Французский пленник

«Французы добрые, а в Россию приезжаешь, тебя еще и облают»
Вот уже почти 25 лет Александр Зацепин живет на две страны. И не устает удивляться обеим.
– А в Париже, где у вас, как мне сказали, квартира и загородный дом, имеются садовник, личный повар, домашняя прислуга?
– Повара нет. А садовник действительно есть — сосед. Рядом с нами живет семья: муж с женой — примерно моего возраста, очень милые люди. Вот мы уедем, они цветы у нас поливают. А их зять косит нам траву, за садом ухаживает. У нас участок большой — 30 соток, пруд свой имеется. В саду 20 плодовых деревьев: груши, сливы, черешня. А этот парень работает при муниципалитете, следит за газонами, ну и к нам время от времени приходит. А между делом, кстати, рисует картины маслом… Французы вообще люди добрые, хорошие, всегда тебе помогут. Я иду с сумкой, поставлю ее на асфальт, и тут же какой-нибудь мужчина: давайте я вам помогу. В дверях тебя всегда пропустят первым…
– Вы во Франции уже больше 20 лет. И до сих пор этому удивляетесь?
– Нет, я удивляюсь до сих пор, когда здесь тебя отталкивают, чтобы прошмыгнуть первым. Сейчас хоть иногда стали придерживать двери в метро, и это радует. Там-то, во Франции, всегда придерживают. Только спускаешься по ступенечкам, уже видишь: человек держит дверь и ждет тебя. Говоришь: спасибо, не надо — все равно держит. А у нас… Ну вот, например, в последний мой приезд пригласили меня на юбилей жены Гайдая, Гребешковой Нины. Сказали: зайди в Дом кино, там на проходной будут пригласительные билеты. Прихожу: у входа две женщины разговаривают. «Извините, — говорю, — билет у вас можно взять?» — «Вы что, не видите: я разговариваю?!» — «Но вы ведь должны отвечать тем людям, которые пришли, может, вы два часа будете разговаривать». — «Ну, что вы хотите?» Я говорю: «Пригласительный билет». — «Это напротив». Напротив стоит женщина, обратился к ней: «Извините, пожалуйста, можно у вас пригласительный билет взять?» — «Фамилия?» — «На юбилей Гребешковой». — «Фамилия?!» — «Не понимаю, Гребешкова». — «Ваша фамилия?!» — «Ну, вы так сразу и скажите». — «Много вас тут ходит, я уже устала». И вот на целый день настроение испорчено. Неприятно: в свою страну приезжаешь, тебя еще и облают.

«Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…»
Низкий поклон Никите Богословскому. Если бы он тогда не поссорился с Гайдаем, не знали бы мы ни «про медведя», ни «про зайцев», ни про «остров невезения». Однако многолетний кинороман режиссера и композитора совсем не походил на безоблачную идиллию. И грозовые тучи не раз кружились над вулканом страстей.
– Когда вышла «Операция “Ы”», вам было уже за сорок. Как вам работалось с Гайдаем? Про Гайдая многие говорят, что он был тираном.
– Да, характер у него был тяжелый. Во вторую новеллу «Операции “Ы”» я хотел включить песню. «Ну, давай, — говорю, — здесь место лирическое: у Селезневой с Шуриком вроде такая любовь — песня просится». «Нет, песню не будем ставить», — сказал, как отрезал. А потом все время, и через десять лет, вспоминал: «Ну, почему ты меня тогда не заставил, осталась бы песня от фильма». А затем, уже в «Бриллиантовой руке», я уговорил его, чтобы Миронов спел песню на палубе, ее ведь не было в сценарии. И Гайдай остался очень доволен.
– А вот Миронову, говорят, песня не понравилась, он завидовал «Зайцам» Никулина.
– Да, он говорил Никулину: «А у тебя песня лучше». Но Никулин ему отвечал: «Нет, твоя лучше». Так им казалось…
– Судьба каких песен висела на волоске?
– В «Кавказской пленнице» песня «Медведи» могла не состояться — я ведь из картины практически уходил. Сначала мы записали песню, она называлась «Первый день календаря». Гайдай давал ее слушать знакомым, а потом объявил: 50% говорят, что им нравится, а 50% — ну так, ничего песня, но надо писать новую. И мне: «Пиши другую, мне нужно, чтобы пел народ». Я уехал в Дом творчества Иванова, пять мелодий написал, третья была как раз «Медведи». Послал ему в Адлер, где проходили съемки, написал: «Леня, я считаю, что третья — самая удачная. Ничего лучше я сделать не могу. Если не нравится, пригласи Арно Бабаджаняна, он тебе напишет». А в то время как раз очень популярна была его песня «Лучший город земли». Гайдай мне отвечает: «Да, третья песня ничего. Но я думаю, народ ее петь не будет. Я приглашу Бабаджаняна». Я написал заявление об уходе с картины, пошел к Пырьеву. Тот, ни слова не говоря, порвал мое заявление: «Мы же после «Операции “Ы”» отметили, что Гайдай нашел своего композитора, что вы чувствуете его эксцентрику. Немедленно поезжайте на место съемок и работайте там». Приехали мы с Дербеневым в Адлер. В гостинице встречаем Вицина и Никулина. Те напевают «Медведей»: та-а-а, та-ра-ра-та-а та-ра. «Саша, да нам сразу песня понравилась, мы ее запомнили, а Гайдай уперся, говорит: ну и что, что вы запомнили, мне надо, чтобы народ пел, вы же не народ». Гайдай был не в духе: увидев нас, пробурчал: «Зачем вы приехали?» Его все стали уговаривать. В конце концов, он хлопнул дверью: «Ну, пусть, пусть! Пусть Дербенев пишет слова».

«Кто, не знаю, распускает слухи зря…»
Вокруг «женщины, которая поет», сплетен и легенд всегда было в избытке. В том числе и сочиняемых ей лично. Одна из таких — о неком молодом, талантливом и прикованном к постели композиторе по фамилии Горбонос — стала причиной разрыва между Зацепиным и Пугачевой. Жаль. Многие до сих пор уверены, что песни Зацепина — Дербенева — лучшее, что исполняла когда-либо Примадонна.
– С некоторыми авторами Пугачеву связывали не только творческие отношения. У вас мог завязаться роман?
– Нет, она мне нравилась только как исполнитель. Алла сразу все пела: чисто, грамотно, никогда не ошибалась. Все певцы, когда записывали дабл-треки, обязательно перепевали куплеты по несколько раз: где-то протягивали дольше, где-то интонацию меняли. У нее все было точно с первого раза.
– А вы так сильно обиделись на этого Горбоноса?
– Она поставила меня в глупое положение. Вот вы написали бы музыку, и вдруг у вас четыре песни вынимают и ставят какого-то Горбоноса. Без вашего на то согласия. В титрах фильма будет написано: «Музыка Зацепина и Горбоноса». А в Союзе композиторов могут сказать: «Зацепин кого-то протаскивает». Или, не дай Б-г, что этот Горбонос платит мне деньги!.. И зачем мне это нужно? Если бы она разу сказала: это мои песни, тогда дело другое. А то какой-то Горбонос, которого и знать-то никто не знает…
– Второй такой музы не нашлось?
– Нет. А потом: Паулс, например, не пишет песен, Тухманов — тоже: уехал в Израиль, сочиняет там оперу. Ну и я хочу уже балет написать. Песнями пусть молодые занимаются.

«Там живут несчастные люди-дикари…» 
Тухманов — в Германию, Журбин — в Штаты, Шаинский — в Израиль, Зацепин — во Францию. Массовый исход именитых советских композиторов с «острова невезения» не стал для них панацеей от всех бед. Все-таки «поэт в России больше, чем поэт». Но Зацепин, похоже, ни о чем не жалеет.
– Американцы предложили тогда очень выгодный контракт, согласно которому каждый год я должен был выпускать по два диска и писать музыку к двум фильмам. Два года меня не выпускали. А потом начальник ОВИРа мне сказал: напиши «на постоянное жительство», тогда пустят.
– И вы написали. А за что вас исключили из Союза композиторов?
– Одно время я в Америку хотел перебраться. Там знакомые устроили меня по знакомству в какое-то кафе, где с одиннадцати вечера до семи утра нужен был тапер. Там я и играл. И заработал себе анемию Бирнера — что-то там с кровью, не знаю, но вот поднимаюсь я, например, по ступенькам, пять шагов сделаю — ноги как свинцовые.
– Это из-за чего?
– Из-за хронического недосыпания. Днем я спать не мог. Люди, работавшие со мной, приходят домой в семь утра, ложатся и спят до трех часов. А я просыпаюсь в 12. Так и довел себя. Потом полежал в больнице, поделал уколы — в общем, на ноги меня поставили… Да! И в это кафе как-то заглянул Никита Богословский, мне потом уже рассказали. Он зашел, увидел меня и убежал. Приехал в Союз композиторов, сказал: Зацепин играет в кафе, имеющее дурную славу А он сам зачем приходил туда? Его-то кто просил? Ну а меня вот из Союза композиторов исключили…

«Если б был я султан,  я б имел трех жен…»
Последние 14 лет Александр Сергеевич счастливо живет в третьем браке. Но отнюдь не от хорошей жизни Зацепин заделался эдаким султаном. Первая жена, с которой Зацепин прожил четверть века, скоропостижно скончалась.
– Что случилось с вашей первой супругой?
– У нее были аневризмы головного мозга. Произошел разрыв сосуда. Она наклонилась как-то — все, и умерла. Ей было всего 47… Конечно, это было очень тяжело. Мы с ней жили душа в душу, у нас дочь родилась. Но понимаете: горюй не горюй, все проходит. Ничего не поделаешь. Моя нынешняя супруга все прекрасно понимает, даже когда я еду на кладбище, говорит: давай и я с тобой.
– Ну а поздняя любовь. Расскажите, как это случается?
– Света преподавала в Гнесинке, ну и приходила к моему внуку ленивому, занималась с ним музыкой. Так и познакомились. Какое-то время встречались — полгода, может быть. А потом я предложил ей выйти за меня замуж.
– Так все прозаично?
– Ну, как: женщина понравилась. Света — музыкант, нам есть, о чем поговорить. Она жизнелюбивая, веселая. Хозяйка хорошая. И такая, знаете ли, бесхитростная. Это ведь тоже очень важно.
– Александр Сергеевич, о работе-то будем говорить или ну ее?
– Нет, работа для меня — самое главное, я люблю свою работу.
– Ну и как в смысле творческих планов на ближайшую пятилетку?
– Может, Хлебниковой Марине песню еще одну напишу, попросила. Может, с Соней Ротару у нас получится альянс. Сейчас вроде Угольников будет снимать новую картину, предлагает музыку написать. А так — хочу или мюзикл сделать, или балет.
– Загадывать не боитесь?
– Да нет, в общем-то, чувствую себя нормально. Память у меня в порядке, ум. Да и не могу я быть пенсионером: сидеть на лавочке, болтать со стариками. Работа — моя жизнь. Мне для жизни нужен кислород, и еще работа. Одного кислорода маловато…
Дмитрий МЕЛЬМАН, Россия