Совет не для застолья

Не думаю, что тот, кто повесил плакат, строго придерживался этой рекомендации. А сделал это хозяин квартиры — великий русский писатель Михаил Афанасьевич Булгаков.
Самого писателя в то время уже не было в живых. В небольшой, но уютной квартирке жила его вдова — Елена Сергеевна со своим сыном Сережей. Отцом Сергея был князь, генерал Евгений Александрович Шиловский. После развода он оставил себе старшего сына Евгения. А Сережу растил и воспитывал Михаил Афанасьевич. Генерал Шиловский женился на дочери писателя Алексея Толстого, и у них родилась дочь.
С Сережей Шиловским мы познакомились и подружились во время учебы в Московском полиграфическом институте. Будучи членами правления «Клуба выходного дня» устраивали для студентов встречи с видными деятелями литературы и искусства.
Писательского дома в Нащокинском переулке давно нет — его снесли, когда сооружали хоромы для работников Министерства обороны. А жили там Евгений Габрилович, Евгений Долматовский, Матэ Залка, Перец Маркиш, Константин Финн, а наверху была квартира Михаила Булгакова. Поскольку лифт, как правило, не работал, добираться приходилось пешком.
Наша студенческая компания не очень следовала совету, который получали в прихожей квартиры. Правда, водку мы не пили — предпочитали глинтвейн особого приготовления.
Кому выпадал жребий, брал из булгаковского кухонного хозяйства бидончик и отправлялся на Остоженку в пивную, где продавалось в разлив дешевое красное вино. Юный хозяин ставил на плиту чайник с напитком, сдобрив его разными специями (рецепт держал в тайне). Глинтвейн наливал в хрустальный графин и под восторженный гул собравшихся вносил в гостиную. Звенели бокалы, а потом, повернувшись к стене, мы пытались чокаться с молодым Пушкиным, который держал в руке гусиное перо и был занят творчеством. Бражничать с нами он не желал. На Пушкина мы не обижались, претензии были к автору картины художнику Петру Владимировичу Вильямсу, другу Михаила Афанасьевича.
Во время застолий мы просили Сережу сесть за рояль и спеть его любимый романс. Грассируя, почти как Александр Вертинский, он пел: «Женщины коварные, лукавые! Кто вас придумать, кто вас выдумать посмел. Проходят дни мои беспутные, бесцельные. И я без времени угас и постарел». Елена Сергеевна принимала нас всегда радушно, но старалась не мешать — уходила из дома или в другую комнату. Нам, конечно, хотелось от нее узнать о Михаиле Афанасьевиче, о его творениях. Но это практически не удавалось. Где-то хранилась рукопись «Мастера и Маргариты», другие произведения писателя, о которых мы и слыхом не слыхивали. Да что мы! Евгений Габрилович, их сосед, часто общался с самим Булгаковым ( у них был общий балкон), но тот ни разу не обмолвился о своем романе «Мастер и Маргарита».
С творчеством Михаила Афанасьевича я был практически знаком лишь по спектаклю «Дни Турбиных» в Московском Художественном театре. Спектакль этот обожал, смотрел несчетное количество раз. Узнав об этом, Елена Сергеевна показала мне альбом, в который собрала газетные и журнальные вырезки — рецензии на пьесу «Дни Турбиных». Лейтмотивом всего собрания была гнуснейшая статья из центральной газеты «Белая армия сквозь розовые очки».
Осенью 1947 года Сергей надумал жениться. С его невестой Лилей Бродской, студенткой Института иностранных языков, мы ранее не были знакомы. К свадьбе сына Елена Сергеевна тщательно готовилась. Разослала приглашения. Там, в частности, сообщалось, что музыкальное оформление торжества возложено на дирижера Большого театра Александра Шамильевича Мелик-Пашаева (эстрада) и Виталия Рочко (классика). За сервировку стола отвечала Вера Дейч (моя однокурсница, а вскоре и жена).
Когда в квартире появился генерал Шиловский с дочерью, я, по предварительной договоренности с Еленой Сергеевной, сел к роялю и заиграл марш из спектакля «Дни Турбиных», а молодежь запела: «Так громче, музыка, играй победу! Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит. Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое “Ура, ура, ура”». (Как и в спектакле, последняя фраза пелась полушепотом).
Гости все прибывали и прибывали: мхатовский кумир Михаил Михайлович Тарханов, писатель Константин Георгиевич Паустовский, профессор нашего института Михаил Васильевич Светлаев — муж родной сестры Булгакова. С учетом обилия гостей и карточной системы на продукты питания свадьба проходила в форме фуршета. Столы стояли в углу гостиной и в кабинете Михаила Афанасьевича, где на стене висел его большой портрет. Профессор Светлаев, которого я боготворил, обратился ко мне и, глядя на портрет Булгакова, предложил выпить за его память. «Вы о нем мало знаете — сказал он, — но когда-нибудь прочтете все, что он написал, и поймете, что это великий писатель!».
Вскоре мне пришлось сесть к роялю, поскольку Мелик-Пашаев явно игнорировал возложенные на него обязанности. Я заиграл вальс «Ожидание» из спектакля «Три сестры», а главный администратор МХАТа Федор Михальский, пригласив Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову, закружил с ней по гостиной. Вскоре к ним присоединились и другие гости. А молодежь заворожено смотрела на танцующих.
После этого незабываемого вечера прошло менее трех месяцев, мы с Верой были у Сережи, когда в квартиру вошла Елена Сергеевна. Такой встревоженно-взволнованной я ее раньше никогда не видел. Она сообщила нам страшную весть: в Минске убит Соломон Михайлович Михоэлс. Мы были потрясены — Михоэлс был не только великий актер, но и Человек с большой буквы. Мне посчастливилось видеть в Еврейском театре почти все спектакли с его участием. Немного знал его и в жизни — мой покойный папа дружил с ним с юных лет.
Вера, Сережа и я пошли в Еврейский театр, встали в длиннющую очередь, чтобы проститься с Михоэлсом. Когда подходили к театру, увидели на крыше дома, что напротив, фигуру еврея, игравшего на скрипке.
Но переверну эту грустную страницу своих воспоминаний и расскажу о радостном событии, активным участником которого был Сережа Шиловский. Он взял нас с Верой за руки и поволок в Кривоарбатский переулок, где находился ЗАГС. (Вот он, видите ли, оформил свои брачные отношения, а мы чего-то тянем и тянем.) В ЗАГСе сказали, что оформление может состояться лишь через месяц, на что Сергей воскликнул: «Девушка! Пожалейте нас! Ведь студенческие каникулы уже кончаются!» Аргумент и обаяние сработали — 1 февраля 1948 года нас расписали. А вечером в комнатушке на первом этаже на Старом Арбате, где жила Вера со своей мамой, собралось множество гостей.
«Топтунов», что стояли в подворотне и охраняли путь «кормчего» из Кремля на дачу, явно нервировал шум, разносившийся из коммуналки, и песнь, которую пели собравшиеся там, — прославляли какого-то иностранца. А пели гости не песнь, а хором исполняли оперную арию, прославляли Гименея — того, кто соединяет невесту с женихом, кто любовь благословляет!
Виталий РОЧКО, Россия