Смерть свидетеля

 Песах Амнуэль, Израиль
 26 июня 2008
 4046
В новом кабинете Беркович с самого начала чувствовал себя неуютно. Стол был слишком большим, окно, выходившее во двор управления, — слишком маленьким, а сейф, как две капли воды похожий на все остальные, почему-то казался громоздким и очень неудобным.

Он сел за стол, включил компьютер и принялся просматривать поступившую с утра информацию. Дело о наркомане Пинкасе ведет инспектор Бернштейн. Дело о пропавшем телевизоре ведет Горелик, старый знакомый, ставший теперь подчиненным... Тоже возможны сложности, но оставим на потом.

А это что? Убийство на улице Соколов... Зихрони поручил инспектору Кантору. Четвертый день расследования. Результатов нет…

Беркович потянулся к телефону, но в это время в кабинет быстрым шагом влетел инспектор Кантор — улыбчивый, пухлый, как Карлсон — «мужчина в самом расцвете сил».

Несколько минут спустя Беркович понял, что с Кантором они сработаются — он прекрасный профессионал, и не его вина, что убийство бармена еще не раскрыто.

Арон Хагай, 45 лет, холостяк, бармен из ресторана «Эксцентрик», был убит сутки назад в своей квартире на улице Соколов. Полиция сразу же связала это преступление с другим эпизодом — за три дня до убийства Хагая в «Эксцентрике» произошла сцена, напомнившая посетителям известные американские триллеры с участием Шварценеггера или Сталлоне. В разгар вечернего веселья в зал вошел неизвестный, спокойно миновал несколько столиков — возможно, хотел поужинать. К нему поспешил метрдотель, но не успел сделать даже двух шагов — из-за столика у окна поднялся высокий мужчина лет пятидесяти, пришедший с дамой, и бросился к задней двери, которая вела на кухню.

Все дальнейшее произошло в считанные секунды и ввергло посетителей в шок. Вошедший поднял руку, в которой оказался пистолет, раздался не очень громкий хлопок, и мужчина, торопившийся скрыться в кухне, повалился на один из столиков, едва его не опрокинув. Убийца же спокойно повернулся и вышел из ресторана.

Полицию вызвал метрдотель, и инспектор Кантор с опергруппой был на месте минут через десять после убийства. С опознанием убитого проблем не оказалось — во-первых, в кармане лежало портмоне с удостоверением личности, во-вторых, дама, с которой он пришел поужинать, тут же объявила, что это никто иной, как Моше Хескин, известный в определенных кругах профсоюзный деятель, а, в-третьих, Хескина опознали еще два посетителя ресторана, имевших с ним дело.

Не оказалось проблем и с дамой — бывшей оперной солисткой, потерявшей голос и перешедшей недавно под покровительство трагически погибшего Хескина. Даму звали Элизой Штингерман, держалась она неплохо, пока давала нужные полиции показания, после чего неожиданно упала в обморок и очнулась лишь в больнице «Ихилов», куда ее доставили на «скорой».

А вот с убийцей получилась неувязка.

— Эти свидетели! — воздев очи горе, воскликнул инспектор Кантор. — Почитайте, старший инспектор... Свидетели. Лучше бы их вообще не было! Двадцать три человека — и все описывают убийцу по-разному. Одни — как высокого молодого человека, другие — как мужчину среднего роста и средних лет, третьи говорят о том, что было ему лет пятьдесят. По одним показаниям, убийца черноволос, по другим — лыс.

— Видимо, играло роль освещение, — сказал Беркович. — Если смотреть с одного места, может показаться, что...

— Все это понятно! — воскликнул Кантор. — Извините, что перебиваю. Факт остается фактом — никаких надежных улик. Кроме одной, но очень важной — похоже, что убийцу узнал бармен, этот самый Хагай.

— Почему вы так думаете?

— Хагай с самого начала вел себя странно. Утверждал, что видит убийцу впервые, описания давал противоречивые, хотя со своего места должен был прекрасно его разглядеть. К тому же, как оказалось, Хагай прекрасно знал убитого — этого Хескина, — у них были общие дела.

— Какие могут быть общие дела у бармена и профсоюзного деятеля? — удивился Беркович.

— Это мы раскопали довольно быстро, — кивнул Кантор. — Обычная коррупция. Хескин брал взятки за то, что помогал устраивать людей на высокие должности в государственных компаниях, а Хагай был посредником и получал свою долю. Бармен ведь имеет дело с множеством людей, они с ним делятся своими проблемами, человеком Хагай был общительным...

— Схема понятна, — сказал Беркович.

— Хагая я допросил позавчера, раньше просто времени не было, там два десятка свидетелей, к тому же бармен трое суток не работал... В общем, я снял с него показания в пятницу, и мне показалось, что он темнит. О взятках мы уже знали, поскольку об этом сказали, во-первых, два свидетеля, опознавших Хескина, во-вторых, на Хагая как на посредника показал один из посетителей «Эксцентрика». Вот материалы допросов, посмотрите, старший инспектор...

— Да, я вижу, хорошая работа. Насколько я могу судить, вы пришли к выводу, что Хескина убил кто-то, имевший с ним прежде дело.

— Именно. Там ведь еще был и шантаж. Вот, посмотрите, показания Ицхака Бен-Михаэля... Его в тот вечер не было в ресторане, это уже другая линия допросов, я нашел восьмерых, дававших взятки Хескину через Хагая. Видите ли, Борис... Хескин не брезговал шантажом.

— Это все не доказано, — вздохнул Беркович. — Наверняка все это — и взятки, и шантаж, — имело место, но пока это только показания одних против других.

— И убийство Хагая, — напомнил Кантор. — Он был жив и здоров, пока я за него не взялся. Пока не раскопал, что он — звено в этой цепочке. Он единственный из свидетелей, который не только знал Хескина и все его делишки, но имел дела и с «клиентами» Хескина, и, следовательно, мог знать убийцу.

— Довольно рискованно, — заметил Беркович, — входить в зал, где сидят десятки людей, и у всех на глазах стрелять. Маску нацепил хотя бы.

— Голливуд! — хохотнул Кантор. — Знаете, эти истории с масками — больше кинотрюки, в реальности мало кто из преступников пользуется маской, она мешает, в маске неудобно прицелиться, можно не попасть, а опознание... Ну, вы ж видите, что это такое — показания случайных свидетелей. Отца родного многие не узнали бы в этом хаосе.

— Я все понимаю, — улыбнулся Беркович горячности инспектора. — И все-таки риск быть узнанным слишком велик. Если, конечно, это был не наемный убийца, которого действительно никто узнать не мог. В том числе, кстати, и Хагай, и это обстоятельство опровергает версию о киллере.

— Безусловно! — воскликнул Кантор. — Убийца понял, что узнан, и убил Хагая. К сожалению, мне не пришло в голову задержать бармена — в камере он остался бы в живых и дал показания.

— У вас не было оснований для задержания, — покачал головой Беркович. — Я так понимаю, что вы намерены допрашивать всех, кого удастся обнаружить из возможных жертв шантажа Хескина?

— А что остается делать? По-моему, один из них — убийца и Хескина, и Хагая.

Беркович кивнул. Расстались они с Кантором довольные друг другом. Оставшись один, Беркович первым делом позвонил жене — Наташа обиженно сказала, что устала ждать звонка, но вполне понимает, как муж занят...

— И конечно, ты сегодня придешь позже обычного, — закончила Наташа. — У тебя ведь масса дел.

— Почему же? Вернусь вовремя.

— Да? Приготовить твое любимое рагу?

— И салаты, хорошо?

— Будет сделано! — воскликнула Наташа.

Положив трубку, Беркович задумался. Он перелистывал лежавшее перед ним дело и думал о том, что, скорее всего, ни он, ни Кантор не обратили внимания на какую-то маленькую деталь в свидетельских показаниях. Не нравилась Берковичу версия Кантора. Странно — если убийца Хескина понял, что бармен его узнал, почему ждал трое суток, прежде чем явился к Хагаю домой и пристрелил его? И почему Хагай открыл убийце дверь? Он понимал, что за дверью стоит человек, способный убить. Ведь Хагай узнал убийцу Хескина и молчал именно потому, что боялся его. Так, во всяком случае, следовало из версии инспектора.

Странно все это, нелогично. С другой стороны, иной версии просто не существует. Сам Хагай в шантаже не участвовал, взяток не брал — был посредником и получал свою долю. Убивать его имело смысл только в том случае, если он мог дать свидетельские показания, но почему тогда никто не трогал его целых три дня? Не мог же убийца Хескина знать, что именно говорил Хагай в полиции! Свидетелей убирают быстро или не убирают вообще.

Если, конечно...

«Нет, это глупое предположение! — подумал Беркович и сам себя одернул. — Что значит — глупое? Если возникло предположение — значит, нужно его проверить. Глупое оно или нет — будет видно. Глупое — забудем. А если...»

Перелистав несколько страниц и сделав выписки, Беркович потянулся к телефону.

Инспектор Кантор вошел в кабинет Берковича, когда часы показывали три минуты седьмого. Рабочий день закончился, Беркович надевал куртку, предвкушая ужин с бокалом вина в обществе любимой жены и сына, которого Борис не видел со вчерашнего утра — вечером, придя с работы, он лишь поцеловал уже спавшего Арончика...

— Вы его вычислили! — воскликнул Кантор. — Черт возьми, Борис, это была блестящая идея.

— Я вычислил? — удивился Беркович. — Да я до сих пор не знаю, о ком идет речь.

— О Залмане Финкеле, конечно!

— Какой еще Финкель? Впервые слышу эту фамилию. А, вспомнил! Это новый управляющий в «Хеврат мекомот», упоминается у тебя на шестой странице в числе друзей Хескина. Недавно с ним познакомился и...

— Вот именно! — воскликнул Кантор. — Недавно познакомился — и такой карьерный взлет.

— Думаешь, дал взятку?

— Думаю — да. И более того: на сына Финкеля у нас есть досье — два года назад привлекался за хранение и распространение наркотиков. Отделался тремя месяцами условно. И думаю — после этого вовсе не завязал.

— Та-ак… — протянул Беркович. — Иными словами, шантаж со стороны Хескина?..

— Как и во многих других случаях.

— Не доказанных, — вставил Беркович.

— Не доказанных, — согласился Кантор, — но алиби на вечер убийства Хескина у Финкеля-старшего нет.

— А на то время, когда был убит бармен?

— Сейчас проверяется, мне должны позвонить.

— Не сходится, — вздохнул Беркович. — Бедняга Хагай сам открыл убийце дверь, значит, по крайней мере, знал в лицо.

— Я понял, — перебил Кантор. — Объясняю. Вы были абсолютно правы: проблема не в том, что Хагай узнал в ресторане убийцу Хескина и потому сам поплатился жизнью. Все действительно оказалось наоборот: бармен не узнал этого человека, он видел его впервые в жизни! Именно поэтому его и нужно было убрать.

— Странное рассуждение, верно? — усмехнулся Беркович. — Обычно случается наоборот.

— Но не в данном случае! Как рассуждал убийца? Полиция в любом случае выйдет на версию коррупции и шантажа — она очевидна, других мотивов для преступления нет. А раз так, то будут работать через бармена, который проворачивал все дела как посредник. Бармен знал всех, с кем имел дело, в лицо. Но был один-единственный человек — Финкель, — которого Хагай не знал. И если бы бармен заявил в полиции, что он никогда прежде не видел убийцу Хенкина, то какой вывод мы должны были сделать?

— Либо наемный киллер... — начал Беркович.

— Либо Финкель, третьего не дано! — подхватил Кантор. — Вот почему нужно было убрать бармена — потому что он убийцу не узнал, вот в чем дело!

— Это вы мне объясняете? — усмехнулся Беркович, и Кантор смутился:

— Извините, — сказал он, — конечно...

— Так, — сказал Беркович. — И почему же Хагай открыл дверь убийце, хотя лично его не знал, а в ресторане видел впервые в жизни и при обстоятельствах, которые исключали желание дальнейшего знакомства?

— Финкеля-старшего Хагай действительно никогда прежде не видел, а вот с младшим встречался неоднократно.

— Наркотики?

— Конечно. Когда судили младшего Финкеля, Хагай проходил по делу свидетелем, надежных улик против него в то время не оказалось.

— А сейчас?

— Сейчас — да, в квартире обнаружен тайник и тридцать граммов кокаина. Толку-то... Хозяин убит, по делу о наркотиках его уже не возьмешь.

В кармане у инспектора телефон начал выводить марш тореадора, и Кантор поспешно достал аппарат и приложил к уху.

— Понял, — сказал он, послушав, — еще минута, и я спускаюсь.

— Так, — повторил Беркович. — Что с алиби?

— Сержант Охана доложил: у Финкеля-младшего есть алиби на тот вечер, когда убили Хескина, а у Финкеля-старшего алиби на вечер убийства Хагая.

— И круг замыкается, — задумчиво произнес Беркович. — Мы изначально ошиблись, полагая, что убийца был один.

— Вы? — хмыкнул Кантор. — Это я ошибся, а вы меня ткнули носом в это противоречие.

— Нет, — покачал головой Беркович. — Я тоже сначала решил, что действовал один человек. И меня смущало, почему же Хагай впустил его в квартиру. Теперь понятно.

Он поднял взгляд на электрические часы, висевшие над дверью.

— Черт! — вскричал старший инспектор. — Я обещал жене, что буду дома вовремя! Извините, Давид, побегу...

Беркович натянул куртку, подхватил кейс и... остановился на пороге.

— Черт! — еще раз сказал он. — Так хочется поставить в этом деле точку... Когда будешь задерживать эту парочку? Время дорого.

— Сейчас и поеду. Мои люди уже в машине, ждут, когда я спущусь.

— Я с вами, — решительно произнес старший инспектор. — Только жене позвоню, чтобы не волновалась.

Он достал из кармана телефон и внутренне поежился, представив, какой голос будет у Наташи, когда он скажет, что и сегодня, в такой день, он придет домой позже обычного. Хотя — что значит «позже обычного»? Для кого-то обычно возвращаться с работы в шесть и усаживаться за стол во главе семьи. А кто-то обычно возвращается в полночь или вовсе утром. В последние месяцы Беркович обычно приезжал с работы к десяти или, в лучшем случае, к девяти часам. Значит, если рассуждать правильно, то сегодня он собирался вернуться гораздо раньше обычного, а получится, что вернется, как всегда. Все в мире относительно.

— Наташа, — сказал он, услышав в трубке голос жены, — извини, не получается прийти раньше обычного, вернусь как всегда. Не сердись, хорошо?



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции