ЕВРЕЙСКИЙ ГУРУ

Вы знаете, что такое "инкунабулы"? Вот то-то и оно. А наша продвинутая молодежь знает. Оказывается, это "первые книги, напечатанные наборными буквами в Западной Европе до 1501 года". Специалист по этим древним книгам — его зовут Семен Якерсон — пользуется у студентов и аспирантов Москвы и Петербурга большим авторитетом. И не только за светлый ум и образованность, а еще за то, что, учась в институте, их учитель самостоятельно и полуподпольно изучал иврит, не убоявшись пристального внимания всемогущего КГБ. Да и сейчас Семена Мордуховича не обходят вниманием властные структуры: он признанный консультант и эксперт по определению и оценке редких средневековых еврейских книг и рукописей. А молодых людей привлекает в Якерсоне то, что, серьезно изучая иудаику, он не только не стал книжным червем и "ботаном", а параллельно занимался карате и вообще любит жизнь во всех ее проявлениях. Мое знакомство с Семеном Мордуховичем Якерсоном состоялось несколько лет назад, когда я, студентка Центра библеистики и иудаики РГГУ, приехала на практику в Санкт-Петербург, в отдел рукописей Института востоковедения Российской академии наук. Этот человек произвел на меня сильное впечатление глубокими и разнообразными знаниями, интересом к жизни, любовью к людям. — Семен, расскажите, пожалуйста, о себе. — Я родился и вырос в ассимилированной семье. Мой отец был членом коммунистической партии, офицером в отставке, инвалидом войны, историком, преподавал историю КПСС. Мама учила иностранных студентов русскому языку. Жили мы в коммунальной квартире. Еврейского в нашей семье было совсем немного. В памяти остались какие-то картинки, например: дедушка и бабушка, кошерующие на Песах плиту на коммунальной кухне. — Вы хотели уехать за границу? — Я не собирался менять место жительства. В Петербурге в нашем кругу я был, пожалуй, один такой. Все остальные воплотили в жизнь свою мечту — уехали в Израиль. Я же воплотил свою — остался в любимом Питере. — Что же привело вас к еврейской культуре? — Два обстоятельства. Первое — жившие в семье воспоминания о войне, о погибших родственниках. Тема геноцида, людей, погибших только потому, что они были евреями, меня болезненно занимала. Второе — момент получения паспорта в возрасте 16 лет, где в известном пункте значилось "еврей". Вот тогда я ощутил желание выучить что-то еврейское. При этом я спокойно отнесся к тому, что университет для меня закрыт раз и навсегда. Решил поступать в Институт культуры на библиотечный факультет. — Как желание "выучить что-то еврейское" возникло у сына коммуниста? — Мой отец был феноменальным человеком. Его раннее детство прошло в местечке, он даже учился в хедере. Отец сказал: "Сынок, мы живем в Советском Союзе. А в Советском Союзе есть Большая советская энциклопедия. Открой ее, и ты все найдешь". Вы будете смеяться, но я открыл энциклопедию и там прочел про идиш. Там был и алфавит. В то же время, когда я готовился к поступлению в институт, то фанатически увлекся ивритом. Зубрил все, что только можно было вызубрить. В первый год учебы в Институте культуры я так всем и запомнился — мальчик, который ходил со словариком и постоянно что-то учил. Потом я познакомился с нужными людьми, стал посещать так называемые диббуры или "рак иврит" (только на иврите). Там собирались люди, чтобы говорить на иврите. Все это делалось, конечно, подпольно. — И это проходило для вас безнаказанно? — Не всегда. На 4-м курсе я попал в нешуточный (во всяком случае, тогда так казалось) кагэбэшный переплет — там серьезно заинтересовались моими ивритскими штудиями. В нашей группе в институте было два еврея: один занимался распространением литературы, а второй — это был я — учил иврит. Нас арестовали. Однако "дела" не получилось, мне даже дали окончить институт. Но потом послали в армию, которую обещали превратить для меня в тюрьму. — Им это удалось? — Частично. Как только я попал в армию, в какую-то сверхсекретную часть, то сразу сделал официальное заявление о том, что, во-первых, я еврей и собираюсь переписываться на еврейском языке, во вторых, намерен связать свою дальнейшую научную деятельность с поездками за границу и прошу это учесть в подборе военной специальности, то есть чтобы без особых военных секретов. Поначалу мне запретили выходить из казармы, чтобы я чего-нибудь там секретного не увидел, и я сидел в казарме, учил иврит. Порой просился на кухню чистить картошку, но и это мне не разрешили, наверное, в силу "особой секретности" процесса. В конце концов, ко мне пришел человек из первого отдела и сказал: "Семен, ничего не поделаешь. Будешь служить здесь". — По отношению к вам случались проявления "дедовщины"? — Нет. То есть напряжение было, но актов насилия или прямого унижения не было. Мне помогло то, что все годы учебы в институте, помимо изучения иврита, я занимался карате, которое, кстати, было тогда так же запрещено, как и иврит. В "учебке" я организовал клуб каратистов, куда ходили в основном дембеля. — Родители приезжали к вам в гарнизон, навещали? — Да, и родители, и друзья. Мама рассказывала, что когда она ехала ко мне на присягу, страшно боялась. Приехав на контрольно-пропускной пункт, сказала дежурному прапорщику, что она к рядовому Якерсону. Прапорщик вышел и на весь плац стал орать солдатам: "Позовите этого Якерсона, который справа налево читает". И произнес все это как что-то само собой разумеющееся. Мама поняла, что я, как принято сегодня говорить, смог себя поставить. — Как в армии отнеслись к вашему увлечению ивритом? — В армию я приехал с еврейско-русским словарем Шапиро. Это было легальное издание, и в армии не нашли повода у меня его изъять. С этой книгой я и прожил — выучил ее наизусть. Учил на перегонах, в танке. Это раздражало. Поэтому меня с моими еврейскими книжками всячески пытались сбагрить на гауптвахту, и вторая половина моей службы проходила в основном там. А поводов отправить меня на гауптвахту было достаточно: я был влюблен и постоянно убегал звонить своей девушке. — По каким книгам вы занимались? — Мои друзья-сионисты, писавшие мне письма, присылали и учебные тексты. Как-то я получил от них третью часть учебника "Элеф миллим". Однажды, сидя в ленинской комнате, где я учил иврит, обратил внимание на плакат: "Знай книги своих врагов!" В качестве иллюстрации там были изображены "Архипелаг Гулаг" Солженицына и мой учебник "Элеф миллим", который всегда лежал в моей тумбочке. Я испугался, что книгу могут отобрать, и, недолго думая, оторвал обложку. — Как сложилась ваша творческая судьба после армии? — После армии я пытался получить право заниматься ивритом, чтобы иврит и еврейская культура стали моей специальностью. На это ушли годы. КГБ было активно против, но, тем не менее, при поддержке друзей мне удалось издавать книги и защитить диссертацию по истории еврейской книги. Теперь я занимаюсь историей и описанием коллекций еврейских средневековых книг. Это не Кумран, не Библия. Это книги, которые сохранились приблизительно с X по XVI века. — Сотрудничаете ли вы с учеными США, Израиля, Европы? — Пришла перестройка, новые времена, мне стало поступать много предложений. Я уехал работать в Америку, жил и работал в Нью-Йорке, подготовил там две книги. Сейчас я продолжаю работать с американскими и израильскими коллегами, но живу в Питере и работаю в Институте востоковедения. — Расскажите о недавно вышедших книгах. — К 300-летию северной столицы в подарок от еврейской общины вышел на двух языках — русском и английском — альбом "Избранные жемчужины". Издать такой альбом было моей идеей, и ее удалось воплотить в жизнь в канун юбилея города. Хотелось в научно-популярной форме рассказать о тех уникальных еврейских коллекциях, которые существуют именно в Петербурге. Выход этого альбома в России, по-моему, очень важен для науки и культуры, а также, если угодно, для еврейского самосознания. Хочется, чтобы люди понимали роль Петербурга в изучении и хранении памятников еврейской культуры. Приведу один пример. Когда началась перестройка, я был вовлечен в работу международной группы палеографов, которые описывали по всему миру наиболее древние еврейские рукописи. Мы издали первую книгу о шести самых древних датированных рукописях, и интересно то, что все шесть находились именно в Петербурге. — Над чем вы работаете сейчас? — Время у меня сейчас очень активное в научном плане. Скоро увидит свет монография по истории еврейской средневековой книги. Это моя первая большая книга, написанная для русского читателя. Подходит к завершению моя большая, одиннадцатилетняя работа в Америке. Это научное описание самой крупной коллекции еврейских первопечатных книг — собрания Еврейской теологической семинарии Америки в Нью-Йорке. Наверно, самый большой интеллектуальный заряд, который мне был дан, я потратил на эту работу. Надеюсь, что в течение года эта книга выйдет из печати. — Что бы вы могли напоследок пожелать нашим читателям? — Каждый в жизни идет своим путем. Если вы уже являетесь читателем журнала "Алеф", значит, вас интересует еврейская культура. Если после моего рассказа читателю станет интересен мир еврейской средневековой книги, я буду очень рад. Желаю всем быть здоровыми и никогда никому не завидовать. Просто жить своей и только своей жизнью.

---

Из досье "Алефа" Семен Мордухович Якерсон, старший научный сотрудник сектора Ближнего Востока С.-Петербургского филиала Института востоковедения РАН, кандидат филологических наук. Сфера научных интересов: еврейская книжная культура в Средние века, палеография еврейских рукописей.