Последний миньян Литвы

Когда последние лучи солнца завершали свой танец на черепичных крышах Вильнюса, и становилось понятным, что до миньяна опять не хватает одного человека, габай(2) — реб (3) Берл — отправлялся на вечернюю охоту. Постукивая палочкой — пять-двадцать, пять-двадцать, — он пересекал звучный холл и выходил на шумную улицу Комьяунимо, ловить десятого. Почему-то всегда не доставало не двух и не трех, а именно одного.

Чудо происходило с неизбежностью часового механизма: реб Берл возвращался со слегка ошалевшим от натиска евреем. Тут же начинали«Минху»(4), после нее, с трудом дождавшись темноты, мгновенно исполняли «Майрив»(5) и расходились по домам.

Я долго гадал, как в многолюдной толпе габай высматривал еврейское лицо, за какую тайную пуговицу ухватывал человека, убеждая бросить свои дела ради малопонятного слова «миньян». Устав строить предположения, я попросту последовал за реб Берлом, когда тот с выражением крайней решительности на лице принялся отсчитывать свои пять-двадцать.

Выйдя за калитку, реб Берл двинулся через улицу. На другой стороне Комьяунимо располагалась популярная кафешка, которую местные острословы называли КПСС — Кафе Против Старой Синагоги. Реб Берл ворвался в КПСС с неумолимостью татаро-монгольского ига. Мгновенно вычленив среди сидящих за столиками жертву, он подошел к парню и обратился к нему на идиш:

— Ду бист аид? (Вы еврей?)

Парень виновато улыбнулся:

— Простите. Мама еще говорит этом языке с бабушкой, а я уже не понимаю.

— Ви! — тут же перешел на ужасный русский реб Берл. — Ви-то мине и нужны!

А дальше началось нечто в стиле Вольфа Мессинга: повинуясь пассам реб Берла, парень беспрекословно поднялся из-за столика, и на ходу оттирая салфеткой губы, устремился к выходу. Он остался в синагоге до самого конца «Майрива», а спустя несколько дней пришел снова, уже сам. Редкий, удивительный случай, стоящий отдельного рассказа.

Несколько раз, когда до заката оставались считанные минуты, а десятый так и не находился, реб Берл доставал из арон-акойдеш(6) свиток Торы, клал его на биму(7) и объявлял о начале молитвы. В один из таких дней Элиэзер решительно воспротивился. К тому времени он выучил иврит настолько, что смог самостоятельно разбирать книги по Галахе.

— Так не положено, — заявил он, показывая реб Берлу«Мишна Брура»(8), извлеченную из недр синагогальной библиотеки.

– А я таки знаю, что можно, – ответил реб Берл. Читать на иврите он умел, но ничего не понимал. Поэтому Элиэзер мог размахивать книгой до завтрашнего утра.

— Нет большей мудрости, чем опыт! — сказал реб Берл, отодвигая в сторону «Мишна Брура». — В этой синагоге уже сорок лет так поступают.

— Сорок лет вы блуждаете по пустыне незнания и упорно не хотите войти в обетованную землю! — патетически воскликнул Элиэзер.

— И что же ты предлагаешь, рабейну? — иронически улыбаясь, спросил реб Берл. Он, конечно, имел в виду Моше-рабейну, и Элиэзер, уловив подковырку, покраснел от обиды.

— Все должно быть по закону, — сказал он рвущимся от волнения голосом. — Если нет десяти человек, значит, нельзя молиться! (9)

— По твоему закону, — вскричал реб Берл, — сегодня в Вильнюсе не будет миньяна! То есть по всей Литве не будет миньяна! Юноша, пусть твои уши услышат, что предлагают уста! Сядь на место и замолчи свой рот! Ты еще не все книжки прочитал.

Реб Зуся приходил в синагогу только по субботам. Его сапожная будка на рынке была открыта допоздна, и на молитву в будни он не успевал. Зато в субботу реб Зуся приходил раньше всех, отпирал двери своим ключом и долго читал одну и ту же книгу в затрепанном переплете.

Когда габай у свитка Торы провозглашал Мишебейрах (молитва о здоровье), реб Зуся всегда просил упомянуть Менахем-Мендла, сына Ханы.

— Близкий родственник, — пояснял он. — Живет далеко, видимся редко.

Спустя полгода после начала моего духовного путешествия я сопоставил имена, понял, о ком идет речь, и пришел в будку реб Зуси с вопросом.

— Неужели Ребе нуждается в наших благословениях?

В будке вкусно пахло свеженарезанной кожей и клеем. Реб Зуся лукаво посмотрел на меня.

— Догадался, — сказал он. — Молодец. Тогда послушай, что написано в Талмуде. «Однажды в Йом-Кипур первосвященник Ишмаэль вошел в Святая Святых воскурить благовония и услышал голос Всевышнего.

— Ишмаэль, сын мой, благослови меня.

— Пусть Твое милосердие, — произнес первосвященник, — всегда пересиливает Твой гнев».

— Если сам Всевышний, — сказал реб Зуся, обводя мелком подметку на куске кожи, — попросил благословения у человека, то в них нуждается и Ребе.

— И еще одно, — добавил он, налегая на ручку сапожного ножа. — Мне представляется справедливым, чтобы последний миньян Литвы каждый шабес молился о здоровье и благополучии Менахем-Мендла Шнеерсона.

1. Миньян — в иудаизме кворум из 10 взрослых мужчин, необходимый для совершения публичного богослужения и коллективной молитвы.

2. Габай (иврит) — староста в синагоге.

3. Реб — уважительное обращение к пожилому человеку.

4. Минха — предвечерняя молитва, одна из трех ежедневных молитв еврейской традиции.

5. Майрив — вечерняя молитва.

6. Арон-акойдеш (иврит) — шкаф для хранения свитка Торы

7. Бима (возвышенное место) — возвышение в синагоге, где стоит стол или особого рода пюпитр для чтения Торы.

8. Мишна Брура — комментарий к книге «Шулхан Арух».

9. Нельзя молиться коллективно, если нет кворума. Индивидуально молиться можно.