Лев Толстой Совесть против ненависти

После короткого и стремительного обмена дружескими посланиями Тургенев приезжает в Ясную Поляну, где оба мэтра отечественной литературы тесно общаются в течение целой недели. Оставивший воспоминания об этой встрече сын Льва Николаевича Сергей Львович писал: «Они много разговаривали наедине, в кабинете и на прогулках. Вероятно, главной темой их разговоров была литература…» Разумеется, литература не могла не являться основным предметом общения двух гигантов, но писатели достаточно основательно обсудили разнообразные духовные проблемы, которые играли в жизни затворника Ясной Поляны поистине огромную роль…

Путь к себе
Прежде чем сделаться властителем дум читающей публики, общепризнанным мерилом нравственного состояния общества, будущий великий писатель долгое время шел обычной для светских молодых людей тропой проб и ошибок, заблуждений и сомнительных радостей. Поступив на факультет восточных языков Казанского университета, он вскоре разочаровался в избранном предмете, перешел на юридическое отделение, но, быстро остыв к скучным канонам юриспруденции, вернулся в родовое поместье.
Крупно проигравшись в карты и ощущая настоятельную потребность иных сильных ощущений, Толстой отправился на Кавказ попробовать кипящую в крови молодую силу в столкновениях с горцами, а затем перебрался на театр военных действий в Крым. В общем, в Петербург в 1855 году уже приехал не рефлексирующий юнец, а бравый офицер, к тому же участник героической обороны Севастополя. Кроме того, в столичных салонах о нем уже говорили как о подающем большие надежды, талантливом литераторе. Быстро утомившись нескончаемой чередой богемных развлечений петербургского света, Толстой отправляется путешествовать по Европе, где окончательно формирует свой жизненный выбор.
К этому времени, в 1862 году, Толстой принимает решение вступить в брак с 18-летней Софьей Андреевной Берс — дочерью врача московского придворного ведомства и, кстати, по материнской линии родственницей Тургенева. Обретение семейного счастья (а его наличие в первые годы супружества не вызывает сомнений) значительно расширило ареал деятельности писателя. Увлекшись ведением хозяйства, он значительно увеличил количество имений, прикупив немалые земельные площади в Самарской губернии. Но, разумеется, главным делом его жизни оставалось литературное творчество, огромные успехи на ниве которого поставили Толстого в ряд выдающихся русских писателей.
К концу 1870-х годов, переживая мучительный духовный кризис, Лев Николаевич обращает пристальный взор к давно волновавшим его историческим основам происхождения христианства. Ради достижения этой цели он предпочел неожиданный для интеллектуалов того времени метод: под руководством историка, публициста и раввина Москвы Зелика Минора принялся скрупулезно осваивать не только древнееврейский язык, но и современный разговорный.
Открыв для себя новые, неожиданные горизонты, русский аристократ, потомок знатнейших родов, получил возможность точно и квалифицированно воспринимать различные комментарии к библейским текстам, умело отделяя объективный научный анализ от злобных антисемитских инсинуаций. Одним из первых русских мыслителей Толстой окончательно убеждается в том, что в традициях русского народа отсутствует религиозная нетерпимость и национальная ненависть к евреям, но она, подобно разъедающей ржавчине, веками упорно прививается теми или иными корыстными и нечистоплотными политиканами.
Столкнувшись с многочисленными, подчас весьма искусными юдофобскими измышлениями, Толстой осознает, что болезненная страсть велеречивых апологетов антисемитизма является не чем иным, как отвратительной разновидностью патологического мракобесия.
Тяжело переживая утрату многих традиционных идеалов в любезном его душе Отечестве, граф Толстой утвер­ждал, что страну больше могут губить не вражеские армии, но распад внутренних связей, «перерождение нравственной сердцевины». «Только преднамеренная клевета, — в запальчивости писал Толстой, — может говорить, что между евреями и христианами существует стихийная, расовая вражда, невытравимая племенная рознь!» Великолепна и неподвластна времени другая мысль писателя: «Б-г допускает бесправие отдельных народностей, чтобы мы имели повод живым подвигом деятельного миролюбия исправить все прежние грехи по отношению к иноплеменникам».
Вспоминая ту, уже далекую встречу в Ясной Поляне с Тургеневым, Толстой наверняка не раз мысленно полемизировал с этим утонченным романтиком. Ведь, с одной стороны, будучи решительным и последовательным либералом, Тургенев не мог не отнестись сочувственно к проблемам еврейского равноправия, но, выросший в помещичьей среде, этот блистательный певец русской природы не сумел подняться над кастовыми предрассудками, отнесясь к этому больному для общества вопросу с налетом презрительной иронии. Достаточно характерной для Тургенева явилась реакция на серию еврейских погромов 1881 года. На призыв откликнуться на это ужасное событие он спокойно заявил, что его выступление может только навредить еврейским интересам, ибо антисемиты тут же публично объявят его продавшимся Сиону.
Конечно, подобная позиция была абсолютно чужда бескомпромиссному и принципиальному Толстому. Предметно возражая Тургеневу, который в рассказе «Жид» изображает еврея в крайне непривлекательном свете, Лев Николаевич в своем романе «Воскресение» рисует хотя и второстепенный, но невероятно обаятельный образ еврея Симонсона.
Для мироощущения Льва Толстого характерен и такой момент. Отталкиваясь от тезиса уважаемого им немецкого философа Шопенгауэра о том, что только гений искусства способен до конца постигнуть смысл великой идеи, Толстой категорически возражает маститому мыслителю в его понимании роли иудаизма. Являясь закоренелым, почти трагическим носителем пессимизма, немецкий философ ненавидел в еврейской духовной идеологии ее удивительное жизнелюбие и стойкую веру в светлое будущее.
Толстой же, при всех сложных жизненных коллизиях, оставался убежденным сторонником неминуемой конечной победы Добра над Злом, то есть той самой идеи, которая красной нитью проходит через многовековую историю еврейского мировоззрения.
Духовная правопреемственность большинства христианских положений по отношению к иудаизму, по определению Толстого, изначально предполагает обязанность общества тщательно остерегаться любого проявления нетерпимости к евреям, тем более такого кощунственного, как гонение. Благородная, верующая душа, полагает писатель, не может, не имеет права высокомерно отчуждаться от тех, кто ищет и находит божественную истину другими путями. Люди, поднимающие меч религиозных гонений, мертвы, поскольку не сумели подняться до высот понимания Веры. При разрешении национальных споров, в особенности таких, которые затрагивают интересы малых, зависимых от настроения властей народов, необходимо прежде всего устранить любые проявления репрессивной политики и всевозможных ограничений в правах.
Как несложно понять, в российском обществе толстовские взгляды разделялись далеко не всеми, в том числе даже ревностными почитателями его таланта. Достаточно резко на воззрения писателя отреагировала церковь, отлучившая его от своего лона и провозгласившая его взгляды еретическими. В 1903 году даже появилось специальное постановление Синода о признании Толстого не принадлежащим к церкви, что грозило ему лишением права на христианское погребение. Но Толстой уже не нуждался в церковном благословении и поддержке, поскольку искал истину в своем сердце и не прекращал этот поиск до последнего дня.
Великий художник слова, моралист, религиозный мыслитель и философ, Толстой до конца осознал свои обязательства, взятые им перед Б-гом, людьми и собственной совестью. Уже находясь на смертном одре, он произнес слова, в полной мере характеризующие смысл его непримиримой к любому проявлению зла жизненной позиции: «Зачем вы заботитесь обо мне, когда есть миллионы людей, о которых надо заботиться?..»
Борис ЯКУБОВИЧ, Россия