Каталин
— Ух, какой персик, — решили мы с Любой (жена Валерия. — Л.Т.).
Стало ясно, что это его будущая жена. Катя была вся какая-то не наша — раскованная, солнечная, постоянно улыбающаяся».
В процессе общения с Катей – так ее называет муж – стало понятно, что судьба преподнесла мне ценный подарок. Эта обаятельная, эмоциональная, разносторонне развитая, красивая и очень скромная женщина приложила немало усилий, чтобы помочь всем нам узнать как можно больше об Адольфе Шаевиче, удивительных событиях его жизни, его роли в судьбе России и о многом другом.
Нынешний 2007 год — особенный в жизни семьи Шаевичей. В начале года Адольф Соломонович и Каталин отметили 30-летие совместной жизни. 2 мая праздновали юбилей Кати. А 28 октября исполняется 70 лет Адольфу Соломоновичу. Вот такая цепь неслучайных событий.
Как случилось, что пути биробиджанского парня и скромной венгерской девушки пересеклись, и встреча стала для них Судьбой? И как жила Каталин до этой встречи? Вот что рассказала об этом сама Каталин.
Чудом спасенная
В моем паспорте есть запись: «Каталин Сабо. Родилась 2 мая 1957 года, в Венгрии, в городе Ваце». На самом деле я родилась за 5 минут до наступления 2 мая. Почему мама «передвинула» мой день рождения на пять минут вперед? Так она выразила свой протест режиму. Первое мая, как известно — День международной солидарности трудящихся всех стран. И мама не захотела, чтобы мой день рождения совпадал с коммунистическим праздником.
Судьба мамы сложилась трагически. Подобно многим провинциальным венгерским евреям, она познала ужасы Катастрофы. Мама, в то время еще ребенок, вместе с родителями и многочисленными родственниками оказалась в Освенциме. Как она выжила? Чудом. Мама знала немецкий язык – у нее в детстве была немка-гувернантка. Так вот, когда в Освенциме проходил процесс селекции «жизнь или смерть», ее спросили: «Сколько тебе лет?» Тех, кому было меньше четырнадцати, тут же отправляли в газовую камеру. Маме в ту пору было всего двенадцать. Она так и ответила по-немецки: «Двенадцать». Немец злобно крикнул ей: «Не ври!» и резко толкнул ее в группу «жизнь», то есть к взрослым.
Так он спас моей маме жизнь.
Мама долго не могла понять, почему он так грубо накричал на нее и вытолкнул из группы смертников? Только повзрослев, она осознала мотивы поведения немца. Он был вынужден любым способом скрыть от окружающих охранников свой благородный поступок и поэтому вел себя, как поступали все фашисты с заключенными – зло и грубо.
Мама старалась не вспоминать страшные моменты своей жизни. Она только изредка рассказывала, о том, ЧТО ей пришлось пережить. И при этом неизменно добавляла, что даже в самых безысходных ситуациях могут встретиться хорошие люди.
К сожалению, далеко не ко всем судьба столь благосклонна. Из нашей большой семьи вернулись живыми буквально единицы. Пережитое отложило глубокий и неизгладимый отпечаток на их психику…
После освобождения мама вернулась в Венгрию, училась в гимназии в Сегеде, жила в интернате. Потом поступила в институт на фармацевтический факультет. В те годы познакомилась с моим будущим отцом. Его звали Деже.
Деже был старшим сыном в многодетной венгерской семье, жили они бедно. Отец пытался как-то обеспечить семью, но все его планы разбивались о жестокую действительность. Он не мог принять идеи режима Ракоши, хотел уехать из Венгрии в Австралию, Израиль или Англию (брат отца живет в Лондоне и по сей день).
Они с мамой стали жить своей семьей. Мама не разделяла намерений мужа покинуть страну. Ей, после всего пережитого, хотелось простого семейного счастья, покоя и стабильности.
Когда мне исполнился год, родители разошлись. Но развод никак не повлиял на отношения мамы со свекровью и сестрами моего отца. Все они остались жить с нами в небольшом городке Дунакеси, недалеко от Будапешта. Только спустя несколько лет, после того как вышли замуж, сестры отца разъехались со своими мужьями по другим городам.
А судьба отца так и не сложилась. Уехать из Венгрии ему не удалось, он умер совсем молодым, даже не успев познакомиться с будущим зятем. Видел Адика только на фотографии и успел рассказать родственникам, что за дочкой ухаживает студент ешивы.
Знакомство со студентом ешивы
С Адиком мы познакомились в Будапеште осенью 1973 года. Вот как это случилось.
Это был мой выпускной год в гимназии с углубленным изучением иностранных языков. Один старый и умный еврей организовал в Будапеште клуб, где тоже изучали иностранные языки. Туда ходила местная молодежь, я тоже была среди них. Директор приглашал в клуб иностранцев, которые приезжали в Венгрию, но еще не успели освоить венгерский язык. Им помогали местные студенты – что-то переводили, знакомили со страной и просто общались. Такие контакты были обоюдно полезными: венгерские ребята узнавали много нового и интересного о других странах, и у них создавалось впечатление, что они как бы побывали за границей.
В этом же клубе была организована небольшая группа для желающих учить иврит. Как-то в клубе ко мне подошел известный в то время в Венгрии художник, Ижак, и сказал, что к ним на занятия в эту группу ходят два студента, недавно прибывших из Советского Союза. Они, естественно, венгерского не знали, поэтому Ижак попросил меня помочь. Так я познакомилась с Адиком и его сокурсником Хаимом Левитисом. Они мне рассказали, что учатся в местной раввинской семинарии. Меня это заинтересовало, так как мне хотелось больше знать о еврействе. В то время эта тема была окутана некой трагической тайной.
Адик рассказал, что родом из Биробиджана. В Венгрии тогда не знали о существовании такого города на Дальнем Востоке. Мы просто не могли себе представить, что в этом далеком городе живут такие же люди, как и мы. Поэтому многие мои знакомые, да и я тоже, смотрели на Адика, как на чудо, свалившееся с Луны.
И, тем не менее, между нами сразу установились дружеские отношения. Я почувствовала, что это свой, близкий мне по духу человек. Что-то притягивало меня к нему, мне с ним было приятно общаться и казалось, что мы давно знакомы. Еще я отметила его необыкновенную доброту, прекрасное чувство юмора и веселый неунывающий нрав. Среди жизненных приоритетов Адика — искреннее и доброжелательное отношение к людям. Меня привлекали его несуетность и скромность, с каждым – независимо от положения и возраста – он вел себя достойно и без тени превосходства. Для меня, шестнадцатилетней девушки, это было особенно важно, потому что из-за своей непосредственности и, может быть, излишней откровенности я часто попадала впросак.
В общении нам помогало мое скромное знание иврита, особенно там, где понимали русский и венгерский. Нашему сближению способствовало и то, что Адик быстро нашел в Венгрии новых друзей. Он в шутку говорил, что Венгрия – страна непуганых зверей, так его поражала наша искренность в отношениях. Наша компания формировалась из студентов семинарии, венгров, вернувшихся из Советского Союза после учебы в вузах, и из так называемой русской диаспоры — женщин, которые в СССР вышли замуж за венгров.
Это было молодое счастливое время. Мы ездили большой компанией на берег Дуная, жарили шашлыки. Или собирались у кого-нибудь на квартире, слушали Окуджаву, читали Пастернака, Солженицына, Войновича, обменивались запрещенной в Советском Союзе литературой и спорили до хрипоты.
Пришло время, и я познакомила Адика с мамой, представив его как своего хорошего друга, которому вдали от родины не хватает семейного тепла и уюта. Мама приняла его, как родного. Но после Холокоста, чтобы уберечь детей от страшных последствий принадлежности к «Б-гом избранному народу», многие родители предпочитали не афишировать свои корни. А здесь речь шла о том, чтобы выдать дочь замуж за раввина и отдать в «страшную и далекую Россию», где в паспорте есть графа «национальность» и погромы неминуемы!.. Мама была в шоке…
Спустя год после нашего знакомства мы с Адиком решили пожениться. Такое решение, помимо главной причины – нашей взаимной любви, имело с моей стороны и другие причины. Как-то Адик горестно сказал мне, что его могут в любой момент отправить назад, в Советский Союз. В то время один из его друзей приехал из Союза в Венгрию, а оттуда нелегально перебрался в США. Советские власти посчитали, что Шаевич мог знать об этом, но «не доложил, куда следует». Его начали вызывать в советское посольство и вести жесткие беседы.
Но тогда я этого не знала. Просто сердцем почувствовала, что любимому грозит опасность, что его в любой момент могут отнять у меня, и мы потеряем друг друга навсегда. Регистрация брака с иностранкой, как мне тогда казалось, могла хоть как-то помочь нам избежать разлуки.
И мы по сей день – вот уже 30 лет – вместе и счастливы.
Свадьба
Итак, мы решили пожениться, подали заявление, но разрешение на брак получили только через год. Адик обратился в советское посольство в Венгрии, и целый год власти думали, что делать с этим женихом из Советского Союза. Дело в том, что у него не было прописки на территории России. Из Биробиджана он выписался, надеясь, что пропишется в Москве. Но Адика так быстро отправили в Венгрию, что пресловутой прописки оформить так и не успел. Более того, даже после окончания семинарии и возвращения в Москву Адик жил на служебной квартире и в течение нескольких лет не мог в ней прописаться! Эта проблема длилась в его жизни лет восемь.
На свадьбу были приглашены все родственники. Мама Адика приехала из Биробиджана и остановилась у нас. Мы познакомились и полюбили ее. Они с моей мамой говорили на идише и по-английски. Но на самой свадьбе Татьяне Львовне присутствовать не довелось – к тому времени ее отпуск закончился, и она вернулась в Биробиджан.
Лариса ТОКАРЬ, Россия
Отрывок из книги «Дорога к Храму», готовящейся к выходу в издательстве «Пан Пресс»
Комментарии:
Добавить комментарий:
Добавление пустых комментариев не разрешено!
Введите ваше имя!
Вы не прошли проверку на бота!