А кто такой Кугель?

 Юрий Безелянский
 5 августа 2013
 6236

Сегодня на такой вопрос, кроме театроведов, никто, наверное, и не ответит. А когда-то имя Кугеля звучало и гремело. Еще бы — лучший театральный критик дореволюционной России. Законодатель театральных мод. Ниспровергатель драматургов. Коронователь актерских талантов. И все это — он, Александр Кугель. А еще и литературный критик, публицист, драматург, мемуарист, режиссер и даже продюсер, хотя такого понятия в те времена не существовало. Короче, яркий и разносторонний талант. Все делал быстро, стремительно и искристо. В зрелые годы себя спрашивал: «Мчишься — зачем? Стремишься — для чего?» И не находил ответа.

Александр (Авраам) Рафаилович Кугель родился 14 (26) августа 1864 года в маленьком городке Мозыре Минской губернии (провинция на берегу Припяти). Отец Рафаил Михайлович — раввин, приобрел известность тем, что организовал первую типографию в городе. Мать Бальбана Наумовна тоже не сидела дома сложа руки — устроила русскую школу для еврейских детей. И со временем сыновьям Кугелей удалось прорвать черту оседлости и приехать в столицу. Все трое — Александр, Иона и Натан — стали журналистами. Но популярность приобрел только Александр, старший.

Уже в Черниговской гимназии Александр стал пописывать и оттачивать свое перо. А затем сумел поступить и окончить юридический факультет Петербургского университета. Будучи студентом, подрабатывал на жизнь, печатаясь во многих газетах. А в итоге вместо преуспевающего адвоката превратился в одного из королей петербургской прессы. Оставил мечты стать вторым Плевако и стал первым Кугелем.

В молодые годы Александр Кугель пережил несколько литературно-философских увлечений: переболел нигилизмом в духе Дмитрия Писарева, пессимизмом немецкого философа-идеалиста Эдуарда Гартмана и, наконец, прибился к берегу Генриха Гейне, успешно освоив его романтическо-иронический стиль. Вначале Кугель был настроен максималистски и писал пламенные публицистические статьи, призывая интеллигенцию активно участвовать в смене общественно-политической обстановки в России, заставить «сфинкса русского самодержавия» следовать демократическим порядкам.

Призывы Кугеля успеха не имели: его голос не услышали. И тогда он обиделся и ушел с головой в «малую» прессу: вместо газет «Русь» и «Биржевые новости» — «Театральный мирок» и «Минута». А вскоре совсем оставил публицистику и стал блистательным театральным хроникером. Подлинной стихией Кугеля стал театр. Жизнь, как оказалось, изменить было невозможно, но влиять на нее через театр, — это было заманчиво. Театр был формой существования для Кугеля. Его нишей. Его коньком. Он умел делать виртуозные переходы от эстетического анализа к фиксации чувственных впечатлений и широким потоком разливать ассоциации и передавать оттенки мыслей. Кугель успешно печатался во многих газетах и журналах Петербурга и Москвы, но работать на «чужого дядю» всегда нелегко. Кугелю хотелось полной личной свободы.

И тут повезло! В 1896 году он выиграл некоторую крупную сумму денег, вполне достаточную, чтобы начать собственное дело. И это позволило ему издавать еженедельный журнал «Театр и искусство» (официальной издательницей была его жена — актриса Суворинского театра Зинаида Холмская). Журнал просуществовал 21 год (1897–1918) и занимал первое место среди театральных изданий России. Да и не могло быть иначе, ибо Кугель умело выстроил концепцию журнала, пригласил квалифицированных авторов, статьи в журнале всегда отличались информационной насыщенностью, высоким художественным уровнем, причем были лишены и тени элитарности и снобизма. Журнал был в основном рассчитан на актерскую массу. Кугель призывал актеров не быть обывателями и приобщать зрителя к познанию бытия и красоты.

Александр Рафаилович был убежденным сторонником актерского театра и категорически против режиссерского засилья. Себя называл театральным старовером и на дух не принимал модного модернистского курса расплывчатых «исканий». Старый русский театр Островского — вот чему он поклонялся.

В каждом номере «Театра и искусства» публицист выступал со своими статьями, заметками, портретами и фельетонами, и все, что он писал, по мнению литературного и театрального критика Петра Пильского, «отличалось чисто французской находчивостью, воздушностью, неизменно блестевшими искорками истинно галльского остроумия...» Меткие слова, четкие определения, «небрежные, будто упавшие с неба, родившиеся сами собой, без труда и усилий». Другими словами: Кугель был прекрасным стилистом и обладателем настоящего золотого пера.

Нельзя не привести еще одну цитату из Пильского: «Будто злой и коварный волшебник, театр Кугеля ослепил. Его неосязаемым, неуловимым, призрачным видениям он отдал всю жизнь…» Вот слова журналиста из его некролога о Саре Бернар: «Из тысячи театральных снов, более или менее упоительных, которые мне снились, сон о Саре Бернар — один из самых оригинальных и сложно-занимательных». Или вот такой пассаж: «Нет ничего печальнее на свете, как передача театральных впечатлений. Расскажите, каков дым гаванской сигары, которой уже нет и больше не будет; каков запах жареной перепелки, которая давно проглочена... Хотите — верьте, хотите — нет. Может быть, сказка, может быть, миф; может быть, и ничего не было, а только привиделось...»

У Кугеля были свои твердые представления о театре. Строго разграничивал литературу и театр: театр есть театр, а литература есть литература. Литература должна служить театру. Кугель считал, что «литература портит театр», и поэтому «супругам лучше разойтись». Под таким углом зрения Кугель рассматривал «Горе от ума» Грибоедова, мол, это сатира, картина нравов, памфлет, «но не театральный роман в тесном и определенном значении этого слова». По Кугелю, все драматические произведения Пушкина, кроме «Бориса Годунова», «не отличаются сценичностью» и, «несмотря на высшую меру гениальности, мало что принесли театру».

Кугель не преклонялся перед авторитетами. Критиковал и толстовскую «Власть тьмы», опять же за излишнюю литературность. А уж как доставалось от Кугеля Чехову! В «Трех сестрах» критик находил мертвящее настроение и полную безнадежность. В «Вишневом саде» лишь иронию грусти. Игравшая Раневскую Книппер-Чехова сообщала Антону Павловичу: «Кугель говорил вчера, что чудесная пьеса, чудесно все играют, но не то, что надо... Он находит, что мы играем водевиль, а должны играть трагедию, и что мы не поняли Чехова...»

В ответном письме Чехов писал Ольге Леонардовне: «Значит, Кугель похвалил пьесу? Надо послать ему 1/4 фунта чаю и фунт сахара — это на всякий случай, чтобы задобрить».

Немирович-Данченко отмечал: «Не было у Художественного театра большего врага, чем Кугель». Критик систематически нападал на Художественный театр, в основном за то, что театр делает упор не на талант актеров, а на «вещественное оформление», на идео­логию, то есть режиссерские решения придавливают актерское мастерство.

Кугель был противником режиссерских сложных интерпретаций и вывертов. И от пьес он требовал четкости и ясности. О «Чайке», к примеру, Кугель писал, что «вся беда в том, что г. Чехов едва ли знает, к чему он все рассказывает». Хваля пьесы Леонида Андреева «Жизнь человека» и «Анатэму», Александр Рафаилович осуждал драматурга за отсутствие четкой авторской позиции. Другое дело — любимый драматург публициста — Александр Николаевич Островский: «Бедность — не порок», «Волки и овцы», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Таланты и поклонники» и т.д. Прямолинейные характеры, никаких психологических бездн, четко выстроенный сюжет. Островский — это театральный эталон. А еще, конечно, Шекспир. В нем Кугель видел идеальное слияние литературы и театра. Словом, суров был театральный критик!

Но еще суровее оказалась жизнь. До Первой мировой войны Кугель регулярно посещал Париж и Лондон, чтобы «поротозейничать во всех театрах». И вдруг война. «С кем война. Почему война. Кому это могло прийти в голову?» — писал в своих мемуарах Александр Кугель.

Это — Первая мировая война. А затем грянула революция, сначала февральская, потом октябрьская, и у власти оказались железные большевики. Как там у Александра Блока в поэме «Двенадцать»?

 

Революцьонный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

Товарищ, винтовку держи, не трусь!

Пальнем-ка пулей в Святую Русь...

 

И пальнули. Всем досталось: дворянам и крестьянам, купцам и промышленникам, чиновникам и адвокатам, драматургам и поэтам, ну, и театральные критики попали под раздачу, все — буржуи. У «буржуя» Кугеля отобрали журнал «Театр и искусство»: редакцию прикрыли, все литературное, книжное, художественное и типографское имущество реквизировали. Все исчезло без следа. Бывшие кугелевские помещения на Моховой и Гороховой заняли какие-то советские конторы. Но что имущество? Арестовали и самого Кугеля, близкие Александра Рафаиловича бросились к всесильной жене Максима Горького Марии Андреевой. А она, памятуя старые нападки Кугеля на Горького, «сделала большие глаза»: «А кто такой Кугель? В первый раз слышу его фамилию. Чем он знаменит?..»

Зато нарком Луначарский, узнав об аресте Кугеля, тут же поехал в тюрьму и извлек оттуда Кугеля: он-то знал истинную цену этого человека!.. И на своем автомобиле доставил домой. Больше ЧК не покушалась на его свободу — в этом смысле журналисту повезло.

Как и у всех граждан советской России, у Кугеля началась новая жизнь. Лишившись своего любимого журнала, он сосредоточился на своем старом детище — театре «малой формы». Театр «Кривое зеркало» был основан в 1908 году. Правда, пришлось заново перестраивать репертуар — с дореволюционного на советский, но при этом Кугель не ослабил своих эстетических и этических требований: «потерять стиль — значит превратиться в обычный, вульгарный театр миниатюр, опуститься до уровня уличной тумбы» (сегодня говорят иначе: ниже плинтуса). И «Кривое зеркало» держало свою марку, кстати, в коллективе театра было немало евреев: Эренберг, Гейер, Яроцкая, Гибшман и другие.

Задачу «Кривого зеркала» Кугель видел в том, чтобы «не будучи скучным, быть поучительным.., заставить, смеясь, думать, а думая, смеяться. По этому завету потом работал и Аркадий Райкин. Из старого репертуара перешла в новый прогремевшая еще в 1909 году в «Кривом зеркале» опера-пародия «Вампука, невеста африканская, во всех отношениях образцовая опера», высмеивавшая дурные традиции оперных либретто и постановок. Композитором и дирижером «Вампуки» был Владимир Эренберг. С того времени «Вампука» стала нарицательным именем бессмысленной и ходульной оперы.

Весной 1928 года, незадолго до смерти, Александр Кугель направил коллективу «Кривого зеркала» письмо: 

­«­...дело даже против прошлогоднего сезона очень пошло назад. Больше всего виню себя, потому что проникся сам «кое-какством». «Кривое зеркало» есть театр ни в коем случае не допускающий: а) грубости, б) вульгарности, 

в) небрежности... грустно признавать все свои грехи по части недосмотра... я прошу вас, товарищи, помнить, что надо уважать театр и себя как художников, и от уважения публики к театру ждите успеха».

Но, увы, успех уже не пришел. Театр бился в материальных трудностях, и его вовсю шпыняли уже новые кугели советского разлива. В начале 1931 года «Кривое зеркало» прекратило свое существование, но до его конца Александр Рафаилович Кугель не дожил. Он умер 6 октября 1928 года, в возрасте 64 лет. Похоронен на Волковом кладбище в Ленинграде.

Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия



Комментарии:

  • 10 июня 2023

    игорь

    Нормального портрета Кугеля нет, а Луначарского, - есть!?

  • 10 июня 2023

    игорь

    Нормального портрета Кугеля нет, а Луначарского, - есть!?


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции