"НЕБЕСНЫЕ ПЕСНИ" НАТАЛЬИ ЛАЙДИНЕН

У меня в руках небольшой синий томик с золотым тиснением: книга "Небесные песни", выпущенная издательством "ДизайнПресс". На ее страницах — стихи, поражающие тонким и точным созвучием с поэзией начала прошлого века. Их автор — Наталья Лайдинен, выпускница МГИМО, кандидат социологических наук, специалист в области политических и маркетинговых исследований. — Первые стихи пришли ко мне в раннем детстве. Сначала это были просто смешные рифмованные четверостишия, потом появилось нечто более серьезное. Мои мама и бабушка — педагоги. Достаточно ранее знакомство с русской литературой, с поэзией Серебряного века состоялось благодаря им. Мне особенно дорога Марина Цветаева, великолепно воплотившая чувства женщины в поэтическом слове. Как она сама говорила, "поэт — это дар души и глагола". Мне нравится философская поэзия Волошина, лирика Кузмина. Они очень повлияли на мои первые поэтические опыты. — Одаренные дети часто бывают замкнуты, их не принимают сверстники... — Сколько себя помню, я всегда отличалась коммуникабельностью и жизнерадостностью. По-моему, для того, чтобы личностно развиваться, непременно надо общаться, путешествовать, постоянно узнавать что-то новое, черпая впечатления извне. Впрочем, есть и обратные примеры. Например, Оноре де Бальзак, сотворивший "Человеческую комедию", избегая общения с миром. Или затворница Эмили Дикинсон, которая на протяжении десятилетий создавала удивительные стихи, не выходя за ограду собственного дома. — Как живется приверженцам классической традиции русского слова в эпоху постмодерна? — По-разному. Поэзия, на мой взгляд, по сути своей элитарна и вряд ли может быть мейнстримом. Классическая традиция сегодня — удел весьма узкого круга людей. Полагаю, все дело в личной интонации писателя. Можно поддерживать любую традицию или даже выдумать свой стиль, но если есть, что сказать, ты обязательно встретишься с душой читателя. — Вы родом с севера, но, я знаю, у вас есть и еврейские корни. — В моих венах, наверное, как и у большинства соотечественников, много разных кровей. Мои предки по линии отца были евреями, говорящими на финском языке. Они проживали в Ингерманландии. В 30-е годы прошлого века их депортировали в Финляндию. Тогда многие из нашей родни оказались в Скандинавии, в континентальной Европе. Позже, когда некоторые из них решили вернуться в Россию, на их долю выпали суровые испытания. По маминой "ветке" тоже многое роднит с Эрец Исраэль. По этой же линии наша семья состоит в родстве со старинным графским родом Воронцовых. — Так кем же вы себя осознаете? — Я — человек мира, которому интересны многие культуры, в том числе и еврейская. Чтобы личность развивалась, человек должен осознавать свои истоки. В этом смысле мне близок Иосиф Бродский, который, глубоко осознавая свои корни, вселенским размахом перешагнул границы родного языка. — Как рождаются ваши стихи? — Непременное условие — уединение, состояние творческой погруженности. Для поэта, как мне кажется, очень важно сохранить в себе детское восприятие мира — оно дает такие краски и чувства, которые взрослым открываются лишь ценой сознательных и долгих усилий. Впрочем, любой возраст приносит что-то новое. Несколько лет назад у меня начался очень интересный период, я начала писать прозу, и сейчас в одном из московских издательств готовится к выходу моя первая прозаическая книга. — Расскажите, пожалуйста, о своей малой родине. — Это — Петрозаводск, маленький красивый город, расположенный в изумительном месте, на берегу Онежского озера. Карелия уникальна — и по энергетике места, и по роскоши северной природы. Недаром Рерихи получили свое первое откровение именно там. В Карелии все располагает к творчеству, а для того чтобы уединиться от московской суеты, лучшего места просто не найти. Каждый мой приезд домой — новое откровение. — Правда ли, что для внутреннего роста поэту необходим круг себе подобных? — Все индивидуально. Лично я не испытываю постоянной потребности в тусовке. Мне интереснее бывать в мастерской художника, наблюдать за работой фотографа, общаться с искусствоведом или историком, беседовать с политиком. Такой опыт помогает той тонкой внутренней работе, что постоянно идет в душе, в сердце. — Что, на ваш взгляд, делает человека счастливым? — Сомневаюсь в универсальном рецепте, но лично для меня счастье — состояние гармонии с собой. — В последние 15 лет у многих россиян сложилось мнение, что душевная гармония жестко зависит от материального статуса. Тем не менее богатых все больше, а счастливых все меньше. Как же так? — Как социолог могу сказать, что еще не так давно личный достаток не играл такой серьезной роли в сознании россиян. Однако теперь, когда мы постепенно адаптируемся к системе западных ценностей, материальное благополучие становится одной из общественных доминант. Но стоит копнуть чуть глубже — и выяснится, в который раз в истории человечества, что деньги счастливым не делают. Если, достигнув успеха, человек перестает развиваться как личность, погружаясь в душевную пустоту. Пытаясь избавиться от невесть откуда взявшейся депрессии, он будет пить лекарства, бегать по врачам, посещать дорогие психологические тренинги, не понимая, что суть проблемы совсем в другом. Привыкнув мыслить рационально, мы порой не задумываемся о более глубоких вещах — творчестве, чувствах, гармонии с миром. — Гейне сказал, что трещина мира проходит через сердце поэта. Вы чувствуете ее? — Конечно. Мне кажется, что поэт способен воспринимать и выражать все человеческие чувства и настроения, а также улавливать тонкие движения космоса. — Как известно, "поэт в России больше, чем поэт" — он несет пророческое служение, трудное и жестокое. Русский язык впитал в себя трагическую судьбу этой земли, и каждый, пишущий на нем, оказывается кровно связан со всеми ее взлетами, сломами и поражениями. Как вы с этим справляетесь? — Да, мессианство присуще русской поэзии. К тому же многие поэты были впрямую связаны с государственной властью — им приходилось ощущать свою общественную ответственность и в слове, и в деле. Нельзя жить в социуме и быть от него оторванным. А у России и ее народа не было простых путей и не будет. Поэтому русская муза не развлекает и не услаждает — она пророчествует, юродствует и плачет. — Кажется, от этого было бы легко освободиться, сменив место обитания и язык. Почему же наши поэты и писатели остаются фанатично привержены русскому языку, вновь и вновь возвращаясь на круги своя? — Я в этом смысле разделяю философское положение каббалы о детерминированной реинкарнации: если сейчас душа пришла именно сюда, в Россию, — значит, существует глубинная связь с этой землей. Перемена мест не прерывает ее, поскольку она над повседневной жизнью и вне нее. Меняя гражданство и страну проживания, человек все равно остается в прежней культурной парадигме, в ее архетипах, поэтому писать по-другому — в Штатах ли, в Израиле, в Германии, — просто не получится. Есть люди, которые пытаются себя ломать, но, по-моему, этого делать не стоит. Гораздо важнее попытаться разобраться в глубинном смысле нынешнего воплощения. — Считается, что поэт обязан быть несчастным в любви. Ваша книга, однако, своим существованием доказывает обратное: ведь издать ее вам помог близкий человек... — Несчастье и одиночество, преследующие художника, — всего лишь одна из распространенных мифологем. Многие поэты ее поддерживали, вольно или невольно, ведь это так романтично — страдая, писать стихи! Я думаю, что каждый творческий человек должен стремиться к тому, чтобы выйти за рамки такого имиджа. Одиночество, конечно, стимулирует творчество, но не является его главным условием. И я счастлива, что рядом со мной всегда были люди, которые мне помогали. Мои близкие друзья убедили меня выпустить книгу, хотя я долгое время полагала, что издание поэтического сборника — дело абсолютно бесперспективное. Кому сегодня нужны стихи? Но мои друзья считали иначе. "Если есть хоть несколько человек, кому это интересно, значит, стоит рискнуть" — убеждали они. После того как книга увидела свет, я получила много теплых откликов от совершенно разных людей. Теперь я знаю, что, несмотря на засилье массовой культуры в современной России, есть достаточно людей, которым интересна поэзия. Для них и живет моя книга.