный каторжный путь арестантов, «крамольный» для выставок сюжет. В самый разгар работы над картиной, осенью 1892-го, художник вновь оказался жертвой гонения. Новый московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, известный антисемит, распорядился выслать из Москвы всех евреев-ремесленников, а подозрительных отправить тюремным этапом. За годы его правления пострадали десятки тысяч семей. В городе хозяйничали Союзы Русского народа и Михаила архангела, всюду рыскали «черносотенцы». Левитан опять спасся бегством. Кувшинниковы подняли на ноги всех, кого могли, и в ход пустили свои связи. Около года тянулось решение «левитановского вопроса». Горечь переживаний обострила его мировосприятие: в этюдах появилось что-то тревожное и неустойчивое, за горизонтом словно обрывался куда-то в пропасть весь мир. На сей раз гонимых приютило имение Ушаковых «Островно», и теперь Левитан часто просит Софью играть Героическую симфонию Бетховена, в особенности похоронный марш. Сказочный вид на озеро, полутени, закат, звуки рояля… «Над вечным покоем» — назвал Левитан свою новую работу. Как никто другой, он чутко уловил суть России: даже природа здесь печальна… Но идиллическая жизнь нарушилась, когда в соседнее имение Горка приехала хозяйка, Анна Николаевна Турчанинова, с дочерьми. Завязалось знакомство, перешедшее в новое увлечение Левитана. Софья Петровна уехала. Но не сразу потеряла надежду, она писала ему, умоляла, укоряла. Все это было больно и тягостно обоим. Но отвергнутая женщина в своих мемуарах благодарит судьбу за восемь лет общения с Левитаном. Что за женщина сменила «Сафо»? Она напоминает героиню мопассановского романа «Сильна, как смерть», которая сделалась подругой художника. Это беспокоит Чехова, он досадует и о творчестве Левитана тех лет: «… Пишет уже не молодо, а бравурно. Пейзаж невозможно писать без пафоса, без восторга, а восторг невозможен, когда человек обожрался». Вскоре Чехов получает письмо от Турчаниновой: «Левитан страдает сильнейшей меланхолией, доводящей его до ужасного состояния. В минуту отчаяния он желал покончить с жизнью 21 июня…» Прибыв на место, Чехов узнает причину — старшая дочь Турчаниновой влюбилась в Левитана. Оправившись от депрессии, он с ружьем вышел к озеру и возвратился с убитой чайкой, которую бросил к ногам своей дамы: «Скоро таким же образом я убью самого себя». От столь эффектного жеста Чехова покоробило: кругом первобытная дикость, дороги кислые, сено паршивое, а тут — великосветская трагедия! «… Я художник, я странный человек, — признается герой «Дома с мезонином», — я издерган с юных дней неверием в свое дело… я бродяга…» А самодовольная героиня служит народу: школа, аптечки, библиотечки — и ставит искусству идейные задачи. Левитана раздражала эта «земская» дама, ее указующий перст, а также, вероятно, и ее прототип. Левитан по-прежнему красив, на него заглядываются на улице, на выставках, в театрах. Из своей мастерской он спускается изнеженный, усталый, но великолепный — в нарядном бухарском халате, с белой чалмой на голове. Однако смирение дается ему трудно — ему необходимо быть всегда влюбленным, а если этого долго нет, что делать — душа вынута! На одной из выставок Николай II заметил Левитану, теперь уже академику живописи, что он-де стал выставлять незаконченные картины. «Импрессионизм и я — две вещи несовместимые», — с апломбом заявил царь. Королева сцены Ермолова также сетовала, что знаменитый художник «обратился в декадента мазилку». «Цари» не жалуют Левитана, зато его ученики привязаны к нему, как родному. Весну 1899-го он проводил в деревне и наблюдал из окна, как буйствует сирень. Стало трудно дышать. Встревоженная, приехала из Петербурга Турчанинова. «Упадок полный, — пишет она Чехову о здоровье Левитана. — Мы совсем потеряли голову, ужас закрадывается в душу, но я не унываю. Не верю, что не выхожу…» Художник ушел из жизни 22 июля 1900 г., в самом расцвете таланта. На старом еврейском кладбище долгие годы простоит забытый черный памятник, а через 41 год прах Левитана перенесут на Новодевичье кладбище. Перед смертью Исаак Ильич распорядился уничтожить все письма из своего архива.


Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции