Дневник интеллигента в очках

Сплошной барабанный бой. Обольщение иллюзиями...»
22 августа 1977: «Жизнь идет полосами, то белыми, то черными. Мелкие удачи и спокойствие чередуются с неприятностями и волнениями. Такова жизнь. Описывая полосу неудач Джимми Картера, Джеймс Рестон приводит фразу: «Даже у Б-га нет райской жизни». А что нам говорить?! Нас заедает монотонность. У бразильцев раз в год карнавал, а у нас ежедневная жвачка. Вчера по телевизору в честь Дня Военно-воздушного флота маршировали летчики и стюардессы. Потом под музыку якобы полеты. Пошлятина жуткая. Какой-то китаизм, новое революционное искусство. Неслучайно один африканский деятель заявил: нужны не сталинские песнопения, а трактора... Нужно настоящее, а нас пичкают пропагандой...»
19 июля 1978: «Июль стал месяцем процессов! Александр Гинзбург, Анатолий Щаранский, кто-то еще в Литве, на Украине... Американцы лягают нас за права человека, мы пинаем их за американских инакомыслящих. Эфир сотрясается от взаимных обвинений, идет «великое противостояние» — именно так назвал свое стихотворение Андрей Вознесенский:
Почему два великих народа
холодеют на грани войны,
под непрочным шатром кислорода?
Люди дружат, а страны — увы...
6 сентября 1978: «Все время преследует мысль: зачем пишу эти дневники? Может быть, это какая-то внутренняя потребность, как у Льва Толстого, который нуждался в письменном общении с самим собой и вел дневники более 60 лет. Увы, я — не Толстой и быть им не могу (а кто может?), но великие всегда должны быть для нас ориентирами. Корыто и небо — вот два полюса человеческих устремлений...
Запись Льва Николаевича от 28 августа 1889 года: «Написал «Крейцерову сонату». Кончил. Казалось, что хорошо, но пошел за грибами и опять недоволен — не то».
Совсем короткая запись: «Пошел в кинематограф. Оч. хорошо».
...А пока мир бурлит и волнуется, опасно подходя к зияющей пропасти, народ наш упивается бутылками по 3,62 и 4,12*, поет песни «Моторочка-тараторочка», похмеляется, матюгается, сопит, рычит, рыгает и т.д., а вечером по телику или радио слушает сводки битвы за урожай. Как надоели эти "битвы"»!
23 августа 1984. «Поездка в Жмеринку. В легендарную Жмеринку, сколько анекдотов сложено о ней. В Жмеринку меня сопровождала зампред по кадрам Жмеринского райпотребсоюза Валентина Бутовская, молодая женщина тридцати с лишним лет, краснощекая и усатенькая — надевай на нее сапоги и снимай в «Гусарской балладе». Все 50 километров она весело тарахтела про мужа, которого вылечила от цирроза печени, а потом он бросил ее с двумя детьми, и «вся Жмеринка гремела об этом». Что мужики — все сволочи. Далее — про сына-девятиклассника, который мечтает о Нахимовском училище, очень любит море, хотя, как известно, в Жмеринке нет никакого моря...
Жмеринка показалась мне пыльной и провинциальной. Красив лишь железнодорожный вокзал — «один из кращих», — построенный в 1904 году (по линии Киев–Одесса), и он понравился Николаю II. Царь предложил архитектору Журавскому построить еще царские конюшни. Архитектору это предложение показалось обидным, и он... повесился. А вокзал и сегодня радует глаз. В одном из залов уже в советское время поставили памятник Ильичу. Вождь изображен в каком-то странном полуобороте к невидимому собеседнику. Спрашиваю, в чем дело. Отвечают: того друга-соратника убрали, так как он оказался врагом. Кто это был? Троцкий, Бухарин, Рыков?..
В Жмеринке меня знакомят с торговой сетью, и, в частности, с магазином под названием «Стимул», где в обмен на лекарственно-техническое сырье селянин (или горожанин) может купить дефицитные товары. Только в обмен! Я захожу в магазин, и в аромате трав передо мной возникает молодой еврей с тонкими, благородными чертами лица и огромными печальными глазами. Одень его по-городскому, причеши, нацепи галстук-бабочку, дай ему в руки скрипку — и будет вам второй великий скрипач Иегуди Менухин или третий Давид Ойстрах. Но вместо волшебных звуков музыки я слышу деловую речь про товарные накладные. О, это жестокий мир! Этот молодой человек родился не там, где надлежало бы ему родиться. Зачем Жмеринка? Лучше Женева. Или на худой конец — город на Неве. Там есть консерватория. Там есть профессора. А что есть в Жмеринке? Один широкоформатный кинотеатр да «Будинок культури зализников», то бишь Дом культуры железнодорожников. Жмеринке не нужны скрипачи. Жмеринке нужны работяги.
И потом этот пресловутый «пятый пункт» (национальность) — маленькое пятнышко в биографии, которое разливается по всей жизни, и вот уже пропал горизонт, исчезла перспектива, захлопнулась карьера. Вместо жизни-стимула остался магазин-стимул. И молодой человек там работает. Он заготавливает лекарственную траву и принимает на вес грецкие орехи. А из глаз — Б-же мой, откуда они взялись — тихо сползают такие же крупные, как орехи, слезы... Б-же мой! Азохен вей!..
Пока я беседую с молодым заготовителем-«скрипачом», собирается народ. Все тихо глазеют на столичного гостя. От толпы отделяется седой старик в очках с толстой книгой в руках — уж не Талмуд ли это случайно? — и пристально оглядывает меня. На нем нет цилиндра, но он очень похож на бабелевского реб Гедалия, который не понимал, какая разница существует между революцией и контрреволюцией. Чтобы сбить неловкость, я спрашиваю:
– Как живется в Жмеринке?
– Хорошо, — отвечает он. — Если имеешь заработок сто рублей, то жить можно.
На минуту старик задумывается и повторяет: «Жить можно». И снова задумывается и про себя говорит: «Пока нет погромов, то жить действительно можно». Я не слышу этих слов, но я их читаю по его извечно печальным еврейским глазам.
Из Жмеринки — в Станиславчик, где тоже была «тяжке життя» и ходила присказка, что «кожна хата мае свою журбу, свое горе». Сюда, по соседству со Станиславчиком, в Носковцы, весной 1885 года приезжал Надсон. «Пусть полумертв я от страданья...»
Захожу в обувной магазин, спрашиваю продавщицу, что беспокоит, какие проблемы. Она: «Нет женского туфля!» (с ударением на втором слоге).
Далее — Браилов, там находится усадьба Надежды фон Мекк. Здесь, в Браилове, Петр Ильич Чайковский написал свои знаменитые романсы «Средь шумного бала», «То было раннею весной», «Серенада Дон-Жуана». И что ныне? Дом обезображен, парк почти вырублен, озерца заросли тиной, лебедей давно съели. Остался только «шумный бал», поскольку во дворце расположилось какое-то ПТУ, готовящее специалистов для сахарных заводов. На двери крохотной комнатки-музея Чайковского висел замок, и никто не знал, где ключ. Я повздыхал и пошел прочь... Рядом - бывший женский монастырь. Тоже полное запустение и разор. На заборе сидели, свесив ноги, девочки-подростки, лениво тявкала собачка, от машин поднимался столб пыли... (Шофер Вася, который меня возил, мудро изрек: «Как мы робим, надо еще двести рокив, чтобы привести все в порядок».)
6 июня 1986: «Прочитал книгу Натана Эйдельмана «Грань веков». «Непрекращающаяся российская мода: арест, ссылка, шельмование... Взять, сокрушить, уничтожить... Бедная Россия: то она пребывает во сне, то ее начинают тормошить.» А она, дородная и теплая тетка, с сожалением поглядывает на печь: залечь бы!.. Это уже не Эйдельман, это пишу я».
16 февраля 2005: «На верстке книги «За кулисами шедевров» редактор поставила мне вопрос относительно авторства строк «Не позволяй душе лениться...»: «Я дико извиняюсь: а это не Пастернак?» Я ответил на полях набора: "Дико извиняюсь: это — Заболоцкий"».

На этом, пожалуй, оборву. Дневник — это колодец без дна. Его можно вести до бесконечности, ну, а читать... Как признавался Макс Волошин: «Я люблю усталый шелест/ Старых писем, дальних слов...» Иногда полезно оглядываться и вслушиваться в «дальние слова».

Вспоминатель, журналист и писатель Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ 
_____
* Стоимость водки в советское время