Интервью после прогулки

Виктор заговорил о воспитавшей его прабабушке, Сене Лейбовне Маневич, которая уже к моменту его рождения была тихой, подслеповатой старушкой, что не мешало ей править целым кланом Маневичей, Шифриных, Додиных — выходцев из польских евреев: «Говорила она очень тихо, в основном на идише. Помню, что понимал ее очень хорошо и что в семье все слушали ее беспрекословно. Не понимаю, как это происходило…»
И чем дольше мы прогуливались и говорили, тем понятнее становилось, как мало мне известно о человеке, давно знакомом и любимом.
Любознательный Чаадаев, всегда глядящий вглубь и даже самого Пушкина этому поучавший, как-то признался: «Пять лет тому, как во Флоренции я встретился с человеком, который очень мне понравился. Я провел с ним несколько часов, не больше, но приятных, сладких часов, и тогда еще не умел я извлечь из него всю пользу, которую мог бы извлечь».
Помню, еще в школе это же внушала мне Евгеша — учительница русского языка. Она слегка похлопывала меня пухлой ладошкой по щеке и приговаривала: «Сашка, дружи с теми, кто умнее тебя. Глядишь, и из тебя толк выйдет». Помню ее заветы, помню!
Виктор Иосифович Брутман, давний друг нашей семьи, человек не только умный, но и замечательный. Однажды я обратился к нему с просьбой, очень для меня важной, но он, как мне тогда показалось, отозвался несколько уклончиво. Признаюсь, тогда я счел себя обиженным и надулся, но только спустя время понял, что был неправ. Конечно, он не от помощи отлынивал. Просто Виктор лучше знал, когда и как эту помощь нужно оказать.
Философ сказал: «Есть люди, которые умом создают себе сердце, другие — сердцем создают себе ум; последние успевают больше первых, потому что в чувстве гораздо больше разума, чем в разуме чувства». Это — про Витю. Пора сказать, что Виктор Иосифо­вич Брутман — врач-психиатр, заместитель главного врача крупной психиатрической больницы, автор нескольких монографий и более 80 научных статей, действительный член Нью-Йоркской академии наук.
Тогда, после прогулки вокруг кратовского пруда, я его спросил: «Когда ты решил стать врачом?» Он ответил: «Сам не знаю. У меня есть ощущение, что я с этим родился. Сколько себя помню, когда меня спрашивали: «Кем ты будешь?» всегда отвечал: «Врачом!» У меня никогда не было колебаний — я хотел быть только врачом. Как это объяснить?! Не знаю. Правда, с малых лет в моей памяти существует некая картинка: детский врач, который лечил меня от скарлатины. Старый, небольшого роста сгорбленный еврей, с большим мокрым носом и с очень лукавыми маленькими серыми глазами. Он приходил с потертым саквояжем, оттуда он доставал деревянный стетоскоп и прикладывал его к моей груди… Впрочем, не знаю...»
Наша беседа длилась еще долго. Я впервые узнал, как пятилетний Витюша оплакивал смерть «дяди Сталина»: «Представляешь, стоял на табурете в комнате нашей коммуналки, слушал из черной «тарелки» это сообщение и горько ревел. Ну чего я ревел?!» А еще узнал об одиссее отца Вити, который до войны отсидел в лагерях четыре года как сын врага народа, а в 42-м прямо из лагерей ушел на фронт и в самом конце войны чудом спасся от трибунала.
Но самым чудесным десертом явился наш разговор о психиатрии. Мне многое хотелось узнать, например, о взаимовлиянии врача и пациента, как срабатывает система защиты врача, сталкивающегося с острым психическим расстройством больного (это сродни процессу вживания актера в каждую новую роль) и т.д. С радушием хозяина дома и с лекторским блеском Виктор провел для меня неоценимую экскурсию по многим достопримечательностям в истории, прежде всего, психиатрической медицины. Сомневаюсь, что все понял, но из его оценок твердо усвоил, что деятельность врача, описываемого Брутманом, вполне укладывается в формулу: «Итак, будем все терпеть, все переносить, всему верить, — будем милосердны». Знаете, откуда почерпнул я эту мысль? Из «Апологии сумасшедшего» уже упоминавшегося здесь Петра Яковлевича Чаадаева.
 

Ведущий рубрики Александр ЕШАНОВ, Россия