Сюзане ты мое, сюзане

– Владислав, на Востоке говорят, что начинать лучше всего с начала. А начало у всякого человека — это его предки, семья…
– Моя семья поселилась в Средней Азии в 1873 году. Я родился 23 апреля 1965 года в Ташкенте. Мой дед, Всеволод Саввич Кучеров, был сыном дворянина и офицера русской армии Саввы Яковлевича Кучерова. После революции мой дед, Всеволод Саввич, окончивший реальное училище, чтобы прокормить семью, стал писать картины. Продавал их на рынке, в народе прозванном «пьян-базар». В начале 1930-х он женился на дочери раскулаченного мельника Надежде Ивановне Фисенко. Их старшая дочь — моя мама Светлана.
В Отечественную войну Всеволод Саввич воевал, где-то под Сталинградом был ранен, контужен. Домой вернулся с изувеченной левой рукой и подорванной нервной системой. Работал художником. Много ездил по Узбекистану. В этих командировках он нашел трех сирот. Привез этих мальчиков домой, воспитал вместе с тремя своими детьми. До сего дня они — члены нашей интернациональной семьи. Особым человеком для меня была моя бабушка — Надежда Ивановна. Она сильно повлияла на мое воспитание.
Родился я в доме, который еще до революции построил мой прадед. Это было одноэтажное строение с каменной лестницей и летней верандой, на которой стояли круглый стол и «тоннетовские» венские стулья. Помню запахи масляных красок и скипидара, а еще помню этюдники разных размеров, в которые Всеволод Саввич, кроме красок, укладывал нарезанные холсты.
Ветка генеалогического дерева со стороны отца — офицеры польской армии. Фамилия Евневич есть в гербовнике русских дворянских родов. Один из Евневичей участвовал в восстании против Ивана Грозного в городе Вильно. Об этом свидетельствуют архивные документы и чудом сохранившаяся могила казненного предка.
– Получив художественное образование, в начале 1990-х годов вы стали заниматься выставочной деятельностью. Сколько всего выставок вы организовали?
– Около шестидесяти. У меня было желание показать творческую многогранность художественной среды Узбекистана и доказать существование отдельной художественной школы, образовавшейся за эти годы.
– Вы — пропагандист узбекского искусства?
– Я бы поправил ваш вопрос. В Узбекистане живут люди разных национальностей. Все они вносят свой вклад в развитие и концепцию искусства Узбекистана, поэтому — узбекистанского.
– Расскажите о самой большой вашей выставке — выставке вышитых панно — сюзане. Замечу, что все ее экспонаты — из вашей личной коллекции.
– Экспозиция этой выставки, проходившей в Центральном выставочном зале Академии художеств Узбекистана в Ташкенте, занимала более 1000 кв. метров. Она больше напоминала этнографическую выставку, чем художественную. Музейные работники и искусствоведы отмечали, что эта выставка была самой масштабной и грандиозной на их памяти. На ней экспонировалось около двухсот вышивок ташкентской, самаркандской, ферганской и бойсунской школ. Раньше школы мало представлялись в экспозициях музеев и галерей. Больше экспонировались известные изделия бухарских, нуратинских и шахризябских мастеров. Но вышивки, например, из Ферганской долины, не только не уступают бухарской вышивке, но и в какой-то степени превосходят ее, потому что технология их изготовления более трудоемкая. Это вышивка шелком на шелковой ткани.
Средний размер сюзане — несколько квадратных метров. Терпению и умению вышивальщиц можно только удивляться. Ведь работали они иглой или специальным крючком в течение длительного времени. Их титанические усилия превращались в шедевры прикладного искусства Узбекистана, в художественные, монументальные панно дивной красоты.
– Кроме коллекции сюзане, вы собрали уникальную коллекцию среднеазиатских головных уборов — тюбетеек.
– Эту коллекцию я собираю всю жизнь. В ней тысяча головных уборов. Помогает мне супруга Влада. По образованию она педагог, но за 19 лет совместной жизни не только разделила мои интересы и увлечения, но и сама стала специалистом в этом деле. Влада освоила все известные приемы вышивки Узбекистана, вышивает и реставрирует поврежденные экспонаты нашего собрания. Она помогает мне в сборе информации, необходимой для моей книги. Влада перечитала гору специальной литературы по этой теме. Если возникает спор о технологии производства или техники шва, то я, как правило, его проигрываю. Потому что рассматриваю предмет с художественной точки зрения, а она — с точки зрения технологии производства.
– Среди других народов в Средней Азии веками жили евреи. Есть ли в вашей коллекции их головные уборы?
– Расскажу интересную историю. В сентябре 1996 года я приехал в Самарканд, наивно полагая, что хорошо знаю этот город. Но я ошибался. Мой друг Саша Шаламаев рассказал мне о базаре в еврейском квартале (махале), в самом центре города, за Регистаном, недалеко от трикотажной фабрики. Здесь на кривых и узких улочках несколько столетий компактно жили евреи. Ландшафт этого архитектурного памятника городской застройки будил воображение и восхищал своей этнографической чистотой. Евреи, жившие здесь, в прошлом никогда не покидали свои дома. Если дом ветшал, его ломали и на этом месте строили новый. Культурный слой рос под их участками, и все постройки оказывались на возвышенностях.
Во времена правления эмира и хана условия жизни евреев были ограничены правилами. Так, например, мужчина-еврей не мог подпоясывать халат платком или носить пояс из серебра. Но в это же время евреи, в отличие от простых мусульман, имели право надевать золотые украшения и носить одежду с золотой вышивкой. Этот особый статус стимулировал евреев заниматься ювелирным делом и золотошвейной вышивкой.
Я впервые попал в еврейский квартал, когда из него массово уезжали евреи — как правило, в Израиль. Два раза в неделю люди настежь распахивали двери своих домов и продавали свои вещи. На деревянных ящиках, стульях, просто на земле лежали старинная медная чеканная посуда и редкие китайские фарфоровые вазы. Увозить из Узбекистана культурные ценности запрещалось.
В конце XIX века из России в Туркестан стали привозить швейные машинки «Зингер». Они стоили дорого. Но евреи понимали их преимущества и денег на хорошую вещь не жалели. Главы еврейских семей считали, что с таким сложным и дорогим механизмом женщины не справятся, поэтому шили на них сами. Евреи-мужчины очень преуспели в швейном деле. Они стали лучшими портными и закройщиками. Но и ручной труд был очень востребован. Тюбетейки женские, мужские вышивали золотом и шелковыми нитями вручную. Крой этих тюбетеек был классическим азиатским, но похожим на крой еврейской кипы. По красоте головного убора определяли благосостояние и социальный статус человека. Материалом часто служила самая дорогая ткань. Узоры придумывали специалисты-художники (наккоши).
…Обо всем этом я думал, гуляя по еврейскому оазису древнего Самарканда. Остановившись у одного из «прилавков», я обратился к продавцу. Его звали Яша. С восточным гостеприимством, желая помочь, он позвал кого-то из толпы.
– Дора, Дора, иджибиет (иди сюда)! Тут пришел какой-то аид. Ему нужна старая тюбетейка!
Дора оказалась добродушной и приятной женщиной. Как старых и добрых знакомых она сразу поволокла нас к себе домой.
– Зачем вам нужна тюбетейка?! Купите лучше старинный браслет. Сейчас таких браслетов уже не делают. И золота такого уже нигде нет. Тут приходил один турок, просил браслет, так я ему не продала. Турки все хотят даром.
Порывшись в деревянном сундуке, Дора достала две тюбетейки. Первая была изготовлена на фабрике им. 8-го марта и никакого интереса не представляла. Зато другая… Она была вышита золотом по бархату (албахмалю). Шедевр прикладного искусства бухарских евреев конца XIX – начала XX века…
В древней истории Средней Азии есть много черных дыр и белых пятен. От походов Александра Македонского до Чингисхана, от арабского завоевания до Тимура менялись на этой земле народы и власти. Но всегда, во все времена там продолжали жить евреи. Они внесли неоценимый вклад в развитие ремесел и оказали влияние на культуру этого края.
…Уже был закат. Я возвращался в Ташкент. В руках я держал тюбетейку, часть истории жизни семьи Доры. Тоска от мысли, что эти люди навсегда уедут, щемила сердце. Я храню эту прекрасную вещь в своей коллекции. Когда беру ее в руки, вспоминаю тепло милых людей, с которыми меня свела эта тюбетейка и без которых осиротел древний Самарканд.
– В вашей коллекции есть редчайший экземпляр головного убора (колпака) дервиша. С ним тоже связана какая-нибудь история?
– Интереснейшая! В начале лета 2001 года мне позвонил знакомый из Бухары. «Тебя еще “шапки” интересуют?» — спросил он. Старинные головные уборы меня интересуют всегда, и я поехал в Бухару.
…Нариман Колонтаров сносил старый дом своего отца. Дому было, по словам хозяев, не меньше пятисот лет. В Средней Азии дома строили по конструкции похожими на термос. В них летом прохладно, а зимой — тепло. В домах нет окон, выходящих на улицу, все окна и двери смотрят внутрь двора. В таком доме (курганча) две стены — внешняя и внутренняя. Между ними и нашли странный сверток…
В истлевшую шкуру, возможно, барса были завернуты вещи. Посох, чаша для подаяний, сделанная из скорлупы сейшельского ореха, и колпак (кулох). Внутри чаши лежали три коррозированные медные монеты. Деревянный посох был длиной примерно 120 сантиметров, его венчала рукоять. Если потянуть за нее, из древка показывался трехгранный стальной прут, а на конце посоха был стальной наконечник. Дерево, из которого был изготовлен посох, было тяжелым и приобрело от времени цвет засохшего абрикоса. Без сомнения, эти вещи принадлежали дервишу.
Но прежде чем описать кулох, несколько слов о религиозном ордене Каландаров — странствующих суфиев. В 623 году одновременно в Мекке и Медине собрались первые суфии. В каждом городе по сорок пять человек. Они поклялись друг другу в дружбе и верности, о чем заключили договор. Их стали называть дервишами. По сути, они были философами-мистиками, добровольно отказавшимися от земных благ.
Дервишей уважали, оказывали им почет. Повсюду обеспечивали свободу передвижения. По мнению жителей Средней Азии, Персии, Турции, предметы, принадлежащие дервишу, обладали магической, чудодейственной силой, а надев кулох дервиша, человек мог излечиться от любой болезни. Житель Средней Азии свой головной убор не продавал и не выбрасывал. Например, старую тюбетейку можно было использовать в хозяйстве, хранить как реликвию, похоронить вместе с владельцем. Люди верили, что в головном уборе хранится счастье, ниспосланное Аллахом. Колпак же дервиша, магический предмет, имел особую ценность.
…Найденный в стене старого дома в Бухаре кулох представлял собой высокий конус из домотканой ткани. Нижний край был подбит мехом. По полю колпака фрагментарно сохранилась вышивка, выполненная шерстяной некрашеной нитью. Крой этого головного убора состоял из четырех неправильных треугольников, сшитых между собой.
В одежде мусульман и евреев Средней Азии было много общего. И хотя в VII веке был закон, ограничивающий евреев носить такую одежду, как у мусульман, он позволял мусульманам носить одежду, как у евреев. И под чалму, и под кулох мусульмане надевали тюбетейку. Фактически она — вид ермолки «ярей малахи» («боящиеся царя»). Кулох напоминает «харезим» (шляпу поверх кипы). У дервишей были и вязаные шапочки, похожие на вязаные кипы («кипот сругот»). Их носили под колпаком.
Лорд Керзон в 1888 году писал, что бухарские евреи Туркестана носят черные четырехугольные коленкоровые шапки, отделанные каракулем. Такие же форма и цвет были у тюбетеек, появившихся в начале XX века. Культуры разных народов Средней Азии проникали и проникают друг в друга. Эти процессы естественны. Они не должны рассматриваться с политической или религиозной точки зрения.
– Владислав, такие коллекции, такие богатства, такие культурные сокровища не должны храниться в ваших личных сейфах. Смогут ли их увидеть жители Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Москвы? Собираетесь ли вы показать свои коллекции израильтянам, среди которых много бывших жителей Самарканда, Бухары, Ташкента?
– Я с радостью откликнусь на любое предложение об организации выставок. На них, экспонируя памятники этнокультуры, я помогаю людям ощутить свои корни, культуру их предков, основанную на связи с природой. Помогаю вспомнить землю предков, ощутить собственное «я» своего народа. Как не прочен дом, построенный без фундамента, так не прочно искусство, не имеющее своих корней.
Владимир ХАНЕЛИС, Израиль