ПИСТОЛЕТ ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ

 Песах Амнуэль, Израиль
 24 июля 2007
 2749
Несколько лет назад в «Алефе» публиковались детективные истории, героем которых был Борис Беркович, репатриант из России, следователь израильской полиции. Придя в полицию стажером, Беркович достиг должности инспектора, благодаря своей способности разбираться в самых запутанных и загадочных преступлениях. По многочисленным просьбам читателей мы возобновляем публикацию расследований Бориса Берковича, который за прошедшие годы стал старшим инспектором, набрался опыта и готов поделиться с читателями «Алефа» тайнами новых расследований. Итак…
Ноах Карми был убит в своем кабинете — пуля влетела в открытое окно и попала поэту в голову. На место происшествия инспектор Беркович выехал вместе с экспертом Ханом. Поэт жил на небольшой — всего три комнаты — вилле, стоявшей на отшибе поселка Нерот, в пяти минутах езды от фешенебельного района Герцлии-питуах. Поэт приобрел этот домик несколько месяцев назад, когда по его сценарию на одной из студий Голливуда сняли романтическую драму «Холодные губы». Дом был хотя и старый, постройки 60-х годов, но очень уютный и с садом, где росли оливковые деревья. Поэт жил на вилле со своей новой пассией — манекенщицей Орной Фадида, и вчерашний вечер они, как обычно, провели вдвоем. Около полуночи женщина заснула, а Карми отправился в кабинет, чтобы поработать. — Я спала до девяти, — сказала полицейскому Орна, — а когда проснулась, то увидела, что Ноаха нет рядом. Обычно он приходит в пять и спит до одиннадцати… Я удивилась и пошла посмотреть. «Неужели, — подумала, — Ноах еще работает?» Но он не работал… Он сидел за столом… Тут женщина начала плакать и плакала до тех пор, пока не приехала оперативная бригада. Поэт действительно сидел за столом, опустив голову на грудь. Череп был расколот пулей крупного калибра, на стол и на пол натекла лужа крови. И без осмотра было ясно, что стреляли через раскрытое окно. Попасть в поэта проблемы не составляло — у его левой руки стояла настольная лампа, освещавшая не только исписанные листы бумаги, но и самого сочинителя. — Смерть наступила около полуночи, — сказал эксперт, закончив осмотр, — но не раньше одиннадцати и не позднее двух часов ночи. — Войти в сад мог кто угодно, — вздохнул Беркович, — там даже ворот нет. Но для того чтобы выстрелить в Карми, убийца должен был встать на бордюр, иначе он бы не дотянулся до окна. Внимательно осмотрев камень и садовые дорожки, Хан и Беркович не нашли ничего, что можно было бы считать следами преступника. Дожди не шли несколько месяцев, почва была сухая, и если убийца носил мягкую обувь, искать следы не имело смысла. — Не очень-то он ухаживал за садом, — заметил Хан. — Деревья не поливал, наверное, больше недели, а трава вообще пожухла. — Поэт, — хмыкнул Беркович. — Может, сад ему нужен был только для антуража. Смотрел на деревья, когда сочинял. А поливать — такая морока… Коллеги вернулись в дом, и Беркович задал несколько вопросов Орне. — Нет! — вскричала она в ответ на вопрос о том, были ли у Ноаха враги. Правда, ответила она не сразу, и Беркович молча дожидался продолжения, потому что чувствовал: продолжение будет. — Ну… — сказала Орна после долгой паузы. — Если только Руби… — Кто это? — спросил Беркович. — Руби… Он в меня влюблен с детства, а потом у нас началось с Ноахом, и Руби говорил, что отомстит. Но это чепуха, он только кричать умеет, а на самом деле… — Кто этот Руби? — еще раз спросил инспектор. — Руби Газит, мы с ним росли вместе — жили в соседних квартирах. Он в «Хеврат хашмаль» работает. Золотые руки. — Где мы его можем найти? — Он и сейчас живет на прежнем месте! Да, понимаю….. Улица Разумовски, двадцать, там мои родители, а в соседней квартире — Руби. Зачем вам? Он не мог этого сделать! — Разберемся, — сказал Беркович. Час спустя он мог вслед за Орной утверждать, что Руби Газит действительно не мог убить соперника, поскольку с девяти вечера находился в камере предварительного заключения полицейского участка в Рамат-Гане. Когда Беркович начал наводить справки, судья Дихтер как раз проводил судебное заседание и решал — оставить ли задержанного под стражей еще на сутки, как того требовала полиция? — Что он натворил? — спросил Беркович у инспектора Рознера, который вел дело Газита. — Подрался в дискотеке, — сообщил Рознер. — Знаешь, как это бывает: один не так посмотрел на девушку, другой не то сказал… В общем, подрались, и Газит пырнул парня ножом. Ранение не серьезное, в руку, но пока обвинительное заключение не подготовлено, я предпочел бы видеть Газита за решеткой. — Когда произошла драка? — спросил Беркович. — Часов в девять, веселье только начиналось. — Газита сразу задержали? — Конечно. — И он с того времени находился в камере? — Естественно. Почему это тебя интересует? — Видишь ли, около полуночи кто-то стрелял в поэта Карми. А Газит, говорят, грозился его убить — из-за женщины, как ты понимаешь. — Нет, — покачал головой Рознер. — Ищи другого подозреваемого. Газит всю ночь провел за решеткой. Железное алиби. Раздосадованный неудачей, Беркович вернулся на виллу, откуда уже увезли тело. Он отправился по соседям Ноаха Карми в надежде выяснить, не видел ли кто нынешней ночью подъезжавшего к вилле автомобиля. А может, и выстрел кто-нибудь слышал? Особых надежд на этот обход Беркович не возлагал, и результат оказался вполне ожидаемым. Похоже было, что единственным источником информации об окружении Карми могла быть только Орна, и Берковичу пришлось поехать на улицу Разумовски. Здесь его ждала очередная неудача — девушка продолжала утверждать, что никаких врагов у Ноаха не было, все его любили, особенно женщины, поклонницы его таланта. Могла ли какая-нибудь поклонница застрелить кумира? — Да вы что, инспектор? Это я в припадке ревности могла бы застрелить соперницу, — гневно сказала Орна. — Слава Б-гу, Ноах никогда не подавал повода. Уже под вечер Беркович оставил попытки получить новую информацию и в последний раз перед тем, как возвращаться домой, отправился на виллу Карми. В мозгу вертелась безумная мысль о том, что поэта застрелила сама Орна — из ревности, конечно. Гипотеза критики не выдерживала, но Беркович хотел избавиться окончательно и от этой иллюзии. Выстрелить через окно Орна не могла — она бы не достала до подоконника, даже если бы встала на камень. Возможно, девушка вошла в кабинет и выстрелила? Но в таком случае поэт не мог ее не видеть, он переменил бы позу, да и выстрел был бы произведен практически в упор… Беркович вошел в кабинет и обошел вокруг стола, стоявшего в метре от окна, за которым видно было небо и кроны деревьев в саду. Беркович представил себе, как поэт мучается над рифмой, а в это время убийца подходит к окну, становится на камень… Почему на камень? А если… Бросив еще один взгляд в окно, Беркович вышел из кабинета и направился в сад. Вот дерево, которое он видел из окна, — большая старая олива, кривая и некрасивая, как Квазимодо. Уже вечерело, и на землю опускался сумрак, но все же было достаточно света, чтобы взобраться на одну ветку, потом на другую, а с нее еще выше, на третью… Вот оно! Металлическая коробка с отверстием, выкрашенная в защитные зелено-коричневые цвета, была практически не видна даже на расстоянии метра, скрытая листвой. Беркович осторожно отогнул проволоку, которой коробка была прикреплена к большой ветке, и взял в руки тяжелый предмет. Обратный спуск оказался труднее подъема, но инспектор все-таки ухитрился не уронить свою добычу. Час спустя Беркович сидел в лаборатории Хана, и приятели с интересом рассматривали конструкцию, состоявшую из крупнокалиберного револьвера, спусковой механизм которого был соединен с электронным включателем. — Ловко! — воскликнул Хан. — Упреждение на двенадцать часов. Он ведь должен был поставить эту штуку на дерево средь бела дня! — Самое безопасное время, — заметил Беркович. — Поэт только встал и принимает ванну, Орна возится на кухне, окна которой не выходят в сад… А с улицы деревья не видны. — Замечательная идея! — продолжал восхищаться эксперт. — Убийца знал наверняка, что в полночь поэт будет сидеть за столом в определенной позе и писать стихи. Карми сидел там каждую ночь на протяжении месяцев — вполне можно было точно прицелиться, а потом задействовать это адское устройство. И полное алиби! Драка на дискотеке, арест… — Этот гений электроники должен был понимать, что полиция, в конце концов, займется деревьями! — С чего бы? Ты же сам был уверен, что стреляли из-за окна, а не с дерева! — Но я все-таки обнаружил прибор… — А если бы ты поехал не на виллу, а домой? Ночью Газит снял бы с дерева свою игрушку, и все — никаких улик. Ты знаешь, что судья не продлил его арест? — Да, — кивнул Беркович. — Ты прав, я опередил его всего на пару часов. Мне повезло, ему — нет. По дороге домой инспектор продолжал размышлять о везении. «Вот мне повезло, а Газиту — нет. Но меньше всех повезло, конечно, поэту…»


Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции