Моя тетя Ида

От неминуемой смерти ее спас румынский офицер
Начавшаяся десятилетия назад Вторая мировая война обнажила в людях многое, скрытое от окружающих, да и от них самих: честь и подлость, жестокость и сострадание, страх и подлинный героизм. Это взгляд сквозь годы, рассказ-быль о судьбе еврейской девушки из Кишинева, потерявшей в те годы любимого и спасшейся от смерти благодаря офицеру вражеской армии.

Фото из семейного альбома
Среди немногих фотографий семейного альбома, относящихся еще к довоенной поре, есть у меня одна из любимых. Снимок размером чуть больше почтовой открытки выполнен мастером-фотографом, возможно, даже фотохудожником. Он хорошо сохранился, разве что пообтерся у уголков.
На снимке — он и она, жених и невеста, элегантная пара в свадебных туалетах той поры. Девушка с белой вуалью на голове, элегантное платье, стройная фигура. Жених в темном смокинге, светлой бабочке и лайковых перчатках. Они просто неотразимы! Эти молодожены — мои дядя Суля и тетя Ида в 1940-м, за год до начала войны.
Любовь их оказалась яркой и романтичной. Суля встретил очаровательную красавицу из Бухареста на морском курорте, привез Иду к себе в Кишинев, с тех пор они не разлучались.
Начало войны застало нас врасплох. В провинциальном Кишиневе среди евреев ходили слухи о весьма лояльном отношении к ним немцев. Дед Иосиф и его старший сын Даниил решили остаться в городе, но мой отец и его брат Суля, которым квартировавший у нас полковник-танкист рассказал об истинном положении дел, отправились с семьями в Одессу. Переубедить деда и Даниила им не удалось. Больше мы их никогда не видели… Их свято хранимые нами имена ушли в никуда, канули в вечность.
Неподалеку от Одессы шли жестокие бои, там пути отца и дяди с тетей Идой разошлись. Последним эшелоном, под бомбежками мы вырвались из приморского города на восток, уехав в эвакуацию на платформе с углем. О судьбе Сули и Иды нам долго ничего не было известно. Лишь через полвека мы отыскали следы Иды в Израиле и смогли ее навестить.
Тогда-то я услышал фантастическую историю о судьбе еврейской девушки, которую еще в первые дни войны сам Господь спас от неминуемой гибели.
В ожидании смерти
Дядю призвали в армию, отправив под Одессу в составе подразделения морской пехоты. Ида последовала за ним: они с самого начала решили не расставаться ни при каких обстоятельствах. Командование пошло им навстречу. Ида трудилась на кухне, ухаживала за ранеными. Часть отступала, и под Херсоном немецко-румынский десант отсек горстку бойцов, и те оказались в окружении.
– Тогда я видела Сулю в последний раз, — рассказывала тетя. — Пленных разделили на две группы: мужчин отогнали в одну сторону, женщин — в другую. Потом охрана с автоматами отвела нас в ближайшее село. Прошло несколько дней. Женщин держали взаперти в здании сельской школы. Раза два в день кормили, но в общем не обращали внимания. Видно, у немцев были куда более важные дела. Ходили слухи, что молодых отправят в Германию, а евреев — в концентрационные лагеря.
Я не особенно откровенничала с другими. «Выдам себя за румынку, — размышляла я. — Ведь родные действительно живут в Бухаресте, пусть проверяют».
Были, однако, обстоятельства, которые могли разрушить мои наивные планы. Когда немцы пленили нас, то сразу же отобрали все личные вещи. А в дорожной сумке среди разных вещей находились завернутые в клеенку наши с Сулей паспорта.
Несколько дней нас не трогали, потом в школе стали появляться солдаты с документами. Обычно выкрикивали фамилию, и женщину уводили. Тех, у кого никаких бумаг не было, оставляли для выяснения личности. Я старалась выглядеть похуже: не умывалась, почти не причесывалась, сидела, выбрав укромный уголок в небольшом классе. Но уловки оказались тщетными, когда на пороге возник грузный румынский полицейский. Держа паспорт, он назвал мои имя и фамилию, сделав акцент на имени.
Я вышла из класса с ощущением пустоты, безысходности и страха. Меня доставили к железнодорожной станции и отвели в какой-то сарай. Близлежащие здания тоже были переполнены, женщин держали в изоляции от мужчин, даже от собственных детей. По слухам, вскоре ожидался эшелон на запад. Измученных, потерявших веру и мужество людей объединяло одно — все они были евреи.
Когда во второй половине дня нас вывели, рядом со мной внезапно остановился молодой румынский офицер. Щегольски одетый высокий парень с погонами лейтенанта пристально взглянул на меня, задержал взгляд, прошел несколько метров рядом. Мне показалось знакомым его лицо: я где-то видела этого человека... Но где? Голодная и отупевшая, все время находившаяся в полудреме, неком потустороннем мире, я так и не смогла ничего вспомнить. Ни на двадцатиминутной прогулке, ни в битком набитом сарае.
Я очнулась позднее, когда кто-то выкрикнул мои имя и фамилию. Их произнесли даже несколько раз. Очнувшись в поту и страхе, услышала: «Ида Фурман! Следуй за мной!» Пошла вслед за солдатом к выходу. Он свернул за угол сарая, повел меня безлюдным двором. Запомнились свалка да бетонная серая стена, протянувшаяся вдоль полуразрушенного завода. Казалось, мы идем бесконечно долго. Наконец я увидела того молодого лейтенанта, столь пристально разглядывавшего меня на станции. Он сказал несколько слов провожатому. Солдат отошел в сторону, присел на поваленное дерево, закурил.
И вдруг я узнала этого парня. Он учился со мной в одной бухарестской школе, окончил ее годом раньше. А жил неподалеку от нас, на соседней улице.
– Ида, — негромко произнес лейтенант, — похоже, вы узнали меня. У нас нет времени на школьные воспоминания. Сегодня ночью всех евреев вывезут в Польшу. Но до этого, через час, пойдет автомашина с ранеными на Бухарест. Я сопровождаю их, поэтому и для тебя найдется место. Если в дороге случится проверка, запомни: ты румынка, моя двоюродная сестра, сестра офицера. Это уже отмечено в сопроводительных документах. А сейчас переоденься, приведи себя в порядок. На все не более пятнадцати минут...

После войны Ида искала двух мужчин
Не помню всех деталей, я машинально проделала то, что он велел сделать. Умыла лицо и руки в протекавшем рядом ручье, надела чужое летнее платье и, собрав спутанные грязные волосы в пучок, спрятала их под модной широкополой шляпой. Хотя первое лето войны выдалось очень жарким, меня то и дело трясло от страха, тело покрывалось холодным потом.
Михай (так звали моего спасителя) усадил меня на переднее сидение, у окна. Дорога была ужасной. Раненые на Восточном фронте румынские солдаты, напившись — вина было вдоволь — ругались, орали песни. Я никак еще не могла прийти в себя, когда один из офицеров обратил внимание на мое измученное лицо, постоянное молчание.
– Не знаешь румынского? — подозрительно спросил он.
– Как я могу не знать родного языка? — нашла в себе силы ответить я. — Просто укачивает, устала от жары…
– Такой красавице надо петь с нами! Подними боевой дух парней, защищающих родину.
Пришлось включиться в нетрезвый хор «победителей», славить «великую Румынию», немецких друзей. Сама не знаю, как я смогла все выдержать и улыбаться, когда хотелось расплакаться от страха. На всю жизнь я запомнила эту поездку.
Границу, которой уже фактически не существовало, пересекли после полудня. Вскоре мы въехали в шумный оживленный Бухарест. С хорошо одетыми людьми на улицах, знакомыми магазинами, столиками кафе на тротуарах. Родной город произвел на меня странное впечатление, я словно оказалась на другой планете. Не верилось, что в каких-нибудь трехстах километрах отсюда идет война, гибнут люди, и где-то там, под Херсоном, остался мой Суля.
Остановив машину на знакомом с детства перекрестке, Михай высадил меня, обняв как сестру, приветливо помахал рукой. Минутой спустя автобус скрылся за поворотом. До сих пор у меня перед глазами стоит дребезжащая голубовато-серая машина, в которой я добралась до дома.
После войны я искала уже двух мужчин — Сулю и Михая, моего спасителя. Но поиски, запросы ни к чему не привели, оба сгорели в пламени войны. А в 1951-м я уехала из Румынии в Израиль, тут вновь вышла замуж. Потом Америка, где умер мой второй муж, вновь Израиль. Так и прошла жизнь...
Когда Ида закончила свой рассказ, в комнате воцарилось молчание. Я достал фотографию, запечатлевшую ее с Сулей в предвоенном 1940 году. Тетя надела очки, какое-то время пристально рассматривала ее.
– Такой у меня нет, — со слезами на глазах произнесла она. — Помнится, была, конечно, но затерялась. Там, под Херсоном, в окружении.
* * *
Историю Иды в Израиле знают многие. Я тоже слышал о той схожей с легендой звездочке добра и сострадания, что сверкнула в дни страшной беспощадной войны с фашизмом. Благородство и истинно мужская доблесть молодого румынского офицера, с риском для себя спасшего еврейскую девушку, заслуживают того, чтобы о нем знали все. Да, были Бабий Яр, Освенцим и Бухенвальд. Но тем и живо человечество, что на земле во все времена были и будут такие как Михай.