Счастливая звезда Гарри Лака

 Наталья Лайдинен
 11 марта 2012
 4388

Гарри Цалелович Лак — человек удивительной судьбы. В 1944-м он ушел добровольцем на фронт, служил в разведке, после войны стоял у истоков создания геологического сектора в филиале Академии наук СССР. Много раз в его жизни случались чудеса и удивительные совпадения, спасавшие Лаку жизнь и здоровье. В свои 86 лет он бодр, полон сил и оптимизма. Вокруг него всегда интересные люди, память Гарри Цалеловича — кладезь невероятных историй, которыми он охотно делится.

– Гарри Цалелович, какие воспоминания у вас сохранились о жизни в Риге?
– Я родом из еврейской семьи Лаков-Пенов. Известно, что мой прадед-ремесленник был родом из диаспоры Новоалександровска (ныне город Заросай, Литва). Он воспитывал детей в ортодоксальном еврейском духе. Маминого отца звали Давид Моисеевич Пен. Моя мама Ханна родилась в Витебске, куда семья Пенов переехала из Литвы. В семье было много ярких представителей и интересных историй. Так, Иегуда Моисеевич Пен, получив начальное образование в хедере, преодолев массу препятствий, осуществил свою мечту и окончил Петербургскую академию художеств, после чего открыл в Витебске учебную художественную студию. Среди его учеников — Марк Шагал.

– В родительском доме соблюдалась еврейская традиция?
– Мы отмечали еврейские праздники. Бар-мицва у меня была в центральной синагоге (которую фашисты сожгли с 5000 евреев в 1941 году), и я читал главу из Торы, и кантор был у нас дома — всё, как полагается. Между собой родители говорили на идише. Моей гувернанткой была одинокая немка Эльза, которая во мне души не чаяла. Поэтому с ранних лет я прекрасно говорил, а потом читал и писал по-немецки. Она открыла мне мир европейских сказок, привила любовь к чтению. Так получилось, что с самого начала она назвала меня ласково Гарри. Имя прижилось настолько, что о своем настоящем имени Гершон я узнал спустя много лет, когда по запросу из Риги прислали копию свидетельства о рождении.

– Ваш отец заранее готовился к отъезду в Палестину, даже строил дом в Тель-Авиве…
– Мой сводный брат Илья уехал в Палестину, стал там самостоятельным человеком, обзавелся семьей. Отец действительно тоже готовился к переезду, перевел деньги, построил большой дом на углу современных Дизенгоф и Фришман, на первом этаже которого должны были размещаться магазины. Он чувствовал, что в мире назревают большие столкновения, и пытался обезопасить семью. Прибалтийским евреям грозила опасность и с запада, и с востока. Отец уговаривал маму как можно скорее решиться на переезд, но мама медлила, ее держало дело ее жизни — магазин. А выгодно и быстро продать фирму возможности не было. Я, успешно сдав экзамены, поступил учиться в престижную латышскую гимназию. Мама просила отца еще немного подождать… Так было упущено драгоценное время.

– Как в вашу семью постучалась беда?
– Сначала в 1938 году, повинуясь приказу фюрера, из дома ночью ушла Эльза. Это была первая ласточка. Четырнадцатого июня 1941 года в половине третьего ночи нас разбудили стуком прикладов в дверь. Мама сначала упала в обморок, потом взяла себя в руки и сказала, чтобы в большую простыню собрали вещи, а меня попросила взять драгоценности. Сама она забрала альбом с семейными фотографиями. За одну ночь 10 тысяч наиболее известных еврейских семей были вывезены из Риги. Наша семья попала сначала в Красноярский край. Сестра Таня с мужем Мишей и маленьким сыном Веней вместе с 35 тысячами евреев погибли от рук нацистов около железнодорожной станции Румбула. Веню ударили головой об стену на глазах Тани… Они шли на расстрел в колонне одними из первых — так рассказала женщина, которой чудом удалось спастись в тот страшный день. В Румбуле погибли также мамин брат и папин брат с женами. Расстреляли почти всех учеников моей школы…

– Как складывалась дальше ваша жизнь в ссылке?
– Настоящая трагедия была впереди: 9 декабря ночью пришли за отцом. Когда его уводили, он оглянулся на меня: «Сын, будь всегда честен!» Это были его последние слова, которые я слышал. Когда вскрылся Енисей, нас повезли в Туруханск, затем в Туру, столицу Эвенкийского автономного округа. Там нас поселили в бараке, жить в котором было невозможно: зимой стены насквозь промерзали. Сестра с двумя высшими образованиями, включая консерваторию, владевшая пятью языками, машинописью, оказалась в мужской бригаде на подледном лове рыбы. Мне запретили учиться в советской школе и отправили долбить вечную мерзлоту. Потом произошло чудо — меня взяли в теплую мастерскую, я стал учеником бондаря, делал бочки для засолки рыбы. Там меня заметил механик электростанции и взял к себе в помощники.

– Как вы попали на фронт?
– Я понимал, что если меня не возьмут на фронт — мы все погибнем. В военкомате мне многократно отказывали: «Таких, как ты, не берем!» Мама знала о моих намерениях и хранила молчание. Но тут случилось неожиданное. В январе 1944 года с фронта на костылях героем вернулся Зяма, сын наших соседей по бараку. Когда нас ночью высылали из Риги, он был на вечеринке. Утром пришел — квартира опечатана, никого нет. Двадцать восьмого июня 1941 года он был мобилизован в Красную армию, защищал подступы к Ленинграду, был тяжело ранен, награжден орденом Красного Знамени. В поисках родных он дошел до Михаила Калинина. При его участии Зяме сообщили о местонахождении матери и сестры. Узнав о моем желании пойти на фронт, Зяма взялся помочь. Моя мама не стала возражать и сказала: «Пусть мой сын поступает, как сам хочет». Зяма пошел со мной к военкому и на своем примере сумел доказать, что знающий несколько языков еврей из Риги, у которого отец в лагере, а мать с сестрой в ссылке, может служить и быть полезным в армии. Так меня призвали добровольцем в армию с направлением в Красноярск и дальше в разведывательную роту.

– А что стало с вашим отцом?
– Маме и сестре разрешили вместе со мной выехать из Туры. Когда мы в июне плыли обратно по Енисею, на теплоходе с нами возвращался генерал. У мамы оставалась единственная ценность — швейцарские золотые часы, она их ему продала, чтобы в Красноярске купить еду для отца. Тогда у нас приняли посылку — почти полный мешок продуктов. И лишь спустя время мы узнали, что в тот момент отца уже не было в живых: он умер еще в феврале от дистрофии.

– Как началась для вас война на передовой?
– Сначала я попал в Омск в 320-й запасной полк, в разведшколу. Там была жесточайшая дисциплина и тяжелые условия жизни. Я учился переносить мыслимые и немыслимые тяготы. Уже через месяц я был переведен в разведроту командиром отделения. С трудом, благодаря сердобольной женщине-врачу, прошел медкомиссию. Она тогда сказала: «У таких доходяг сила духа больше». Комиссия дала мне добро, и я поехал на фронт. Я принимал участие в боях Второго Белорусского фронта. Жизнь распорядилась так, что я сразу попал в распоряжение командира артиллерийского соединения полковника Меерсона. Каждый День Победы я вспоминаю моего полковника благодарным словом — он не один раз спасал мне жизнь. Меерсон сразу всё понял о моем происхождении. Разведчики приняли меня хорошо, хотя сначала посмеялись, что я, еврей, оказался на войне, в разведке. Но это было до первого военнопленного, пока они не услышали, как я говорю по-немецки. К тому же я владел готическим письмом, на котором писались все приказы вермахта. При переправе через Одер в апреле 1945-го я был тяжело ранен, но и тогда, перебинтованный, оставался под командованием Меерсона. После ранения меня демобилизовали, полковник отправил меня домой, сказал, что теперь я нужнее матери и сестре.
В 1978 году в Нойбранденбурге меня наградили высокой правительственной наградой ГДР — Серебряным знаком чести за освобождение города. Когда мне его вручали, извинились, что не могут дать Золотой, потому что Золотой знак чести только у Брежнева…
– Насколько мне известно, со своей женой вы живете более полувека. Поделитесь секретом такого долголетия.
– С моей женой Надеждой мы познакомились прямо на рабочем месте. С тех пор мы вместе уже 57 лет. У нас было всё: я завоевывал ее любовь, мы вместе были в геологических экспедициях и ночевали в одной палатке, работали над одними темами… Надежду очень тепло приняла моя мама. В день нашего приезда в Ригу она встречала нас белыми цветами, а у вокзала стояла роскошная бричка, запряженная лошадьми. В гривы были вплетены ленты, повозка украшена цветами. Мы медленно ехали по городу, а мама рассказывала моей жене о достопримечательностях. Так мама подарила Надежде Ригу и свое расположение…

– Ваша мама уехала в Тель-Авив в 1955 году. Почему вы не приняли такое решение?
– Я очень люблю Израиль, но остаться жить там я не смог: моей Родиной навсегда стал Петрозаводск, где я встретил любовь, создал семью, получил квартиру и много лет, энтузиазма и сил отдал работе в филиале Академии наук.
Наталья ЛАЙДИНЕН, Россия



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции