Знать свое место

– Совсем другое дело, — восхищенно воскликнул Ханох, когда мы сделали остановку возле горы Тавор, той самой, с которой когда-то правила Израилем пророчица Двора.
Прохладный ночной воздух, наполненный ароматами цветов, ворвался в открытое окно машины. После сухого ветерка, дующего из кондиционера, он показался воистину райским.
– Я никогда не мог сосредоточиться у могилы Ари, — продолжил Ханох. — Жара, толкучка, пот глаза заливает, какой-нибудь дикий хасид, как буйвол, прет к могиле, расталкивая всех в разные стороны. А запахи! Сами знаете, как пахнут люди в такое пекло. Где уж тут сосредоточиться на псалмах! Так, пробормочешь, что полагается, просьбы свои быстренько проговоришь — и обратно. К самой могиле нет никаких шансов подобраться. А вот сегодня, — тут он радостно посмотрел на небо, усеянное крупными южными звездами, — сегодня у меня все получится!
В Цфате мы оказались в половине одиннадцатого. Новая дорога привела нас к основанию горы, на склоне которой расположено кладбище. Вый­дя из машины, мы невольно поежились: по ночной Галилее гулял пронизывающий холодный ветер.
К нашему удивлению, на стоянке почти не оказалось свободных мест. С трудом втиснувшись между роскошным «мерседесом» и старенькой «суситой» израильского производства, мы двинулись в гору. Но не тут-то было! Вся площадь перед кладбищем была плотно заставлена импровизированными ларьками и палатками. В ларьках продавали разнообразнейшие книги, посвященные Ари Залю и другим праведникам, а заодно и Пятикнижия, Талмуды, Зогар, подарочные издания Псалмов, Мишну с комментариями Кегати и проч., и проч., и проч. Браславский хасид в халате, белой кипе с надписью: «На нахма Нахман миумань», подпрыгивал, разметывая длинные пейсы, и кричал: «Рабби Нахман, рабби Нахман, рабби Нахман!»
Молодой человек в залихватски заломленной черной шляпе размахивал огромным желтым флагом, то и дело издавая пронзительные вопли: «Ребе жив! Ребе жив! Машиах с нами!»
Под огромными портретами Бабы Сали, рава Кадури и Овадьи Йосефа юноша восточной наружности залихватски исполнял на тамбурине заунывную мелодию. Десятки сборщиков милостыни, вооруженные бумагами с разного вида печатями, потрясая кружками, преграждали дорогу.
В палатках любому желающему предлагали подкрепиться чолнтом, пирожками, кофе, холодным лимонадом. Совершенно бесплатно, только благословение произнеси. Само кладбище было ярко освещено прожекторами и фонарями, и по нему вверх и вниз сновали десятки людей.
Могилу Ари окружало плотное кольцо молящихся. Правда, не такое беспощадное, как днем, но тоже весьма упертое. Всего за четверть часа проталкивания нам удалось подобраться вплотную к надгробию. Молиться, конечно, было куда легче. Холодный ветер, бархатная темнота за оградой кладбища, влажное мерцание огоньков на склонах далеких гор помогали проникнуться и совпасть. Я почитал псалмы, высказал все свои просьбы, повторил обещания и начал пробиваться обратно. Ого-го-го как закидало меня в разные стороны, как сдавило ребра, как надавило на ступни.
– Евреи! — крикнул я, отчаянно работая локтями. — Пожалейте, евреи!
Толпа расступилась, и я быстро выбрался наружу.
По дороге обратно мы обменивались впечатлениями.
– Совсем другое дело! — восхищался Ханох. — Наконец-то я смог сосредоточиться. Все, теперь ездить будем только по ночам!
Реб Менахем выслушивал его восторги с весьма ироническим видом.
– Вот послушай, что я тебе расскажу, — сказал он, с трудом сдерживая скептическую улыбку. — Пришел однажды к провидцу из Люблина один еврей и стал жаловаться на посторонние мысли во время молитвы.
– И что прикажете делать, ребе?! Как можно молиться с такими мыслями? Кто их посылает мне, кто глумится надо мной? Не иначе как злое начало собственной персоной. Помогите, ребе, отгоните от меня эту подлую вражину!
Провидец внимательно посмотрел на еврея.
– Посторонние мысли! — воскликнул он в недоумении. — Ты говоришь, посторонние мысли! Я понимаю, у раввина, полностью сосредоточенного на учении, иногда могут появляться посторонние мысли. У праведника, думающего только о чистоте и святости, случается, проскальзывают помыслы о делах материального мира. Но у тебя! У тебя, который весь с головы до пяток охвачен страстями и окутан завистью, словно бедуин покрывалом, разве могут быть иные мысли, кроме этих?!
– Что ты имеешь в виду? — спросил Ханох, когда реб Менахем закончил свой рассказ.
– Да то, что мы не имеем никакого понятия о сосредоточенности. Ты думаешь, будто твои ощущения хоть сколько-нибудь влияют на молитву? Как бы не так!
– А что тогда так? — обиженно спросил Ханох.
– Сам факт твоего присутствия в нужном месте и в нужное время. Приехал издалека, намучился, залез на гору, стоял час под солнцем или холодным ветром, читал псалмы. Вот это работает! Всевышний сам читает в твоем сердце и сам знает, что для тебя хорошо. Ты делай, что можешь, а остальное предоставь Ему.
– Так что теперь, — не унимался Ханох, — даже не стараться сосредоточиться? Молиться шаляй-валяй, как получится, а дальше пусть Он сам разбирается?
– Нет, — улыбнулся реб Менахем, — конечно, стараться. Только не обольщаться на свой счет. Знать свое место. Это очень важно для еврея: знать, кто ты есть на самом деле.
Яков ШЕХТЕР, Израиль
Фото: Давид Солодарь