Дневник интеллигента в очках

Дневников на свете тьма. Никакой статистики на этот счет нет. Но мне кажется, что по крайней мере один человек из тысячи (ну, из десяти, из сотни тысяч) ведет дневник, а уж в былые годы и подавно. Дневники, письма тогда вообще были в моде (компьютеры и мобильники уничтожили почти все).
Многие дневники были изданы, достаточно вспомнить дневник Анны Франк. Немало дневников писалось в расчете на издание (дневники братьев Гонкур). Искренность, документальность, самоанализ — признаки дневников. И, конечно, мысли о себе, о мире, о времени. В качестве примера используем запись от 1 января 1895 года, в которой французский писатель Жюль Ренар подводит итоги минувшего года в своем дневнике: «...Недостаточно работал... недостаточно бывал на людях... недостаточно читал греческую литературу... недостаточно занимался фехтованием и велосипедом... Все больше и больше становлюсь эгоистом... Слишком много ел, слишком много спал, слишком трусил в грозу. Слишком много расходовал денег. Слишком много упивался сочувствием несчастью других... Слишком много присматривался к газетам, надеясь найти там свое имя... Слишком много говорил о Паскале, Монтене, Шекспире и недостаточно читал Шекспира, Монтеня и Паскаля...»
Согласитесь, не каждый из нас так строго спросит с себя, как это делал Жюль Ренар.
А вот все то же 1 января, но уже 1943 года. Короткая запись из дневника Ивана Бунина: «Господи, спаси и помоги».
Запись Андрея Тарковского от 28 марта 1981 года: «Очень плохо себя чувствую. Поджимает сердце и ужасно болит затылок... Вечером был у Юры Безелянского. Он очень милый...» А далее в дневнике какой-то пропуск. Ну, неважно. Важно, что упомянул, хотя лично для меня пятичасовая встреча со знаменитым кинорежиссером стала настоящим украшением бытия.
Ну а теперь о своем дневнике. Я начал его вести с 9 ноября 1948 года, с 16 лет, и веду его — страшно сказать! — 62 года, по сей день, правда, с некоторыми перерывами. Но все равно! Шесть десятилетий, более 7 тысяч страниц от руки и на машинке. Левиафан какой-то! Чего там только нет: и душевное самокопание, и бытовые подробности, и характеристики людей, и стихи, и цитаты из книг, и наблюдения о погоде, и анализ общественно-политического состояния общества, и лирика, и юмор, и литературные зарисовки, и...
Позволю себе привести стихотворение, написанное в 1951 году, в 19 лет:
Я — все одно непостоянство!
Я соткан из противоречий.
Пестро души моей убранство.
Язык мой — перезвон наречий.
В себя вобрал я нежность лани
И в то же время ярость тигра.
Нет для меня других желаний:
Разнообразить жизни игры!
Сегодня я в тоске грозовой,
А завтра — смех и безмятежность.
Люблю во взоре бирюзовом
Я пламенеющую нежность...
Телевыступление Лилианны Лунгиной «Подстрочник» натолкнуло меня на идею издать и свои дневники как документ эпохи, как описание жизни московского интеллигента в очках и шляпе в период правления Сталина, Хрущева, Брежнева и последующих правителей Советского Союза и России. Сократить многочисленные подробности и оставить только интересные и «вкусные» вещи. Работа над книгой «Наедине с собой и эпохой» (название рабочее) кипит вовсю (хочу все вместить в один том, страниц в 700) и ищу издателя — где он, ау?!. А пока первый пробный шар в «Алефе». Отдельные записи навскидку.
5 сентября 1955 года (23 года): «Писателем я обязательно буду, в этом смысл моей жизни. А пока занимаюсь какими-то философскими упражнениями: читаю, выписываю. Теоретически подковываюсь... «Я отыскал сокровище на дне —/ Глухое серебро таинственного груза...» (Багрицкий)».
18 апреля 1958 года (26 лет): «Что нового? Я почти ничего не пишу. Кризис жанра. «Мендельсон не тот!» Нет перспективы... прорехи быта... долги...»
Апрель 1964 года (32 года): «Командировка в Киров (бывшая Вятка). Город не понравился. Весь он на холмах. Сойдешь с одного, а на другой подыматься уже нет сил. А ходить приходится по длинной, как пожарная кишка, улице Энгельса. Плохо с питанием. Однажды не выдержал и направился в ресторан. Попал на вегетарианский день: на первое — редька с квасом и картофелем, на второе — пельмени с капустой и т.д. Все это придумали повар Синегубова и бригадир смены Печенкина. Я вскипел, как чайник. Взял жареную скумбрию и долго плевался от костей и негодования.
Зачем приехал в Киров? Там проходила научная конференция на тему, почему охотники мало забивают енотов и как разводят нутрий. Очень интересно, особенно когда спорят о причинах чесотки у красной лисицы. Но пришлось во всем этом разбираться и выдать в статье научные и практические рекомендации, как надо все делать. Ох уж эти журналисты! Все-то они знают и обо всем пишут. Акулы пера, кашалоты пишущих машинок!..»
22 ноября 1967 года (35 лет): «Обожаю анкеты и интервью. Пока у меня никто не берет интервью, беру у себя сам.
– Что такое счастье?
– «Равновесие между желаниями и возможностями», как сказал бы сухой педант. «Белое облачко в синем небе», как сказал бы розовощекий романтик. «Все футбольные призы мира», как сказал бы болельщик. «Всегда иметь деньги до получки», — сказал и вздохнул Безелянский.
– Какие основные качества должны быть у супруги?
– Она должна быть кроткой и нежной, мягкой и застенчивой. Уметь бегать по магазинам, готовить обеды, штопать носки, убираться в комнате, а вечером (совершенно свежей и неуставшей) спрашивать: “Скажи, милый, а сколько раз бил по воротам в сегодняшнем матче Игорь Численко?”»

Из дневниковых записей во время пребывания в Одессе. 1 июня 1969 года:
«Гостиница “Пассаж”, где мы ночевали, гудела с утра: как проехать на толчок и что можно там купить? Толчок — это пикантная мушка на лице старой бандерши Одессы. Официально он именуется промышленным рынком и вынесен за черту города. Не побывать там нам показалось неприличным. В автобусе шла яростная борьба за сидячие места.
– Посмотрите, какой мальчик сидит. Да он, как лошадь, может бегать!
– А почему он должен уступать? Он заплатил такие же деньги...
По мере движения автобус все наполнялся и наполнялся пассажирами, и перебранка не утихала.
– Что вы сидите раскорячившись? — стоящий кричал сидящему.
– Каждый сидит как он хочет, — меланхолически следовал ответ.
Новая остановка — и новые крики.
– Набирает как селедок! — возмущались ехавшие уже давно.
Какая-то молоденькая одесситка колотила по заду с трудом влезающего через дверь грузного пожилого одессита:
– Лезьте быстрее! Ведь еще одного человека можно воткнуть!..
И таки она воткнулась! Не автобус, а целая новелла «Как это едут в Одессе».
Рынок делился на новую часть, где товары из современных материалов — синтетики, пластика и химии. И старую, где можно было купить галифе генерала Дубасова, переплетенный комплект журнала «Нива» и отрезанные косы послушницы монастыря. И везде в старой и новой части рынка шел отчаянный торг.
– Купи брюки! — предлагал продавец худому парнишке брюки, напоминающие запорожские шаровары.
– Куда они мне?
– Ушьешь и будешь носить.
Мы, естественно, ничего не купили. Потолкались, поудивлялись, поахали и уехали под залихватскую песенку: «Ужасно шумно в доме …, /Из окон прямо дым идет...» Мы вернулись в Одессу и закрутились по городским улицам, среди которых было множество именных: Чичерина и Вагнера, Ярославского и Грина, Кренкеля и Гарибальди, Шолом-Алейхема. На стыке улиц сошлись друг с другом Август Бебель и Карл Маркс...
2 июня. В последний день в Одессе лично я пытался отгадать, откуда в городе так много сдобных тетей Есь. Они не просто полные и толстые женщины, они именно тети Еси. С двойными и тройными подбородками, туго набитыми бюстами и округлыми бедрами, напоминающими цистерны из-под кваса. И каждая тетя Еся непременно на талии или на том месте, где она должна быть, носит ремешок, который делит фигуру на две сферические части. О тетя Еся! Миндалевидные глаза, пухло-розовые щеки и пробивающиеся усики над верхней губой делают таких теть абсолютно неотразимыми.
В ресторане морского вокзала я наблюдал, как кушали две дебелые мамочки, всех прелестей которых не в состоянии были скрыть сарафаны. Мамочки сидели с деточками, и одна деточка говорила мамочке:
– Я хочу съесть селедочку, салатик из помидорчиков с яичком, уточку с жареной картошечкой и еще пельмени.
– Все нельзя, надо выбрать что-то одно, — степенно возражала мамочка.
– А если я хочу все вместе?! — не унималась одесская пышечка, жалобно блестя глазками.
– Ну ладно, — сдалась мамочка.
И вскоре на соседнем столике активно заработали ложки и вилки. После лицезрения обедающих можно смело идти в музей и рассматривать полотно Альбани «Триумф Афродиты». Афродиты в три обхвата. В музей, однако, мы не пошли, а вечером поехали в одесский аэропорт. В половине десятого вечера ТУ-104 мягко приземлил нас во Внуково. Короткая одесская одиссея закончилась. Но в ушах еще долго эхом отзывались слова из песни Аркадия Северного:
Город Вена — красивый хоть куда!
Говорят, красивей не бывает,
Но Одессу-маму никогда, да!
Я на эту Вену не сменяю!»
Вспоминатель, журналист и писатель Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ
Окончание следует