Геннадий Хазанов готов быть винтиком в «Мерседесе»

– Геннадий Викторович, вы всегда такой резкий?
– Хотите спросить, можно ли меня вывести из себя? Можно.
– И всегда говорите людям в глаза все, что о них думаете?
– Стараюсь. Особенно если это касается каких-то сокровенных для меня вещей и если от меня хотят услышать что-то такое, что во мне трепещет. Могу ли я при этом заставить себя стерпеть? Да. Я и этим научился владеть. Иногда просто бывает, что ограничители, которые стоят на терпении, слетают, и тогда все. Но это еще и по знаку зодиака…
– Вы Стрелец, если не ошибаюсь. Но ведь все это так условно…
– На характер, думаю, влияет.
– А это не оправдание себе: мол, вспыльчивый, да, но ведь я же Стрелец и поэтому…
– Наоборот: до того, как я узнал, какие Стрельцы, я узнал, какой я. Я не подгоняю под ответ задачку, как в школе, — просто вижу, что многое совпадает.
– Что именно? В гороскопах довольно размытые характеристики.
– Совпадает многое. Желание произнести формулировки, которые покажутся резкими и дискомфортными, очень соответствует этому знаку.
– «Покажутся» кому? Собеседнику?
– Собеседнику или окружающим.
– Чем же они вас так не устраивают, если даже желание возникает ударить словом?
– Больше всего меня выводит из себя пустозвонство и пустословие. Очень часто слова прикрывают отсутствие действительной мысли, настоящей.
– И наверняка вас раздражают непрофессионалы.
– Как правило, непрофессионализм есть результат того, что человек в силу определенных причин занимается какой-то деятельностью, не задаваясь вопросом: а может ли он заниматься этим вообще? Должен ли? С чего он взял?! Почему человек выходит на сцену, не будучи актером? Почему погружает себя в актерский статус? Не имея ни профессии, ни дарования. Мне могут сказать: он имеет успех. Ну, нормально. Значит, тем, у кого он имеет успех, он интересен. А мне — нет. Вот и все.
– Но победителей не судят.
– Что значит?.. Допустим, завтра мне предложат пост министра культуры. Я скажу: а какое право я имею этим заниматься? Не имею права. У меня для этого нет никаких оснований: ни знаний, ни управленческого опыта. Почему я должен становиться министром культуры только потому, что это громкая должность?
– Вы сказали, что раздражают глупость, пустозвонство. И непрофессионализм как следствие. Наверное, вам все сложнее и сложнее живется на этом свете?
– Ну, я веду достаточно затворнический образ жизни. Жалко тратить свою жизнь на такого рода бессмыслицы, как тусовки, презентации. Иногда просто по необходимости приходится туда ходить.
– Что представляет собой ваш этот затворнический мир?
– Я вообще замкнут на своей профессии. И на деле, которому отдал всю свою жизнь. Я не научился отдыхать. А попав в кресло художественного руководителя, естественно, должен решать целый комплекс вопросов…
– В том числе административных, хозяйственных?
– Хозяйственных — нет, административных — да. Что делать, это входит в мои обязанности. Если бы не предпринял какие-то шаги, театр не получил бы средств на реконструкцию. Это тоже непростой лабиринт, по которому необходимо двигаться. Потому что в наше время при скудном финансировании культуры…
– Вот видите, сейчас рассуждаете, можно сказать, в государственном масштабе. А говорите, если предложат пост министра культуры, у вас возникнет вопрос “зачем?”.
– Конечно. Потому что я знаю уровень своей некомпетентности. Вот этот уровень — уровень Театра эстрады, где я в состоянии еще что-то сделать. Причем делаю это прежде всего потому, что я артист. Если бы не выходил на сцену, то просто заниматься организационными вопросами мне было бы безумно скучно.
– Артист, он вообще по своей сути эгоист?
– Я думаю, что любой художник эгоист.
– И все, что вы делаете, вы делаете для себя?
– И для себя в том числе. Все-таки хочется, чтобы квартира, в которой ты живешь, была отремонтирована. Чтобы было чисто, уютно, комфортно. И не только мне. А тем, кто тут еще живет и приходит в гости.
– «Театр как дом» — современные актеры относятся к такому утверждению с иронией.
– А для меня театр — дом. Я здесь провожу гораздо больше времени, чем дома.
– И где вам в этом доме уютнее: на сцене или в кресле художественного руководителя?
– Мне вообще на сцене комфортнее всего. Причем на театральной сцене гораздо комфортнее, чем на концертной эстраде. Потому что на театральной сцене я имею дело с партнерами, с которыми у меня есть возможность договориться заранее. А потом, в рамках установленных взаимоотношений, каждый раз делать это, как будто в первый. Это и есть закон игры. Артист эстрады выходит на сцену, имея партнером зрителя, с которым либо можно договориться, либо нельзя. Долгое время я договаривался…
– По-моему, со зрителем у вас никогда проблем не возникало.
– Ну, если бы не появилась такая проблема, возможно, я бы не стал думать о том, чем заниматься дальше. В начале 1990-х все начало рушиться. Общество стало походить на осколки разбитого вдребезги зеркала. В жанре нашем в советское время доминировала антиидеология. А после того, что произошло, вдруг выяснилось, что среди зрителей — огромное количество людей, которым, несмотря на очереди и отсутствие колбасы, тогда было намного комфортнее. И видя во мне апологета всех реформ… То есть до новой власти добраться было нельзя, а между ними и новой властью стоял артист, который, с их точки зрения, стал им чужеродным. Ну а потом исчезли запретные темы. Исчезла КПСС как объект издевательств и насмешек. Исчезла тайна, исчезла недосказанность. Все можно называть своими именами. А когда все названо, когда исчезает тайна, все становится плоским и банальным. И нет этой замечательной игры — разгадывания более или менее трудных шарад. Ведь зритель радовался, когда расшифровывал то, что было зашифровано. Вот была главная радость. А сейчас нечего расшифровывать. Значит, не требуется мозг. А раз не требуется мозг — тогда все уходит на уровень неассоциативного мышления.
– Разве сейчас не те времена, когда эзопов язык на эстраде может опять стать востребованным?
– Не думаю. Подтекст ваших слов связан с желанием сказать, что вернулись времена единомыслия. Но вы знаете что… Ты можешь пойти в любую партию: в «Единство», в КПРФ, в ЛДПР. Можешь печататься не у Муратова, например, а у Проханова. А можете представить себе, что в советское время по радио могло звучать нечто похожее на то, что произносит сегодня Проханов? А если сегодня есть возможность делать это не на эстраде, тогда зачем?.. Просто нет смысла. У этого жанра теперь совсем другие задачи.
– В начале 1990-х у вас не было из-за этого депрессии?
– Да нет, просто скучно стало…
– Но первое время, помню, вы даже пародии на Жириновского делали.
– Ну это уже был излет.
– Непросто, наверное, когда 25 лет человек занимается одним делом, и вдруг…
– Всю жизнь, прежде всего, я занимался актерской профессией. И в актерской профессии в этом жанре мне стало делать нечего. Если на сцену может выйти писатель, взять бумагу, прочесть текст, получить успех… Зачем тогда нужен артист? Нет, я не поворачиваю голову назад. И не задаю себе вопрос, нужно ли мне опять становиться на эту беговую дорожку. А зачем мне на нее вставать? Чтобы что?
– Некоторые просто иначе не могут.
– Ну тот, кто не может, тот и не делает. А я могу. Господь и судьба дали мне возможность другую. Я на сегодняшний день не могу пожаловаться, если играю в месяц до 10 спектаклей. И это все первые роли. Мне повезло, что я играю с Басилашвили, с Чуриковой, с Равиковичем…
– Не жалеете, что театр открыли для себя поздновато?
– Нет, ничего — все пришло вовремя. Значит, раньше не должно было быть.
– Кино не ваше место? В начале 1990-х, когда, как говорите, вам стало скучно, вы попробовали себя в нескольких картинах. Тоже успели пресытиться?
– Там были свои проблемы. Которые связаны с тем, что… Понимаете, я избалован абсолютной властью на сцене. В кино ты бесправный человек совсем. Так скажу: по степени бесправия артиста на первом месте стоит телевидение. На втором — кинематограф. На третьем месте — театр. И на четвертом — эстрада. В кино ты компонент, не более…
– Винтиком быть нигде не хотите?
– Я готов быть винтиком, если знаю, что в результате будет «Мерседес». Тем более все равно я не винтиком буду, а рулем, ходовой частью. Но если «Мерседес». А если инвалидная коляска в результате… А то, что может получиться инвалидная коляска, от тебя не зависит.
– Вы человек легкий на подъем?
– Да. Я вообще не понимаю, что такое страх.
– Страх перед чем-то неизведанным, чего не знаешь…
– Гораздо страшнее остаться в том виде, в котором ты существуешь. Даже если это приносило тебе успех, удачу. Так сложилась моя жизнь. И, думаю, этим принципам я уже не изменю.
 

Беседовал Дмитрий ТУЛЬЧИНСКИЙ, Россия