Костюмер Шахерезады

Родился Бакст в Гродно, но его детство и юность прошли в Петербурге. В 1883 году Бакст окончил шестую петербургскую гимназию и по совету известного скульптора Марка Антокольского поступил вольнослушателем в Академию художеств. И что удивительно: в годы учебы не блистал способностями. В его исторических и бытовых полотнах проявлялось влияние передвижничества и позднего академизма. В академии Бакст получил выговор за неудачную трактовку христианского сюжета и покинул в обиде академические стены под предлогом болезни глаз.
Что он делал дальше? Отправился в самостоятельное плавание: иллюстрировал детские книжки, делал репортерские наброски для журналов «Художник» и «Петербургская жизнь». Написал ряд реалистических картин. Но это был не совсем еще тот Бакст, которого знает мир.
В 1890 году Бакст познакомился с Александром Бенуа, и это стало началом личной и творческой дружбы на долгие годы. Одновременно Бакст занялся акварелью под руководством Альберта Бенуа (Бенуа — это целый клан художников). Через Александра Бенуа Бакст познакомился с его товарищами и единомышленниками — Сомовым, Нувелем, Философовым, Дягилевым и другими молодыми талантливыми людьми, которые сплотились вокруг объединения «Мир искусства».
Бенуа вспоминал: «Левушка Бакст был первый еврей, с которым я близко сошелся... Послушайте его — так самые видные деятели науки и искусства и политики в прошлом все были евреями. Он не только гордился Дизраэли, Гейне, Мендельсоном, Мейербером, но заверил, что все художники, философы, государственные деятели были евреями, раз носили библейские имена: Яков, Исаак, Соломон, Иосиф и т.д.».
В 1891 году Бакст отправился на Запад: в Германию, Испанию, Италию и Францию. Надолго остановился в Париже и с перерывом работал там до 1899 года. Занимался в студиях, писал картины (одна из них — «Приезд адмирала Авелана в Париж»), участвовал в выставках.
На одной из первых выставок «Современное искусство», где каждый из художников представлял убранство ряда комнат по своему вкусу и видению, Бакст поразил всех своим необыкновенно красивым будуаром, белым с розовым, в трельяжах, зеркалах и хрустале в стиле модного тогда XVIII века. В 1899–1904 годах Бакст был главным оформителем журнала «Мир искусства», исполнял рисунки обложек, заставки и виньетки, используя формы рококо и ампира в сочетании с античными мифологическими образами. Еще рисовал для журналов «Весы», «Золотое руно» и «Аполлон». А книги? Стиль, разработанный Бакстом совместно с Сомовым и Бенуа, два десятилетия господствовал в оформлении книг и журналов, и только революция перечеркнула все эти красивости и изящества.
В начале 1890-х Бакст пишет много портретов — Левитана, Малявина, Зинаиды Гиппиус, Андрея Белого, Александра Бенуа. Последнего, Бенуа, Лев Бакст изобразил удобно и непринужденно расположившимся в «вольтеровском» кресле, слегка улыбающимся и читающим какую-то книгу, рядом — висящий на стене старинный портрет, повернутые холсты и прочие детали. Короче, не просто портрет лидера «Мира искусства», а какой-то срез духовной жизни того периода, названного позднее Серебряным веком.
На пятой выставке «Мира искусства» в феврале 1903 года Бакст выставил картину «Ужин». Изящная, рафинированная, болезненно-утонченная дама с апельсинами была антиподом румяных, пышущих здоровьем черноземных малявинских баб в ярких сарафанах. По этому поводу Василий Розанов писал: «...и пришло же на ум распределителям картин повесить рядом «Ужин» г. Бакста. Стильная декадентка, черно-белая, тонкая, как горностай, с таинственной улыбкой а-ля Джоконда, кушает апельсин».
Сегодня нас, зрителей, «Ужин» продолжает интриговать, как «Незнакомка» Крамского, — загадочная улыбка дамы в темном платье, скатывающаяся водопадом желтая скатерть и даже горжетка, норовящая ускользнуть со спинки резного стула. Все представлено зыбким, текучим, исчезающим и удивительно маняще-прельстительным...
Но наиболее полно Бакст реализовал себя в театре. Хотя первая его работа (декорации и костюмы к балету Делиба «Сильвия») не была представлена на сцене Мариинского театра. Но уже вторая — оформление пантомимы Мариуса Петипа «Сердце маркизы» — была осуществлена в 1902 году в театре «Эрмитаж». Далее последовало оформление спектаклей «Фея кукол», «Ипполит», «Антигона» (для труппы Иды Рубинштейн). С 1909 года началось сотрудничество с антрепризой Сергея Дягилева, в которой Бакст вскоре стал художественным директором. Среди оформленных им спектаклей — «Клеопатра», «Жар-птица», «Видение розы», «Послеполуденный отдых фавна» (где с блеском выступал Вацлав Нежинский), «Спящая красавица» и т.д. Особое место в этом списке занимает «Шахерезада» Римского-Корсакова, поставленная Фокиным и Бакстом в 1910 году в парижском театре «Гранд-опера». Париж сошел с ума от этой постановки. «Зрителей очаровало пряное, яркое, как ткани Востока и самоцветные камни, надушенное ароматами Востока творчество Бакста», — так писала пресса. Сам Бакст писал: «Я часто замечал, что в каждом цвете существуют оттенки, выражающие иногда искренность и целомудрие, иногда — чувственность и даже варварство, иногда — гордость, иногда — отчаяние. Это может быть прочувствовано и передано публике действием эффектов, которые производят различные оттенки». Эти-то оттенки и составляли в конечном счете буйство красок и чувств в костюмах и декорациях Бакста.
После Парижа триумф ждал Бакста и в Англии. «С Бакстом в Лондоне, можно сказать, случилось то, что Байрон сказал про себя: “Я проснулся в одно утро и нашел себя знаменитым”», — так писал один из английских критиков. Бакст сумел всю магию орнамента и чары красочных сочетаний воплотить в свой особый, бакстовский стиль из той «полу-Персии – полу-Турции», которая его вдохновляла. Бакста признали и короновали, он стал законодателем мод Парижа и, стало быть, всей Европы. Его постановкам подражали во многих театрах, его идеи варьировались и часто доводились до абсурда. «Под Бакста» работали если не все, то большинство режиссеров и сценографов.
Становится любопытно: как выглядела знаменитость? Современник Л. Андреев оставил такие воспоминания о Баксте: «Небольшого роста, изящный, рыжеватый человек в пенсне с золотой цепочкой. Меня поразил прежде всего его нос, такого я еще не видывал: совершенно египетский. Короткие рыжеватые вьющиеся волосы на большом круглом семитском черепе были с помощью фиксатуара тщательно зачесаны на одну сторону. Голова крепко сидела на короткой шее, всегда затянутой великолепным воротничком. Спокойные карие искрящиеся глаза, меткие и добрые, они смотрели из-под пенсне — мудрые, мерящие и сравнивающие. Бакст располагал к себе, это был интересный человек, его внешность красиво дополняла богатую внутреннюю сущность. Манеры простые, живые, деловые. Ни аффектации, ни претенциозности, все в меру изысканно, тонко и доступно». «Нежный Бакст, с розовой улыбкой», — записал о нем Розанов.
Ну а теперь о другом. Как еврей Лев Бакст познал на собственной шкуре все прелести российского антисемитизма. И поэтому первую русскую революцию он встретил с волнением и радостью. Художник верил в то, что, покончив с самодержавием, она создаст условия для демократического обновления страны. «Никогда так легко, светло и «весенне» не было на Руси, как теперь, — писал Бакст в письме от 19 октября 1905 года. — Мало ли что приходится не сразу легко и приятно! Но идет наверняка к хорошему, свободе, равенству, к возвышению личности».
Не знал Бакст, что эти ожидания свободы в России затянутся более чем на 100 лет. Да и вообще, кто знает, когда засияет настоящая свобода!..
В конце 1912 года Лев Бакст приехал в Петербург и получил предписание, как еврею, не имевшему права жительства, в 24 часа покинуть столицу Российской империи. Вернувшись в Париж, Бакст написал Бенуа: «Жалко снега, жалко Рождества, жалко России!..»
После десятилетнего перерыва Бакст встретился в Париже с Добужинским. «В маленьком ресторане, а потом часто у него, в его чудесном ателье на бульваре Малерб, со мной был опять наш прежний Бакст. Припоминаю, как он неистово ругал футуристов, много и забавно рассказывал про Америку, жаловался на усталость от вечного круга заказов и хотел слышать мнение старого друга о своих последних работах».
Работал Бакст неистово и, по существу, сгорал в своем подвижническом труде. «Волшебник цвета, — писали о нем, — Бакст велик не только богатством своей палитры, но и удивительным использованием ее. Играя с чудесным совершенством тремя или четырьмя цветами, он добивался изумительных результатов...»
Бакст работал с группой Иды Рубинштейн (балеты «Мучения св. Себастьяна», «Елена Спартанская») и группой Анны Павловой («Восточная фантазия» Мусоргского и др.). Прибавьте к этому сотрудничество с парижскими театрами «Гранд-опера», «Жимназ Фемина» и «Ренессанс». Перечислить оформленные Бакстом спектакли затруднительно, ибо их множество, назовем лишь еще два: трагедию Расина «Федра» и «Волшебную ночь» Шопена (1923). В поздний период Бакст продолжал заниматься станковой живописью и графикой, исполнял портреты: Жан Кокто, Нижинский, Мясин, Бунин, Анна Павлова, Дебюсси... Создал изумительный портрет Исаака Левитана, увидев в нем страдающего, обреченного человека, бессильного перед разрушающей силой недуга. Ну и многочисленные выставки в Европе и Америке. Призы, награды, золотые медали... В начале 1924 года Бакст побывал в Америке: Вашингтон, Нью-Йорк.
Неизменный успех, как шлейф королевы, тянулся за Бакстом, но он не смог победить ностальгию. С каждым годом он все тяжелее переживал отрыв от родины. «Каждый день растет в его мастерской количество русских образов — группы, фигуры. Они русские не только по костюмам, но и по жестам. Зачем они? Художник сам не знает», — писал один из критиков.
Летом 1924-го во время репетиции в «Гранд-опера» балета «Истар» по сценарию Бакста и с его оформлением с ним случился нервный припадок, от которого он так и не пришел в себя. 27 декабря 1924 года Лев Бакст скончался в клинике Руаль-Мальмезона. Он родился 27-го числа и умер 27-го, прожив на свете 58 лет. Похоронили Бакста на кладбище Батиньоль…
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Для оформления статьи использованы репродукции картин и эскизов к спектаклям Льва Бакста