Академик Лерман: «Играя с огнем»

«Нога в воздухе». Торс голого мужчины поставлен на лопатки. Правая нога устремлена в небо. На бедре — цифра 6. Лицо без глаз обращено к зрителю в жажде диалога. Если парень изловчится и встанет на ноги, шестерка обернется девяткой, но мы знаем — этого не будет. Парень сделан из глины…
«Обращение в ночь». Такой же безглазый мужчина уставился в ночное небо. Лицо излучает блаженство. По мощным мышцам струится глазурь. Так же, как и предыдущий персонаж, он курит сразу несколько сигар. Это его игра с огнем. Тело воплощает радость расслабления. На бедре русские буквы: «Что было…»
Красота или уродство? Скульптуры похожи на слепки тел Геркуланума и Помпеи. Поодаль от них — подтверждение жуткой ассоциации: фигура «Везувий — мое имя». Эта скульптура похожа на застывшую черную лаву: отражение вечного людского страха перед игрой Природы с огнем…
«Сны». Стайка из пятнадцати маленьких Икаров. Каждый прилип попкой к деревянной табуретке и распахнул в полете мощные ручонки. На них — крылья-щепки. Рой жуков-бюрократов. Каждый уникален и отличен от другого. Мы знаем, что будет дальше. Солнце растопит воск, обожжет щепки, и уродцы упадут вниз, но пока что каждый плотно сидит на своем шестке, излучая небесное счастье. А может быть, они уже обожглись и упали — каждый на свой стульчик — с мечтой о новом взлете?..
Мне захотелось приютить одного из икариков у себя дома…

Леонид Лерман — автор скульптур, виновник торжества в яркой праздничной жилетке — одинаково приветлив со всеми. В прошлом году его избрали в Национальную академию США. Основанная в 1825 году, академия сегодня насчитывает примерно 320 здравствующих членов. Поэтому на каждого приходится без малого по миллиону обычных граждан. За прошедшие 187 лет со дня основания в академию было избрано не более двух тысяч американских художников и архитекторов.
Лерман родился в Одессе, окончил Высшее художественное училище имени Веры Мухиной в Ленинграде. В США живет с 1980 года. Здесь он востребован. Преподает в университетах и колледжах. Его работы покупают частные коллекционеры и музеи. Если собрать все статьи искусствоведов, опубликованные о нем и его работах за последние 30 лет, хватит на несколько монографий. Тем не менее, на родине его не знают.
Лермана не волнует пиар. Он не гонится за славой. Успех — побочный продукт его труда и таланта. На просьбу об интервью он откликнулся с любезной учтивостью. Это — часть работы.
Мы созвонились и встретились в галерее Мак-Ки через несколько дней. Академик прибыл ровно в десять утра, как договорились. Точность — вежливость королей, закон бизнеса. Про себя отмечу, качество редкое среди художников...
Одет по-рабочему. На нем просторная куртка, кепка-бейсболка, потертые джинсы. Простота одежды оттеняет красоту и точность движений. Мастеру присущи несуетливая деловитость, артистичность, аристократизм. Он быстро решил ряд неотложных вопросов, и мы отправились в его мастерскую.
Сквозь узкие улицы Манхэттена Лерман ведет машину плавно и без рывков. Так же плавно и спокойно он ведет разговор.
Художник родился 28 февраля 1953 года на Молдаванке. Детство прошло недалеко от знаменитого одесского Привоза. Единственный сын в семье, Леонид рос, внимая соседским рассказам бабелевского толка. В 1950-е годы Молдаванка Бабеля уже была историей...
Скульптор ныряет памятью в детство. Взгляд прикован к дороге. Руки держат руль, словно штурвал. Автомобиль — капсула времени. Движемся по мосту, пересекаем Ист-Ривер. Мы уже в районе Квинса. До мастерской теперь подать рукой.
В мастерской царит художественный порядок. Пространство разделено на функциональные рабочие зоны. Границы определены энергетикой и формой скульптур. Сны, порывы эмоций, фантазии обрели трехмерный объем, стали скульптурами и устремились в Космос. Они хотят воздуха и открытого пространства. Им тесно в мастерской. Создания Лермана нагромождены и расставлены по полочкам, подавлены собственным весом. Мозг, вывернутый наизнанку.
Время пить чай. Хозяин радушно предлагает орешки и сухофрукты. Мы продолжаем разговор о детстве.
В школе учился хорошо. С 12 лет посещал детскую художественную школу. Мать мечтала, чтобы сын поступил в Одесский архитектурный институт. Леонид успешно сдал вступительные экзамены, но по сочинению получил двойку. Мать потребовала в приемном отделении оригинал сочинения. Кто-то проставил в тексте абитуриента семь запятых там, где их не было, — чернилами другого цвета, а внизу двойку. Мать подростка швырнула страницы в лицо секретаря, а у сына отлегло от сердца.
– Мама, уйдем отсюда, — тихо сказал он. — Среди этих людей я заниматься не стану!
Армия была первым долгим расставанием с домом. Из солнечной Одессы молодой Лерман попал на службу в туманную Ленинградскую область. После демобилизации, не снимая военной формы, сразу же поехал поступать в Мухинское училище. Времени и денег на покупку гражданской одежды не было. Снова двойка на вступительном экзамене. На этот раз по скульптуре.
«Работа не соответствует духу школы. Здесь другая философия. Пойдите в Русский музей, поучитесь…» — посоветовал ассистент профессора, и, прежде чем вернуться в Одессу, Леонид тщательно изучил скульптуры будущих учителей. Потом год работал в одесском Зелентресте, создавал скульптуры для парков, продолжая постигать мухинский стиль. Учился избавлять работы от ненужных деталей.
На следующий год его вступительную работу отформовали в гипсе и выставили образцом для всех поступающих в Мухинское училище.
1974–1979, годы учебы в Мухе — годы так называемого советского застоя. Ленинград, тем не менее, оставался центром культурного развития. Одесса после Питера казалась провинцией.
– Мои тело и душа родились в Одессе, но в Питере душа проснулась… — оглядываясь в прошлое, говорит с высоты прожитых лет скульптор.
Конфликт между стремлением к высокому и низкому, желание свести это высокое и низкое воедино — черта одесского характера. Она проявляется в каждой скульптуре американского академика. Леонид Лерман считает глину идеальным материалом. Она приобретает постоянство после обжига и продолжает хранить энергию жеста творца.
Каждый малый акт творения художника — это ответ Б-жественному акту созидания. Искусство для него — это молитва, способ познания мира, форма самовыражения. Диалог с Творцом. Каждая скульптура становится пластическим выражением мысли. Поэтому стиль вторичен. За художественным почерком должно быть что-то большее. Творческий порыв возникает от переполненности восторгом перед миром, от чувства единства с миром и ликования от жизни.
– Какие-то работы были наивными, но каждая была искренним выяснением отношения к жизни, поэтому мне за них не стыдно, — говорит Лерман.
Я прошу рассказать о работе над памятником Сергею Довлатову (1941–1990). Скульптор молча приносит старую папку. Десятки эскизов на пожелтевшей за прошедшие два десятилетия бумаге. Один выбрала вдова писателя. Объяснений не надо. Мы молчим. Каждый погружен в мысли о творчестве, жизни и смерти.
Разговор о секретах успеха отложен до следующего раза.
Юрий ЮСОВ, Нью-Йорк

Фото автора

В журнальном варианте использованы фото с сайта http://www.flickr.com/