Еврейская бабушка

Белла Бельфер была помилована президентом Израиля Шимоном Пересом и 7 января этого года вышла на свободу. Как хрупкой интеллигентной женщине удалось перенести тяжелые испытания двухгодичного заточения в женской тюрьме «Неве-Тирцей», как она сумела сохранить позитивное отношение к жизни и к людям — в ее интервью главному редактору журнала «Алеф».
Говорит Изабелла Бельфер

Карцер
Первые дни в тюрьме были самыми страшными. Я совершенно не была готова ни к нарам, ни к окружению. У меня подскочило давление — 200 на 110 (до этого, будучи на домашнем аресте, Белла перенесла два инсульта. — Л.Т.), меня сразу отвели к тюремному врачу. Она говорила по-русски, а когда узнала, что у меня дважды был инсульт, схватилась за голову и сказала: «Что мне с тобой делать?» Я ее попросила только об одном — дать мне возможность никого не видеть и чуть-чуть адаптироваться. Оказалось, что в тюрьме есть камера-одиночка. Только потом я узнала, что этой камерой был карцер. Так началась моя тюремная жизнь. Целую неделю я провела в карцере. Был февраль, там было холодно и сыро. Туалет рядом с нарами, пищу передавали через маленькое окошечко в железной двери, из карцера не выводили на прогулки. Все как в фильмах о заключенных. Дальше стало немножко легче…
 

Тюремные будни
В тюрьме мы выпускали газету «Неве-Тиква». Ее главный редактор — удивительно интересный человек по имени Йорам Барнео. Он в течение 22 лет бесплатно ведет эту газету, приезжает каждую неделю в тюрьму. Для нас каждый его приезд был праздником. Я написала в газету три заметки — на иврите. Моя первая статья называлась «Мамочка»(«Имеле»). Статья о том, почему моя дочь не смогла вернуться обратно в Израиль. Она хорошая мамочка, написала я, а у нее хотели отобрать ребенка только из-за того, что ее бывший муж — отец Лилах Ярон — постоянно жаловался социальным работникам на нее. Те ей пригрозили, что отдадут девочку в чужую семью, чтобы прекратились жалобы от отца Лилах. В заключение статьи я написала, что хотелось бы проследить жизненный путь таких детей, которые никогда не видели своей родной мамы. Я как хирург знаю, что, например, когда человеку во время операции больно, он кричит: «Мамочка!..» А кричат ли «мамочка» люди, которые никогда не знали материнской ласки?! Редактору статья понравилась. Меня это вдохновило на следующую статью, которая называлась «Если бы я была умной». Некая сатира на мое пребывание в тюрьме. Дело в том, что там у всех, в том числе и у меня, регулярно брали мочу на содержание наркотиков. К слову, в нашем отсеке наркоманок не было. Тем не менее, при сдаче мочи должна была присутствовать надзирательница. Поначалу я никак не могла себе представить этот ужас, и сказала, что не могу этого сделать в ее присутствии. Надзирательница возразила, что она только стоит у открытой двери, а я ей ответила: «Да, но твой живот-то уже внутри» (она была очень полная). В конце концов, надзирательница показала мне указ о том, что они действительно должны присутствовать при столь интимном процессе, чтобы никто не подменил пробу. Еще я написала, что, оказывается, за глазным врачом нужен глаз да глаз (Белла — уникальный врач-офтальмолог. — Л.Т.)! Третья статья выйдет в тюремной газете без меня — я ее написала перед самым освобождением. Редактор предложил нам рассказать что-то позитивное, например, о каком-то хорошем человеке. Я решила написать про начальницу отдела, которая ведает образованием, газетами. Ее зовут Веред (в переводе с иврита — Роза). Статью озаглавила «Розы и шипы». Веред статья понравилась…
У меня в тюрьме была еще одна обязанность: я работала библиотекарем, занималась русской литературой, а моя ивритоговорящая напарница ведала литературой на иврите. В тюремной библиотеке много русских книг, и они пользуются большей популярностью, чем книги на иврите. В основном спрашивали детективы, но читали и Чехова, и Толстого, и «Иудейскую войну». Я и сама с интересом перечитала «Воскресенье» Льва Толстого, там много схожего с моей историей.
 

Из интервью с Беллой Бельфер
– В камере с вами сидели люди из другого мира: воровки, убийцы. Не было напряженных или опасных ситуаций?
– Бывали всякие ситуации, но в основном ко мне относились хорошо. Даже те, кто там сидят помногу лет, по телефону своим родным и близким говорили: «А с нами врач сидит». Меня спасало то, что многие мне сочувствовали. Я приобрела там новых друзей. Благодаря усилиям моей давней подруги Жени (Евгения Соколова, журналистка, живет в Хайфе. — Л.Т.), которая организовала своих и моих друзей и знакомых, ко мне каждые две недели приходили посетители. Они приносили телефонные карточки, чтобы я могла постоянно разговаривать с моей мамой и звонить в Москву своей дочке Марине. Меня поражала доброта и искренность этих людей.
– Ваш бывший зять причинил вам моральный и материальный вред. По справедливости судить надо было его, а не вас.
– Ярон присылал мне в тюрьму послания судебного пристава. Сначала о том, что моя квартира в Тель-Авиве арестована. Он забрал ее, и это уже безвозвратно. Самое интересное, что у него три больших дома, но ему этого, похоже, мало. «Борьба за Лилах» стала его бизнесом. Судите сами. Вдруг мне в тюрьму присылают сообщение, что арестована в пользу бывшего зятя земля. Что за земля? У меня не было никакой земли. Потом вспомнила, что под домом есть земля, которая частично принадлежит и мне тоже — «любимый» зять напомнил. А потом Ярон прислал мне третье сообщение, как раз под Йом Кипур. О том, что вся моя страховка, которую я выплачивала в течение почти 10 лет работы в поликлинике в Израиле, тоже описана — в пользу того же зятя.
– Куда вы поехали после освобождения из тюрьмы?
– Я сразу поехала к маме. С ней тоже не все гладко. Пока я была за решеткой, она сломала ногу. До этого мама уже перенесла одну операцию на ноге, а теперь пришлось оперировать и вторую ногу. После этого маму отправили в дом престарелых в Бейт-Авот. Ей сейчас 96 лет, она передвигается в инвалидной коляске. Мы с ней — жертвы Катастрофы. Когда мне было три года, мы бежали от фашистов из Крыма. За это правительство Германии выдало нам единовременную компенсацию.
— А в Израиле посадили в тюрьму…
— Да, это никак не повиляло на решение суда. Когда меня освободили, и я увидела мою дорогую мамочку, она меня поцеловала и сказала, что счастлива… Я предложила забрать ее в Москву, так как собиралась к Марине. Мама ответила, что она рада за меня и Марину, но сама останется в Израиле. Мы договорились, что по первому слову я заберу ее в Москву.
 

Израиль — любовь моя. Боль моя…
Я очень люблю Израиль, и никогда не думала навредить ему. Конечно, эта история не красит страну. Поначалу судья не мог найти статью, по которой меня можно было бы посадить на столько лет. Тогда с подачи прокуратуры, представитель которой сказал, что этих «русских» надо учить, был создан прецедент — мне дали семь с половиной лет — 6 лет тюрьмы плюс полтора года условно. Чтобы я больше не крала детей. Так я стала самой пожилой узницей женской тюрьмы Израиля. К слову, некоторые заключенные-убийцы получили такое же наказание. Да и в тюрьме социальный работник относилась ко мне ужасно. В своих служебных записках эта «дама» писала, что меня нельзя освободить досрочно, потому что я не раскаялась, не вызываю дочь с внучкой из Москвы в Израиль. А я знала, что если Марина вернется, то ее посадят в тюрьму на 20 лет. Зато я буду в тот же момент освобождена. Прекрасная перспектива!.. Но самое главное, что я стала заключенной не из-за того, что Марина уехала, — она уехала с разрешения судьи, у нее была оформлена опека на Лилах до 18-летнего возраста моей внучки. Так что обвинение, будто я украла внучку из-под опеки отца, абсолютно безосновательно. Так что все это «уголовное дело» шито белыми нитками.

Спустя два года наступил долгожданный день — Белла Бельфер вышла на свободу. «Мне велели одеться по всей форме заключенной — в специальные штаны и ужасные ботинки — и повели в канцелярию, — вспоминает бывшая узница израильской тюрьмы. — Там женщина-офицер сказала, что я получила освобождение. Мне объяснили, что после этого я могу находиться в тюрьме не более 15 часов, т.е. к 9 утра я должна ее покинуть. Самый яркий момент — когда я вышла за ворота тюрьмы. Там меня встречали мои друзья. Все меня обнимали, поздравляли, дарили цветы. А я никак не могла поверить, что уже свободна…»
Потом была встреча в Москве с Мариной и Лилах, интервью на радио и телевидении, адаптация к другой — свободной жизни, без кандалов и наручников. Но это уже совсем другая история…
 

Лариса ТОКАРЬ, Россия
Фото Ильи Долгопольского