Звездный час барона Шафирова

 

Есть в истории российской события судьбоносные. Одно из них — печально памятное сражение с турками 9–10 июля 1711 года у местечка Рябая Могила, что на реке Прут. Оказавшись без воды и провизии, запертые со всех сторон 200-тысячной армией Оттоманской Порты, русские, казалось, были обречены. Самообладание и выдержка изменили тогда даже царю Петру Алексеевичу.

Израильский писатель Д. Маркиш вкладывает в уста отчаявшегося царя слова «Надежда пархатая!» И действительно, вести переговоры с турками о судьбе всей православной России Петр I доверил еврею, вице-канцлеру барону Петру Павловичу Шафирову (1669–1739), на коего полностью полагался. При этом царь был готов на самые унизительные условия перемирия, вплоть до того, чтобы отдать союзникам турок — шведам — Лифляндию и даже Псков. В инструкции Шафирову он высказался еще более категорично: «Все чини по своему разумению, как тебя Б-г наставит, и ежели подлинно будут говорить о миру, то ставь с ними на все, чего похотят, кроме шклавства (рабства. — Л.Б.)».

Если верно, что «дипломатия есть искусство возможного», хитроумный еврей добился, казалось бы, невозможного: туркам были отданы лишь крепости Азов и Таганрог, а русская армия во главе с Петром получила возможность без потерь выйти из окружения. Однако сам «виновник торжества» Шафиров принужден был по требованию врага два с половиной года томиться в турецком плену в качестве заложника. «Держат нас в такой крепости, — писал Петр Павлович из Турции, — что от вони и духа в несколько дней вынуждены будем умереть».

Уже один этот эпизод ставит Шафирова в ряд выдающихся русских дипломатов. Это, кстати, признают даже искушенные в юдофобии историки. В.В. Кожинов отмечает: «В очень трудной ситуации (он сумел) заключить необходимый для России мирный договор с Турцией... Еврей Шафиров стал одним из самых знатных лиц в России».

Вопрос о еврействе Шафирова заслуживает отдельного разговора. «Шафиров — не иноземец, но жидовской породы, — говорили о нем, — холопа боярского прозванием Шаюшки сын, а отец Шаюшки был в Орше у школьника (меламеда. — Л.Б.) шафором, которого родственник и ныне обретается в Орше, жид Зельман». Биограф так описывает его внешность: «Хотя он был малого роста, чрезвычайной толщины и едва передвигал ноги, но соединял ловкость в поступках с великою приятностью в лице. Жидовская порода».

Голос крови властно звучал в нашем герое: не случайно он женился на еврейке, Анне Степановне (Самуиловне) Копьевой, родом из Смоленска. Кроме того, почитание родственников было свойственно Шафирову в сильнейшей степени — вплоть до того, что недоброхоты корили его даже за нарушение закона ради еврейской родни. Обвинение, впрочем, явно облыжное, ибо государственник Шафиров все свои еврейские связи использовал лишь во благо России, которой служил беззаветно. Примечательно, что, находясь в турецком плену, он сошелся с влиятельным эскулапом, мараном Даниэлем де Фонсека, который помогал ему в многотрудной посольской миссии. Известно также: он занимал для императора большие деньги у евреев-банкиров. А западноевропейские евреи через Шафирова запрашивали Петра о возможности открыть торговые конторы в России. Петр прислушивался к Шафирову и весьма дорожил его мнением.

Царя с самого начала пленили в Шафирове его расторопность, острота разума и знание иностранных наречий. Именно поэтому он включил его в состав русского Великого посольства, путешествовавшего в 1697 –1698 годах по европейским столицам. Осведомленный иноземец сообщал, что царь все свое время проводит с «перекрещенцем евреем», с коим не расстается. Показательно, что когда Петр вынужден был прервать свой вояж ради подавления стрелецкого мятежа, в числе близких людей он взял с собой в Москву и Петра Павловича.

Постепенно Шафирову стали поручать все более ответственные задания, важные для судьбы империи. В 1706 году канцлером империи стал Г.И. Головкин, а Шафиров был назначен на специально созданную для него должность вице-канцлера. Головкин по существу был фигурой декоративной, представительской; переговоры же с иноземными послами и детальная разработка дипломатических проектов были уделом вице-канцлера. Вот как характеризует его деятельность историк: «Шафиров оказался на высоте своего призвания. Он умел внушить к себе доверие, умел исправлять резкости государя, умел подмечать мелочи». Усилиями Петра Павловича был достигнут дружественный пророссийский нейтралитет Англии, Голландии и германских государств. Он также поддерживал трансильванского князя Ференца Ракоци в притязаниях на польский престол в противовес ставленнику шведов Станиславу Лещинскому.

И на марсовых полях Шафиров всегда был рядом со своим царем. 30 мая 1710 года, в день своего рождения, благодарный царь возвел Петра Павловича в баронское достоинство. Заслуги Шафирова отмечали и другие европейские венценосцы: Фридрих Прусский пожаловал ему орден Великодушия, а король Польский и курфюрст Саксонский Август II — орден Белого Орла.

В 1709 году в ведение вице-канцлера поступили и все российские почты, причем главный почтамт разместился в его усадьбе. Темпам доставки депеш при генерал-почт-правителе Шафирове могли бы позавидовать и современные почтовые службы. Знаменитая птица-тройка (она обвыкла колесить по российскому бездорожью) из Москвы в Воронеж долетала за 48 часов, в Тулу — за 36 часов, в Новгород — за 52 часа. Петр Павлович также образцово обустроил почтовый тракт между Петербургом и Москвой.

Шафиров стоял и у истоков первых династических браков августейших особ, кои всецело подчинил интересам государства Российского. Пробовал себя Шафиров и в частном предпринимательстве, став одним из первых мануфактурных фабрикантов в России.

После соглашения с Турцией 1711 года, подтвержденного и в 1713 году в Андрианополе, дипломатическая карьера вице-канцлера вновь стала набирать высоту. Шафиров принял участие в подписании союзных договоров с Польшей и Данией (1715), Пруссией и Францией (1717). И вот уже Петр Павлович становится вице-президентом Коллегии иностранных дел (1717), кавалером высшего российского ордена Св. Андрея Первозванного (1719), сенатором и действительным тайным советником (1722).

Неоценима его роль и в заключении Ништадтского мира 1721 года, ознаменовавшего собой окончание кровопролитной Северной войны (1700–1721). Шафиров приближал победу над шведами не только за столом переговоров, но и собственным пером. Талант дипломата счастливо сочетался в нем с даром недюжинного полемиста. Предпринятый им публицистический труд «Рассуждение, какие законные причины Его Царское Величество Петр Первый…к начатию войны против короля Карла XII Шведскаго в 1700 году имел...» явил собой первое в России сочинение по международному праву. Он был переиздан дважды, причем 3-е тиснение (1722) было отпечатано в количестве 20 тысяч экземпляров (тираж для того времени беспрецедентный!) и разослано по всем губерниям и провинциям по пониженной цене. Получил он и широкий резонанс: был переведен на немецкий и английский языки. Автор опирался на широкий круг источников, скрупулезно исследуя русско-шведские отношения, начиная со времен Ивана Грозного. И безусловно прав историк С.Л. Пештич, отметивший, что этот обстоятельно документированный труд имел большое историческое, дипломатическое, политическое, публицистическое и правовое значение.

«Рассуждение...» отмечено и лексическим новаторством, ибо содержит множество слов и терминов, ранее отсутствовавших в русском языке. Любопытно, что еврей Шафиров впервые ввел в наш литературный обиход слово «патриот», которое определил как «Отечества сын», причем «верным патриотом» назвал самого себя: он и не ведал, что словом этим будут потом бряцать и величаться российские антисемиты-почвенники.

Вице-канцлер часто называл себя учеником Петра Великого и настойчиво проводил в жизнь его преобразовательные планы. Но, пожалуй, главным правилом царя, затверженным Шафировым, была оценка человека не по его «знатности», а по «годности». При этом Петр Павлович не только сознавал, что сам пригодился России, но и страдал непомерным честолюбием, граничившим со своего рода фанаберией. Особенно оскорбляло его то, что он оказался в формальном подчинении у Г.И. Головкина — отпрыска древнего рода, но «декоративного ничтожества».

Обида вице-канцлера была тем понятнее, что его сиятельный патрон не знал ни одного иностранного наречия и изъяснялся с заезжими послами исключительно языком жестов. Между канцлером и не желавшим повиноваться ему вице-канцлером вспыхивали постоянные ссоры. Современник сообщает, что однажды в канцелярии Коллегии иностранных дел Шафиров, «осердясь, встав, пошел вон и, остановясь в дверях, говорил канцлеру с криком, что, де, ты дорожишься и ставишь себя высоко, я, де, и сам таков». Приходится признать, что Петр Павлович подчас не останавливался даже перед рукоприкладством. Писатель XIX века А.О. Корнилович сказал о нем: «Обширный умом и познаниями, сановник совершенный, если б умел обуздать пылкий дух».

Петр Павлович не мог похвастаться «породной честью», но выдающиеся способности выдвинули его в число самых видных сподвижников царя; с ним рады были породниться самые знатные боярские роды — дочери его были выданы замуж за князей Голицыных, Долгоруковых, Гагариных, Головиных, Хованских. Но и им, крещеным еврейкам, нет-нет да поминали их нерусское происхождение. Мемуарист рассказывает, что как-то на одной из ассамблей одна из дочерей Шафирова отказалась от предложенной царем чарки водки. «Я тебя выучу слушаться, жидовское отродье!» — прорычал взбешенный Петр и отвесил строптивой девице две увесистые пощечины…

Волею судеб свершилось так, что с высоты своей блестящей карьеры Шафиров был низвергнут в бездну. При этом антисемитизм явственно присутствовал в происках врагов Шафирова, обвинивших его в 1722 году в казнокрадстве. Действительно ли проштрафился Шафиров? Да, проштрафился. Но мздоимство было свойственно почти всем без исключения «птенцам гнезда Петрова». Как об этом признавался царю генерал-прокурор П.И. Ягужинский, «все мы воруем, все, только одни больше и приметнее других!». Если же сравнить стяжательство Шафирова с аппетитами самого «приметного» казнокрада той поры А.Д. Меншикова, то оно покажется сущим пустяком. А пострадал он из-за своего вздорного характера: при разборе дела учинил в Сенате безобразный скандал, чем грубо нарушил регламент. Петр грозно повелел: Шафиров «казнен будет смертию без всякия пощады, и чтоб никто не надеялся ни на какие свои заслуги, ежели в сию вину впадет».

Вот как описывает сцену казни историк С.М. Соловьев: «Осужденного в простых санях привезли из Преображенского приказа; при прочтении приговора сняли с него парик и старую шубу и взвели на эшафот, где он… стал на колена и положил голову на плаху. Топор палача уже взвился в воздухе, но ударил по дереву: тайный кабинет-секретарь Макаров провозгласил, что император в уважение заслуг Шафирова заменяет смертную казнь заточением в Сибирь. Шафиров поднялся на ноги и сошел с эшафота со слезами на глазах. В Сенате, куда привели Шафирова, старые товарищи жали ему руки и поздравляли с помилованием, но Шафиров оставался в мрачном расположении духа; говорят, что когда медик, опасаясь следствий сильного потрясения, пустил ему кровь, то Шафиров сказал: «Лучше бы открыть мне большую жилу, чтоб разом избавить от мучения».

Царь смилостивился (если, конечно, можно назвать милостью лишение чинов, орденов, титулов, всего движимого и недвижимого имущества): он заменил ссылку в Сибирь на Нижний Новгород. Ссыльный содержался там «под крепким караулом», где ему со всей семьей отпускалось на содержание всего 33 копейки в день.

Положение Петра Павловича изменилось в лучшую сторону только после восшествия на престол Екатерины I: ему были возвращены чины, регалии и большая часть конфискованного имущества. В 1725–1727 годах он занимал видный пост президента Коммерц-коллегии. Памятуя о его литературных способностях, императрица поручила ему написать историю царствования Петра I (труд этот остался незавершенным).

После вынужденной отставки при императоре Петре II Шафиров оказался вновь востребованным во времена Анны Иоанновны. Он получает назначение в Персию в качестве полномочного посла, где подписывает так называемый Рештский договор между Россией и Персией о совместных военных действиях против Оттоманской Порты. В 1733 году он был пожалован в сенаторы и вновь назначен президентом Коммерц-коллегии, оставаясь на сем посту до конца жизни.

Но, может статься, в памяти барона всегда жил звездный час его дипломатической карьеры — знойный июльский день 1711 года, когда он, сын бывшего холопа, еврей Шафиров, спас от позора и поражения великую Россию.