О городе на Таганькином рогу

Не мною сказано: «Чудеса случаются только в детстве». И еще: надо ли напоминать читателю афоризм «Все мы родом из детства»? Разумеется, он в полной мере относится и к Ф.Г. Раневской, к тем далеким годам, когда она была еще маленькой девочкой в большом двухэтажном доме по улице Николаевской в Таганроге. В этом необыкновенном городе, некогда столице Области войска Донского, прошло детство Раневской. Город оказался значимым и в жизни ее родителей: здесь они поженились в 1889 году, вырастили детей, здесь же прожили более четверти века — до того дня, как им пришлось покинуть его на собственном пароходе «Святой Николай». Они уже больше никогда не возвращались в этот свой любимый город на Азовском море. Об этом городе хочется рассказать подробнее.
На том месте, где находится нынешний Таганрог, в VI веке до н.э. было небольшое греческое поселение Кремны, разрушенное набегами соседей-кочевников, оно кануло в историю на многие столетия, пожалуй, навсегда. Позже, в XIII веке н.э., итальянцы построили здесь город-порт Пизано, но и ему не суждена была долгая жизнь. В конце XVII века, точнее, 12 сентября 1696 года, по инициативе и велению Петра I на этом месте был основан город-крепость, а при нем гавань для военных судов. Вскоре город этот назвали Троицком на Таганьем Рогу, а потом переименовали в Таганрог, забыв о Троицком. Петр возлагал на этот город особые надежды, пригласил для строительства его выдающихся мастеров из Европы, среди них был и датчанин Рейнольд Рейгузин. Однако Петру I не посчастливилось — по Прутскому мирному договору Россия обязалась разрушить и гавань, и крепость, и город (случилось это в феврале 1712 года). Казалось, Таганрог постигнет судьба селения Кремны или порта Пизано. К счастью, этого не произошло. После победы русских над турками (было это во времена Екатерины Великой), по ее указанию началось восстановление города. Но Таганрогу снова не повезло — в 1783 году был основан Севастополь на Черном море, и Таганрог, разумеется, потерял свое военное значение. Впрочем, истории и судьбе было угодно, чтобы город этот остался. Вскоре в Таганроге были открыты иностранные консульства, торговые центры, что способствовало развитию в этом районе не только торговли, но и строительству железных дорог. В 1869 году Таганрог был соединен железной дорогой и с Ростовом-на-Дону, и с Харьковом. В ту пору в городе было уже немало иностранцев, в особенности греков и богатых промышленников из России, среди них — братья Поляковы, родом из Белой России. В этой связи хочу рассказать о моей недавней поездке в Белоруссию, в частности, еще и потому, что она имеет отношение к предкам Фаины Раневской...
Летом 2008 года мне посчастливилось быть в Витебске, на обратном пути из Витебска в Минск увидел указатель «Смиловичи» (помнил, что оттуда родом был отец Раневской) и, конечно же, заехал. Городок как городок. От бывшего местечка Смиловичи почти ничего не осталось, и все же, случайно встретив человека достаточно пожилого возраста (из беседы с ним узнал, что ему 96-й год), все же решился заговорить с ним. На идише.
– Что могу рассказать вам? Я не только ничего не помню, но даже забыл, как меня зовут.
Такому юмору не обрадоваться я не мог.
– Но если уж свою фамилию не помните, то фамилия Фельдман вам о чем-нибудь говорит?
– О чем-то? Да. Вы, думаете, что первый спрашиваете об этой фамилии? Говорят, когда-то в Москве была известная артистка? Так вот, она родом якобы отсюда. Ни одной артистки на моем веку в этом городе не было. Я помню, в детстве рассказывали о каком-то Йойлыке, прозвали его «мышигенер» (сумасшедший. — М.Г.), но даже его я не помню.
Наслышан я еще об одном «сумасшедшем» из Смиловичей. Это был художник Хаим Сутин. Говорят, что его признал весь мир — кроме собственных родителей. Отец часто избивал его, чтобы отвадить от занятий рисованием. Но мальчик настоял на своем. Когда ему исполнилось 15 лет (в то время Ефим был уже старше. — М.Г.), он убежал в Париж, и там его признали, так что Париж знает о наших Смиловичах…
А Фельдманы? Полместечка были Фельдманы. Даже один мой дядька, мамин брат, старше меня лет на пятьдесят, имел такую фамилию. Помню, он рассказывал, что кто-то из его братьев еще во времена Александра Второго — вы человек грамотный и, наверное, знаете, что был такой очень хороший царь, — уехал в Россию, то ли в Ростов, то ли в Бердянск, то ли еще куда-то, на заработки.
А у этого дядьки, шли слухи, была невеста в Лепели — это местечко находится недалеко отсюда. Не такое большое, как Смиловичи («а клейн штетел» — маленькое местечко, на хорошем идише произнес он. — М.Г.) А когда-то это был известный уездный городок!.. Кто бы помнил сегодня о Лепеле? А когда-то, в войну 1812 года, о нем знал сам царь, кажется, какой-то Александр. Вы спросите: почему? Об этом я вам точно расскажу! Французы проходили через это местечко и, оставив его, забыли в госпитале много русских солдат. Евреи Лепеля на свои деньги, каждый дал, сколько мог, где-то недалеко от местечка открыли больницу и лечили в нем всех раненых русских солдат, а после, говорят, они догнали французов и сделали им «ту жизнь».
Вот почему Лепель был известней, чем Смиловичи и даже сам Витебск!
Я вам не сказал главное: эта невеста моего родственника Фельдмана, кажется, его звали Гершко, была в родстве с каким-то знатным богачом родом из Дубровки, который держал в тех местах, то есть на юге России, все железные дороги (по рассказу моего случайного собеседника похоже, что речь идет об одном из братьев Поляковых. — М.Г.).
Есть под Таганрогом пригород — Поляковка. Когда-то один из Поляковых, кажется, Яков, организовал здесь образцовый сельскохозяйственный кооператив. А в самом городе под его началом были открыты два банка (Азовский и еще какой-то), получившие известность во всей России и за ее рубежами. А в самом Таганроге Поляков строил медицинские и образовательные учреждения, дома для престарелых, одним из них ведал Гирш Хаимович Фельдман. Заметным, уважаемым человеком был в Таганроге Гирш Фельдман. В архивных документах Таганрога сохранилось подтверждение тому, что мещанин Гирш Фельдман из Смиловичей Игуменского уезда, в 29 лет женился на девушке из Лепеля (ей было тогда немногим более 18 лет), звали ее Молка (Малка или Милка) Рафаиловна Заговайлова. Таганрогский раввин Зельцер зарегистрировал этот брак 26 декабря 1889 года.
Уже позже, из разных источников, я узнал, как неотразимо хороша была собой Милка Рафаиловна Заговайлова. И еще где-то вычитал, что по матери ее фамилия была Валова. Откуда, подумал я, такая нееврейская фамилия у еврейской девушки из местечка Лепель? Спросил об этом в Минске у людей, знающих историю евреев Белоруссии. Они объяснили: возможно, что после патриотического поступка евреев царь позволил взять их предкам фамилии солдат, спасенных ими. А возможно, судя по фамилии, предки Милки были кантонистами? Можно предположить, что если бы Фаине Гиршевне досталась одна из фамилий матери, то едва ли она приняла псевдоним, по поводу которого столько толков и по сей день. Впрочем, это не столь уж и важно: в истории русского да и мирового театра, а также кинематографа она навсегда останется Фаиной Раневской.
В семье Фельдманов было четверо детей: старшая сестра Белла, два брата, а между ними и сама Фаина. Судя по высказываниям взрослой Фаины Георгиевны, она не была счастлива в родительском доме: «Мне вспоминается горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком детстве».
Трудно понять, почему, живя без всяких материальных проблем, в семье, где у нее были еще брат и сестра, горячо любимая мать, девочка чувствовала себя несчастливой и одинокой. Возможно, причина в ее повышенной ранимости из-за легкого заикания, возникшего в раннем возрасте.
Боясь насмешек, Фаина избегала сверстников, не имела подруг, не любила учиться. С трудом проучившись в младших классах Мариинской женской гимназии, девочка упросила родителей «забрать ее оттуда».
После ухода (по иным сведениям — исключения) из гимназии Фаина получила обычное для девочки из обеспеченной семьи домашнее воспитание: обучалась музыке, пению, иностранным языкам, любила читать. Однако к учителям своим, да и к бонне, продолжала относиться с неприязнью: «Ненавидела гувернантку, ненавидела бонну немку. Ночью молила Б-га, чтобы бонна, катаясь на коньках, упала и расшибла голову, а потом умерла. Любила читать, читала запоем. Над книгой, где кого-то обижали, плакала навзрыд, — тогда отнимали книгу и меня ставили в угол…»
 

Матвей ГЕЙЗЕР, Россия
Продолжение следует