Марк Захаров. Мастер обыкновенного чуда

2002 год, театр «Ленком»
– Спектакль «Юнона и Авось» в 1981 году был выпущен каким-то чудом. Никто не верил, что такое вообще может идти на советской сцене. Спектакль же связан с религиозными песнопениями… Но так получилось, что «Юнона» вышла практически без купюр. Едва ли не впервые на моей памяти за все время цензурных ограничений и партийно-коммунистического пресса.
Признаюсь, мы долго думали, прикидывали, что «отдадим» при случае. Что могут пропустить все — таких мыслей, понятное дело, не возникало. Но сами для себя мы прочертили четкую границу, за которую при любом раскладе отступать не будем. Однако, как это ни удивительно, нам сказали, что спектакль патриотический, и никаких возражений нет. Правда, приняли «Юнону» с одним условием — чтобы мы не играли спектакль в праздничные дни, дабы не омрачать разного рода памятные даты революции. Очень жестко это контролировалось, но ровно до тех пор, пока Карден, несмотря на сложную международную обстановку, не сумел вывезти наш спектакль во Францию. Потом уже мы играли его на Бродвее. А затем в немецком журнале «Шпигель» появилась рецензия на «Юнону». Цитату я запомнил наизусть. Она почему-то была на обложке журнала и звучала так: «…Поскольку религия в Советском Союзе полностью уничтожена, то единственное религиозное питание для молодежи осуществляет дважды орденоносный Театр имени Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи…»
Вскоре меня вызвали на бюро горкома к товарищу Гришину. На повестке дня стоял вопрос о репертуаре комсомольского театра. Я выработал некую защиту, в этом мне поспособствовал помощник горкомовского начальника, который очень симпатизировал спектаклю. Накануне вечером он приехал в театр и стал меня учить, как себя вести на горкоме. Сказал, что надо немножко отступить, на полшажочка, а потом уж стоять насмерть. И ни в коем случае не говорить: клянусь, я не пожалею сил, я оправдаю, я буду верен делу Ленина, — вот этого делать ни в коем случае нельзя, потому что вызовет только раздражение. Однако на горкоме мне не то что защищаться не пришлось — я вышел оттуда почти что с орденом.
А в 1983 году Би-би-си решила снять спектакль на пленку, и мы вчетвером — Вознесенский, Рыбников, Караченцов и я — поехали в Англию. Гуляли по Лондону, думали о прекрасном будущем. И тогда нас сфотографировали для какого-то местного журнала. Эту фотографию я повесил на стенку в своем кабинете. А потом, через 21 год, примерно в той же мизансцене — немножко постаревшие, а я еще голову задрал неудачно, эдак заносчиво, что, в общем, неправильно, — мы еще раз сфотографировалась вместе.
Конечно, за это время у нас все сменилось, появились новые исполнители, влилась свежая кровь. К большому сожалению, нет с нами больше Андрея Вознесенского. Коля Караченцов получил травму, которая не совместима с дальнейшей его сценической судьбой. Все это грустно, конечно… Тем не менее спектакль живет. Более того — молодеет. И по-прежнему пользуется большим спросом. Так что — будем играть.

1950 год. Студенческая пора
– После окончания ГИТИСа ни один московский театр меня не взял на работу, я получил одно-единственное предложение — в «Цирк на сцене». Тогда по распределению поехал в Пермь, и там мне довольно быстро пришла повестка в армию. Понимая, что избежать этой почетной обязанности мне вряд ли удастся, я, повинуясь некоему седьмому чувству, все-таки попросил директора театра дать мне хоть какое-то спасительное письмо. Придя к военкому и встретив его злой глаз, я услышал: «Что, артист? Письмо?.. Освободить от армии, да?!» Нависла пауза, я понял, что, если отправят в армию, то жизнь пойдет по другому сценарию. Но военком почему-то посмотрел в окно на далекий проходящий поезд и швырнул письмо обратно: «Ладно, иди работай, артист!» Почему он это сделал, я не понимаю, но благодаря интуиции я использовал малейший шанс, и вся моя судьба сложилась по-другому.
 

1970 год. С Андреем Мироновым и Александром Ширвиндтом
– Друзьями мы стали после знаменитого спектакля «Доходное место» в Театре сатиры. И, конечно, были какие-то совместные шутки, глупости. Помню, как мы с Ширвиндтом провожали Андрея с Катей Градовой после бракосочетания в свадебное путешествие в Ленинград. Во время привокзальной суеты с распитием шампанского незаметно для молодоженов положили в их чемодан несколько кирпичей и... портрет Ленина. Нескрываемую радость нам доставило то, что Андрей с большим трудом втащил чемодан в купе. Мы с Ширвиндтом не переставали искренне удивляться — зачем брать с собой так много тяжелых вещей? Андрей потом рассказывал, что Кате наша шутка понравилась не очень. Она даже немного в нас разочаровалась…

1956 год, Пермь, Театр миниатюр
– Я играл Турио в «Двух веронцах». И отчаянно подражал прекрасному артисту Вицину, которого видел на сцене Ермоловского театра, куда нас в студенческие годы нанимали в массовку. Отказался же от актерской деятельности я после того, как Валентин Плучек предложил мне перейти к нему в Театр сатиры в качестве и актера, и режиссера одновременно. Не рискнул погнаться за двумя зайцами. Понимал, что после переодеваний в одной гримировочной комнате с артистами потом отдавать им команды будет непросто.

1970 год. С женой Ниной и дочерью Сашей
– Я познакомился с супругой в ГИТИСе, она была главной по стенгазете. А в театр к себе не взял ее сознательно. Просто не смог бы чувствовать себя свободно и уверенно, руководить так, как считаю нужным, если бы рядом постоянно находилась жена. Нина — мудрая женщина, поняла меня. А вот с дочерью другая история. Ее приход в Ленком стал для меня большим шоком, нагрузкой на психику. У меня был определенный дискомфорт: отец руководит театром, в котором играет дочь. Ведь слухи, сплетни, интриги пойдут. Но нет, обошлось. Она снялась в «Криминальном таланте», доказала, что и без папы настоящая актриса, и меня перестали ассоциировать с ней.

С Юрием Визбором
– Хотелось бы придумать какую-то красивую историю нашего знакомства с Юрием Визбором, но оно было очень прозаичным. В начале 1970-х мы получили квартиры в одном доме, часто ездили в одном лифте, сначала просто не обращали внимания друг на друга, потом стали здороваться. А дальше я узнал, что это «тот самый Визбор». Юрий, конечно, влиял на меня: он был сильной личностью, которой я, очевидно, даже в чем-то подражал.

С Григорием Гориным
– Неправильно думать, что Горин все время шутил и балагурил. Большую часть времени он был серьезным человеком. И я его за эту серьезность очень ценил. Еще за прямоту. Мне Гриши сейчас очень не хватает. Он ведь был последним, кто мог подойти ко мне после спектакля или репетиции и сказать: «Марк, ты что, дурак? Как тебя угораздило сделать такую гадость и пошлость?»
 

Мрак Анатольевич
– Знаю, что некоторые за глаза называют меня «Мрак Анатольевич». В каждой шутке есть доля шутки — я, несмотря на мою приверженность к комедии, человек на вид очень мрачный. Но, поверьте, внешность обманчива.
 

Потери…
– У нас в театре сейчас трудный период. Не может работать Караченцов, ушли из жизни Абдулов и Янковский. Это неизбежно — периодически театр теряет людей, которых сразу не заменишь. Так было с Евгением Леоновым, Татьяной Пельтцер… Ну что делать? Надо сначала погоревать, поплакать. А потом возрадоваться, что довелось работать с такими людьми, и продолжать трудиться…
 

Записал Дмитрий ТУЛЬЧИНСКИЙ, Россия