Михаил Шуфутинский. Болевой порог

«Мне стали сниться кошмары»
— Михаил Захарович, вы уже отошли от травмы?
– Ну вот, встал, как видите, уже на своих ногах…
— То есть все уже в прошлом, и можно забыть?
– Нет, забыть нельзя, это незабываемо… Я вообще не понимаю, как можно было сломать обе ноги, я ногами не ударился. Дело было в аэропорту, ранним утром. Мы сидели в «випе», пили кофе, ждали машину, которая должна была отвезти нас к самолету. Выходим на лестницу, я держу под ручку свою балерину. Просто посмотрел на нее и чувствую — лечу. В общем, грохнулся, покатился вниз. И упал прямо возле машины.
— Как всегда, виноваты женщины. Засмотрелись на балерину — вот и результат.
– Да. Но я же еще концерт отработал в этот день.
— Как?! С двумя сломанными ногами?
– Так я думал, у меня вывих какой-то или растяжение... Мы сели в самолет. Боль дикая. С расстройства я полстакана коньяка выпил, думал, сейчас отпустит. Вроде действительно немножко отпустило. Прилетели в Омск — и прямо на концертную площадку… А я хожу. С болью, но хожу! Потом уж вызвали «скорую», мне сделали вот такой огромный укол. И целый час я отработал. Время от времени присаживался, конечно, на стул, больно же. Но ничего — справился. А вот ночью, в гостинице, когда заморозка отошла, у меня началось такое!.. За мной прислали машину МЧС, положили на носилки, привезли в аэропорт. Машину на аэродром не пускают. Два грузчика взяли меня, понесли через все летное поле на носилках, еле затащили в самолет. И когда в Москве уже меня привезли в клинику, все сразу стало понятно. Три перелома на левой ступне, два — на правой.
— Сколько же времени вы провели в инвалидной коляске?
– Месяца два, наверное. Но что сказал профессор-травматолог? Ерунда, говорит, через три недели у тебя все пройдет. Но что пройдет? Срастутся кости? Они срослись. А как же все эти сосуды, вены? Все же было порвано. У меня ноги синие до сих пор от гематом. И до сих пор я делаю лимфодренаж, кучу упражнений, все это доставляет мне неудобство, боль. Ну, послушайте, я был в «Олимпии» на концерте Азнавура. А он ведь немолодой уже человек. Ничего — вышел, в красивой шелковой черной рубашке. Постоял немного, спрашивает у зала: «Можно я присяду?» Ему кричат: «Да-а!» То есть французы своему любимцу позволили выступать сидя. И мне мои сограждане тоже позволяют. Им даже нравится... Первый концерт вообще был удивительный. Две мои танцовщицы надели белые халаты медицинские — короткие и обтягивающие. В инвалидной коляске, к которой были прикреплены разноцветные воздушные шары, они вывезли меня на сцену. Я встал и запел. Это прикольно. И я несколько раз так выезжал, это стало уже частью шоу…
«Одно слово может вывести меня из равновесия»
— Выступления в ресторане вас не пугают?
– Абсолютно. Для меня ресторан как дом родной.
— Многие же, знаете, как говорят: выступать перед жующей публикой сродни позору, артист на корпоративе — как закуска к пиву.
– Ресторан — это школа, и в ресторане раньше играли только настоящие профессионалы. А уж в Америке получить работу в русском ресторане было вообще здорово. Я и не надеялся, что найду там работу по специальности, думал, если буду протирать переплеты нот в музыкальной библиотеке — это уже будет работа, связанная с музыкой. А тут — сцена! Поэтому ресторан и тогда меня не пугал, и сейчас не пугает. А что до жующих людей… Вы знаете, люди собираются на такие вечеринки веселиться и развлекаться. Моя специальность — веселить и развлекать. Поэтому меня не может смутить, если кто-то выпивает, пока я пою, кто-то танцует, а кто-то стоит у сцены и: «“Третье сентября” давай!» Наоборот, я это считаю за манну небесную. Взять корпоратив, к примеру. Я на нем — не главный герой. Главные там — сотрудники компании. Но они меня позвали. Им объявили высокую цену, и они все равно позвали меня. Возможно, за эти деньги могли взять двух–трех артистов. Но они позвали меня. О чем это говорит? О том, что они хотят меня. А раз они меня хотят, и я к ним приехал — да пускай они жуют себе, пускай выпивают. Да я с ними сам сяду за стол и выпью…
— Все дело в цене вопроса?
– Не все, но это тоже, конечно, очень важно. Вот сейчас, скажем, меня зовут на одно мероприятие в другую страну. Человеку 60 лет, его внуки, обеспеченные ребята, приглашают полететь. А мне не хочется никуда лететь, втаскивать опять себя по перилам — ноги болят. Я говорю директору: «Ты назови такую сумму, чтобы они отказались». Называет — соглашаются. Значит, я должен лететь. И это для меня тоже не унизительно. Я однажды прилетел так в Ниццу, к одному известному и очень состоятельному человеку. У него родился внук, в этот день он купил в подарок новорожденному соседний дом. Во дворе они соорудили шатер, позвали соседей-французов. Была еще какая-то западная певица, чуть ли не Шакира. Приехала и замечательно спела пять песен. Я пел там 45 минут. А потом, за дополнительные деньги, еще 45 минут. И прекрасно себя чувствовал. Конечно, сначала неловко — без оркестра, без сцены. А потом подумал: ну чего там, ну пой себе, ты же умеешь. И люди довольны были, веселились, тосты поднимали. Ко мне подходили, пили за меня. Чего плохого-то?
— То есть обидеть художника нелегко?
– Обидеть меня можно. Если говорить со мной дилетантски о моем творчестве. Один человек недавно на моем сайте написал: «Ваши первые песни меня восхищали, а сейчас с каждым годом вы все больше и больше разочаровываете». И я этому человеку ответил: «Ты кто? А других людей, которых тысячи, я все больше и больше очаровываю. И кто ты, чтобы публично такое писать? Тебя спросили?»
— Неужели мнение одного безвестного человека, которого вы в глаза не видели и знать не знаете, может выбить из колеи?
– Это может меня обидеть и ввести даже в некоторое замешательство. Начинаешь думать: может, ты действительно что-то не то делаешь? Может, людям ты уже наскучил?.. Причем повергнуть в это настроение меня может одно лишь слово, случайно услышанное из второго ряда, одна реплика. И после этого, сидя дома или в гостинице, я думаю: так, ты вообще никому уже не нужен. Посмотри на себя. Совсем не молодой, далеко не атлетического сложения. Старый, толстый, лысый, кривоногий. И ты еще ждешь расположения от этих молодых девчонок? Хочешь, чтобы они смотрели на тебя с восхищением? Понятно, что они смотрят с усмешкой… И тебе сразу начинает казаться, что жизнь твоя кончилась. У меня это бывает. Посещают такие мысли. Ненадолго, правда...
— Уже научились их от себя отгонять?
– Как-то само собой проходит. Что-то вдруг происходит, и... Грубо говоря, кусок поджаренного хлеба с докторской колбаской и стакан кефира могут сделать меня полностью счастливым.
«Мы с женой будем вместе»
— Вы с женой сорок лет вместе, если не ошибаюсь?
– Мы поженились 2 января 1972 года… Ну да, скоро будет сорок лет.
— Можно по-разному воспринимать подобного рода отношения. Ничего не уходит, когда муж и жена живут раздельно?
– А чему уходить-то? Я не ощущаю в этом никакого дискомфорта. После стольких лет жизни отношения перерастают во что-то большее, наверное. Конечно, нет той пылкости и страсти. И я не поверю, никто не убедит меня, что в нашем возрасте такое возможно. Но вот я говорю с ней по телефону, и по моему тону, по моему голосу с двух слов она сразу может понять, что я приболел или что у меня настроение не ахти. Я не могу обмануть ее ни в чем, потому что все равно она поймет, что это неправда. Ну, мы знаем друг друга столько лет… Вообще так скажу. Да, чаще всего у мужчин жизнь активная длится несколько дольше, чем у женщин. Но я бы просто не позволил себе таким образом ее обидеть. Я бы не позволил, потому что это очень неуважительно по отношению к близкому человеку, с которым ты прошел всю жизнь. Всю свою жизнь… Вы знаете, тому, что про меня написали, лично я не придаю значения, меня этим обидеть невозможно. Но она... Простая русская женщина. Никому грубого слова в жизни не сказала, никому не сделала плохого. Когда говорит по телефону, она как ребенок — у нее очень нежный, чистый, светлый голосок. Ну зачем, зачем ее обижать?..
— Самое последнее. Вот когда закончатся концерты, когда перестанете ездить по гастролям, когда захочется уже отдыхать, — когда, грубо говоря, наступит пенсия, — вы вернетесь в Штаты навсегда?
– Не знаю… Я не знаю, где хотел бы жить в это время. Конечно, в Америке поспокойней, но здесь столько знакомств, столько друзей, ощущений, интересов, что там без всего этого мне останется только лечь под зонтиком у бассейна и ждать, когда Господь призовет. Поэтому не знаю… А самое главное, что и не собираюсь я переставать петь. Это же не просто работа, это часть моей жизни. Главная часть. Да и вообще, как можно уходить на покой? Какой покой у творческого человека? Понятно, если всю жизнь стоял у станка и точил детали, ты ждешь пенсию. А мне-то чего ее ждать?
— Но я спрашивал немножко не об этом. Имел в виду, будете ли вместе с женой?
– А-а! Конечно, мы будем вместе. Ну а как же… Сначала, наверное, отправимся в большое путешествие. На полгода где-то. Поживем там, поживем здесь. Наверное. Просто я об этом пока еще не думал.
Беседовал Дмитрий ТУЛЬЧИНСКИЙ, Россия