Темная ночь Ларисы Рубальской

«Подельчивый» — от слова «делиться»
– Лариса Алексеевна, ваша семья — это сейчас кто?
– К большому сожалению, моя семья очень малочисленна, сейчас она состоит из моего мужа Давида и меня. Ну еще мы нашу собачонку Мотю называем «доченька». В течение полугода у меня умерли мама и брат, так что сейчас семья сократилась до одного Давида, на котором все мое внимание и вся моя забота.
– Эти полгода тяжело вам дались?
– Они были самыми тяжелыми. И это притом что у меня Давид еще очень больной, у него был инсульт, а недавно операцию на аорте делали. Смерть мамы я с трудом пережила. Но когда умер брат... Страшнее, я думаю, не было и не будет.
– Кем он был для вас?
– Дело в том, что детей у меня нет, а Валера на четыре года моложе. И он был мне как сын, просто дитя мое, с самого детского возраста его опекала. До последних лет, а умер он в 58, каждый день ему звонила утром, днем и вечером, во всех делах его участвовала. Я готова была отдать ему все...
– Чем занимался ваш брат?
– У него был небольшой бизнес, маленькая залоговая компания. Не очень процветающая и не очень доходная. Он просто был честным человеком, очень честным... Нет, я тоже честная, но я могу как-то хитро подходить к делу, мне легче добывать. А у него такого не было, слишком добрый был, я не представляю, сколько людей остались ему должны.
– Получается, на протяжении многих лет всю семью тащили вы?
– Ну, Давид работал стоматологом, в советские времена стоматологи прилично зарабатывали. А потом он заболел очень сильно и много лет уже не работает. Но я не могу так сказать — «тащила». Для меня это совсем не воз — я вообще привыкла делиться. Вы знаете, у меня тетка была, папина сестра. Она родилась в еврейском местечке. Когда началась война, тетя Соня поехала в эвакуацию, в тифозный барак, потеряла дочь по дороге. И всю жизнь прожила в деревне. Но была необыкновенной умницей. Она замечательно характеризовала людей, очень четко и метко. Самым главным словом, которым она наделяла хороших людей, было слово «подельчивый». И во мне с детства это осталось: я должна быть «подельчивой»...
– Это что значит?
– «Подельчивый»? Это значит «поделиться». Честно скажу, мне совершенно не жалко: вот что есть, всем могу поделиться. Сколько у меня есть — пожалуйста, кому надо, присоединяйтесь. Нет, ну есть, конечно, какие-то вещи, которые я не очень люблю раздавать. Я, например, сумки очень люблю...
«Мне сказали: вы не должны работать с детьми»
– И все же давайте мысленно перенесемся в сороковые. Как же во время войны ваши мама с папой познакомились?
– Это был уже 1945 год, война близилась к концу, папа тогда учился в Военной академии Жуковского. Мама с подружками часто ходила на танцы, они там знакомились с молодыми лейтенантами. Папа мой был очень симпатичный, но не очень высокий, такой кудрявый, коренастый. И маме сначала он не понравился. Но это быстро прошло, они стали встречаться, быстро поженились и прожили всю жизнь очень счастливо.
– Ваше отчество — Алексеевна, но папу вашего, насколько я знаю, звали Айзик. Это был ваш выбор сменить отчество или его — имя?
– Нет, просто Айзик не мог в то время учиться в военной академии, и папе, когда ему выписывали военный билет, написали Алексей Давыдович. Так что никакого моего выбора нет. Вопрос национальности для меня никакой роли не играет, я никогда ничего про себя не скрывала. Вы знаете, знакомые мне советуют время от времени: Ларис, может, тебе не стоит говорить о своем еврейском происхождении, все-таки есть в нашей стране некое предубеждение. Я говорю: может, вы думаете, меня из-за этого разлюбят? А я считаю, что благодаря тому, что меня любят, — а я, честно говоря, не знаю людей, которые меня не любят, — будут относиться хорошо ко всей нации.
– Кем были ваши родители по профессии?
– Отца выгнали из Академии Жуковского, потому что чудес не бывает. То время было не для евреев. У него не было никакой специальности, он работал в школе: то военруком, то учителем труда. И мама в школе работала, она была секретарем всю жизнь.
– То есть вы из простой советской семьи?
– Конечно. В роду Рубальских — огромном и очень благородном, как всегда говорили на Украине, откуда они родом, — вообще не было никого с высшим образованием, я самая первая. Я сама поступила в пединститут. У нас во дворе жила женщина, которая помогла мне поступить, она работала там в приемной комиссии. Так я получила специальность «учитель русского языка и литературы».
– В школе успели поработать?
– Да, две недели — меня выгнали быстро.
– Большой срок. Что же случилось?
– Ну, комиссия из РОНО не увидела во мне советского учителя. Мы тогда сказку «Морозко» проходили, и дети мои, мною наученные, стали говорить, что собачка в этой сказке — самый положительный герой. Потому что отец трус, мачеха злодейка, а собачка — лучше всех. И комиссия возмутилась: объяснять детям в советской школе, что положительный герой — собачка?! Вы не должны работать с детьми!.. Потом случайно я увидела объявление в газете о наборе на курсы японского языка. И начала работать переводчицей с японского языка. А потом… Потом я стала писать стихи.

«Муж не поздравляет меня с 8 Марта»
В коридоре послышались шаги. Это муж Ларисы Алексеевны, не выдержав одиночества, решил составить нам приятную компанию. Причем, зайдя на кухню, Давид Иосифович сразу обозначил, кто в доме хозяин: сел во главе стола. «Хорошо-хорошо, — согласилась Рубальская, — только ты сиди и молчи». Супруг пообещал.
– Вот хорошо, что Давид Иосифович к нам присоединился. Ведь я хотел спросить: у вас такой милый, такой домашний, уютный и обволакивающий голос. Мужчины, наверное, были в восторге?
– Вы меня спрашиваете? — Давид Иосифович тут же забыл про свое обещание. — Мне ее голос не мешал. Не раздражал меня — так будет правильнее.
– Это особенный мужчина, — улыбнувшись, вздохнула Лариса Алексеевна. — Он строгий, он никогда мне ничего хорошего не скажет. С 8 Марта даже ни разу не поздравил...
– Давид Иосифович, теперь у меня точно к вам вопрос. Вы почему супругу с 8 Марта никогда не поздравляете?
– Нет, я ее поздравляю. Просто, понимаете, у всех своя мера понимания...
– Просто 32 года назад женившись на мне, — перебивает мужа Рубальская, — он решил, что сделал мне подарок раз и навсегда...
Д. И.: – Вы понимаете, у нас есть моменты, которые преодолеть невозможно. Если мы с Ларисой сидим вместе и разговариваем с вами, допустим, — она не может сидеть молча, на третьем слове должна обязательно влезть и перебить. То есть такое впечатление, что она боится опоздать куда-то.
– Лариса Алексеевна поэтесса, у нее мысль быстрая, наверное.
Л. А.: – У него тоже быстрая мысль. У меня язык просто быстрей.
Д. И.: – Знаете, чем мы с ней друг от друга отличаемся? Я, прежде чем сказать что-то, два раза думаю. А она ни разу.
– Понятно, это была критика сверху. В какой-то передаче, помню, вы, Лариса Алексеевна, сказали, что страстно мечтали выйти замуж.
Л. А.: – Это правда. Были расставлены силки, сети, флажки. Всех подруг я просила найти мне жениха. Они искали-искали и вот, наконец, нашли. Это сейчас он пожилой, а тогда хорошенький был.
– Много руды пришлось перекопать, прежде чем отыскали сей бриллиант?
Д. И.: – Вот это повторите — «бриллиант»! — Давид Иосифович со значением посмотрел на жену.
Л. А.: – Нет, из тех, кого мне приводили, он был второй. Просто этот согласился, — Лариса Алексеевна отвечает мужу хитрой улыбкой. — Ну что вы хотите — все-таки девушке тогда было уже тридцать лет. Правда, к тому времени у меня и потребности возросли — вместе с социальным статусом. Я не хочу никого обижать, но все равно браки — они более-менее должны быть равные.
– А стоматолог, значит, — то, что надо?
– Нет, стоматолога мне тоже не хотелось. Но он особенный: он умный, образованный, он много знает, он театр любит. А в принципе стоматологическое братство — тоже не моя компания.
– Вообще люди боятся стоматологов, они делают больно.
– Нет, при всей своей внешней грубоватости Давид очень благородного устройства. Он помощник, защитник, опора. К сожалению, сейчас немножко пострадал со здоровьем. А в принципе лучше я не встречала. Знаете, чем мы отличаемся друг от друга? Вот мы с ним абсолютно одинаковые внутренне: у нас одни и те же понятия добра и зла, верности и предательства. И абсолютно разные в проявлениях — все не так, все по-разному... Меня люди любят, а его — нет.
– Зачем вы так, Лариса Алексеевна?
Л. А. (смеется): – Ему в отместку.
Д. И.: – Я вам могу сказать — у меня друзья со школы остались. Мне в этом году исполнилось 69 лет. Представляете, сколько лет назад школу окончил? И человек 20 из нашего класса…
Л. А.: – Дружат с ним из-за меня!
Д. И.: – ...они мне звонят. Это по поводу плохой я или хороший…— видно, Давид Иосифович давно уже научился не обращать внимания на подколы жены.
Л. А.: – Хороший-хороший, — Рубальская гладит мужа по руке. И добавляет задумчиво: — Хороший тяжелый человек…
Д. И.: – Но если был бы плохой, наверное, не звонили бы, да?
Л. А.: – Нет, это правда. Когда он лежал с инсультом, на один день я его из больницы забрала. Возвращаемся — на тумбочке записка: «Додик, йогурт в холодильнике, мандарины в тумбочке. Я у тебя был. Витя».

«Много лет я страшно страдала оттого, что нет детей»
– У вас нет детей. Эту тему мы можем затронуть?
– Можем. Раньше эта тема была для меня болевой, а сейчас… Сейчас прошло.
– А в свое время?
– В свое время это было страшно, много лет я страдала, сильно страдала. Но так сложилась жизнь. Послевоенное дитя — чего-то, наверное, не хватало. Но за что я Давиду благодарна — он ни разу за все эти годы не сказал мне: вот ты не можешь родить, у нас нет детей, семья неполная. Он настолько к этому относился терпимо и настолько хорошо относился ко мне, что горестные мысли отступили.
– Лариса Алексеевна, муж гордится вами, как думаете?
– Он очень гордится, у него звездная болезнь. Я сама не горжусь, а он вот где надо и не надо: Лариса, Лариса, Лариса… Просто портит мне характер.
– Балует то есть? Даже несмотря на то, что цветов не дарит и с 8 Марта не поздравляет?
– Да что говорить о наших отношениях? Мы уже единый кусок. Вот вчера ему было нехорошо, и я не могла ночь уснуть, у меня внутри все болело…

«В моей жизни осталось место только для Давида»
– Вы сказали, Лариса Алексеевна, что семья ваша — это Давид и вы. Ну а певцы, которые поют ваши песни?
– Нет, это посторонние люди.
– Почему же такие проникновенные строчки пишете для этих людей? Такое впечатление, что хорошо их знаете.
– Я считаю, что не должна под них подстраиваться, я могу и диктовать тоже. Если ты умный, то услышишь и поймешь. И если случалась удачная песня, значит, у артиста хватило ума ее спеть.
– Значит, близко к себе эстрадников не подпускаете?
– А они мне не близкие, они живут совсем другой жизнью. Конечно, ко многим из них я хорошо отношусь, при встрече мы тепло и искренне общаемся. Но так, чтобы вечером позвонить и поделиться своими радостями и горестями — этого, конечно, нет.
– Мне казалось, у вас миллион подруг, и все звонят, советуются…
– У меня есть, конечно, подруги. Но, может быть, из-за последних событий моя жизнь сейчас очень сильно сузилась. И в этом узком пространстве остается место только для Давида.
– Но вы же оптимистка по жизни.
– Нет. Нет…
– Как же, по песням судя…
– Я считаю своим предназначением этот золотой сон навевать людям. Но сама я не пребываю в золотом сне. Когда-то слышала по радио интервью с кем-то из грузинских режиссеров, и тот сказал: только идиот может думать, что все будет хорошо. Что будет хорошо? То, что будет, обязательно будет плохо. Мы можем быть уверены только в том, что кончится жизнь.
– И какие ваши строчки говорят о вас больше всего?
– М-м...
Ранняя ночь — время жизни моей.
Если серьезно, то все уже поздно.
И с каждой минутой темней и темней.
Но темная ночь
тоже может быть звездной…