Владимир Долинский с детства был хулиганом

Владимир Долинский с детства был хулиганом. Он родился в семье польского еврея Абрама Долинского. Учителя в школе стонали при одном упоминании фамилии Долинский, позже, в театральном училище, его выгоняли из стен серьезного заведения за драки. «Поверьте, рано или поздно он окажется в тюрьме», — уверяли родителей Владимира те, кто хоть немного был знаком с будущей кинозвездой. И ведь как в воду глядели.
В 1973 году Владимира Долинского (в то время уже перспективного актера, которого узнавали на улицах), осудили на четыре года лишения свободы. Вот только — ирония судьбы! — ни в каких драках он на тот момент не участвовал. И вообще, по сегодняшним меркам, не совершал ничего преступного. Он всего лишь несколько раз перепродал валюту. То, что сейчас можно сделать на каждом углу в обменном пункте, тогда сурово каралось законом. Ведь он — немыслимое дело! — нарушил Правила о валютных операциях. И пришлось ему на своей шкуре узнать все прелести тюремного быта.
– Это напоминало дурной сон: вышел купить сигарет, а вернулся через четыре года. Да, я перепродавал валюту. Ну а что, как заработать в те годы? Я был молод, хотелось жить красиво. А на актерскую зарплату не сильно разгуляешься. Взяли меня на улице: оказывается, за мной уже следили компетентные органы. Поначалу никак не мог поверить, что весь этот кошмар происходит со мной. Как же так: я ведь никого не убил, не ограбил, что же я делаю в тюрьме?..
– А потом смирились?
– Осознав, наконец, что дело нешуточное, решил косить под дурачка. Начал с малого. Когда в камеру пришел заместитель начальника Лефортовской тюрьмы с указанием изучить распорядок дня, я сделал невозмутимое лицо: «Извините, тут написано, что отбой производится ровно в двадцать два ноль-ноль. Так вот, я боюсь, что у меня не получится». «Что не получится?» — не понял такой постановки вопроса майор. «Не получится приезжать вовремя. Потому что спектакль «Насреддин», к примеру, заканчивается в пятнадцать минут одиннадцатого. Как же я успею добраться до Лефортова?» Помню, он посмотрел на меня как на малость тронутого и быстро ретировался со словами: «Это не ко мне вопросы, решай все со своим следователем». Дальше — больше. При каждой встрече с работниками тюрьмы я с подобострастным выражением лица начинал предлагать свои услуги: сходить там в какую-нибудь камеру, почитать осужденным особо патриотические стихи или сыграть миниатюру. Но когда я понял, что этого мало, то предпринял попытку суицида.
– Вы действительно решили покончить жизнь самоубийством?
– Нет, что вы. Я хотел просто имитировать суицид. Самым трудным в этом жестоком сценарии было не лишить себя жизни по-настоящему. Я специально рассчитал все так, чтобы не отключиться раньше времени — меня должны были заметить и успеть спасти. Первым делом я обзавелся «орудием убийства» — когда нам после первого банного дня выдали ножницы для стрижки ногтей, я их припрятал. Как уж мне удалось этими ножницами с тупыми концами расковырять себе вену, рассказывать не буду — поберегу ваши нервы. Скажу только, что мой замысел удался: как только из вены хлынула кровь, а сам я грохнулся в обморок, в тюрьме начался переполох. Захлопали двери, загрохотали затворы, по коридорам забегали люди, меня начали откачивать нашатырем и обрабатывать рану. Когда меня дотащили до врача, я чуть повторно не свалился в обморок — уже от разочарования. Кольнув меня своим цепким взором, местная докторша вынесла вердикт: «Сдохнуть не дадим, и не надейся. Инвалидом останешься, но жить будешь. Мы и не таких ломали». Но меня это не остановило. Потом я еще вскрывал себе вену при помощи высушенной рыбной кости, разбивал о кафель голову, резал кожу на горле…
– Какой кошмар! Но помогло хотя бы?
– Нет, все мои попытки вырваться на волю, пусть и таким жутким способом, не увенчались успехом. Главный врач — эксперт Института имени Сербского академик Лунц — после изучения всех обстоятельств моего дела вынес вердикт: «По составу преступления — вменяем». Поэтому год и семнадцать дней я провел в Лефортовской тюрьме, а потом по этапу меня отправили на зону в Кировскую область. И вот там моя профессия на воле очень пригодилась.
– Опять пришлось изображать склонного к суициду неврастеника?
– Нет. Когда меня через какое-то время отправили на поселение, замдиректора совхоза вспомнил меня по роли пана Пепичека в знаменитом тогда на всю страну «Кабачке 13 стульев». Меня тут же определили на «теплую» должность истопника в местном клубе. И я моментально стал настоящей деревенской знаменитостью. Послушать меня приходило все совхозное начальство. Ну, я и заливался соловьем: сколько получают актеры «Кабачка», как они гуляют-веселятся ночами, живет ли пани Моника с паном Профессором и на ком женат пан Ведущий. Честно скажу: более благодарной аудитории я в своей жизни больше не встречал! Так что, как бы это ни показалось странным, время тогда пролетело для меня незаметно. К тому же коротал я его уже не в одиночестве.
– Даже так? Вас настиг тюремный романс?
– Да, не смог без женского внимания. Как раз в это время на практику в совхоз прибыла молодая хорошенькая учительница с редким именем Алевтина. Под одной крышей мы провели все время моей отсидки. Я даже готов был на ней жениться. Мы собирались узаконить наши отношения сразу после моего освобождения. Вот только характер у Алевтины оказался такой ветреный! Пока я ездил в Москву утрясать все свои дела, она успела найти другого возлюбленного — тоже из зеков. Так завершился мой тюремный романс!..
– И как вас встретила Москва? Обычно тем, кто вернулся из мест не столь отдаленных, невероятно сложно устроиться на работу. Вы тоже столкнулись с проблемами?
– Нет, мне повезло. Сразу после возвращения из зоны меня приютил Марк Захаров, с которым мы познакомились еще в период моей работы в Театре сатиры. Уже через два дня я числился актером труппы Ленкома. Тут же появились и крупные роли. Да и коллектив меня принял отлично. Особенно сдружился я с Сашей Абдуловым, Олегом Янковским, Сашей Збруевым. Как мы гуляли в те годы! Помню, идем с Абдуловым по улице Горького. Сашка — в модной импортной дубленке в пол, высокий, красивый. Неподалеку от одного отеля к нам клеятся две дамочки легкого поведения — видимо, приняли за иностранцев (тогда ни я, ни Абдулов еще не были людьми узнаваемыми). Мы сориентировались очень быстро и затараторили какую-то абракадабру: «Силь ву пле, бонсуа, аморе, плиз, грация милле». Девочки — в полном восторге: как-никак настоящих фирмачей отхватили. В глубокой уверенности, что мы не понимаем ни слова, радостно переговариваются: «Посмотри, какие мужики! Вот повезло так повезло!» Короче, приехали к ним домой, на столе тут же появились какая-то выпивка, закуска. Мы только знай продолжаем лепить дикую чушь на смеси всех существующих и несуществующих языков. Только чем больше выпиваем, тем все трудней удержаться от русского мата. Спохватывались в последний момент. Помню, наступил на собачку и непроизвольно ору: «Б...» Тут же смотрю на изумленные глаза девиц и изящно выхожу из ситуации: «Бляремонд де парти». Или «Ё…» вдруг переходило в невинное «Ё тэйбл». Короче, провели вечер на славу и благополучно забыли об этом приключении. Однако спустя многие годы — Абдулов к тому времени уже превратился в народного любимца — к нему на фестивале подскочила незнакомая дамочка: «Ой, Саша, а помнишь, как ты меня вместе с Долинским «снял» у «Националя»?»
А каким большим приключением стали для всех нас съемки фильма «Тот самый Мюнхгаузен», которые проходили в Германии! Для меня это был первый выезд за границу, и к столь важному событию я подготовился основательно. Мой московский приятель, работавший в сфере торговли, помог достать черную икру. Везти с собой четыре кило ценного продукта мне бы вряд ли кто разрешил, поэтому в качестве контрабандиста выбрали Олега Янковского — он, в отличие от всех нас, уже тогда был безумно популярным актером. Короче, нагрузили его банками в полной уверенности, что уж Янковского трясти на таможне не станут. Так и случилось. Но вот дальше вышла промашка. Приехав в Германию и радостно потирая руки — это сколько же пар джинсов можно купить на вырученные от икры деньги! — мы отправились на экскурсию по местным барам и ресторанам. Почему-то при виде нашего товара все немцы реагировали одинаково — в ужасе закатывали глаза и яростно махали руками: «Найн, нихт, найн!» Позже я понял, что они просто боялись связываться с сумасшедшими русскими — ведь каждая баночка тянула на два килограмма! Но тогда я пребывал в состоянии, близком к шоковому: все суточные к тому времени были уже потрачены, а икру так и не удалось пристроить. Закончилось все тем, что мы устроили пышный банкет в гостиничном номере. Ели эту икру, заразу, деревянными сувенирными ложками (они тоже почему-то «не пошли»), а запивали все шампанским, причем — с гусарской удалью — из туфельки актрисы Лены Кореневой.
– Почему же вы ушли из Ленкома?
– Не я ушел, а меня ушли. И, как я считаю, Марк Захаров принял абсолютно правильно решение, когда избавился от меня. Меня подвели как раз эти самые гулянки. Я и в детстве-то не отличался спокойным нравом, а после отсидки вообще стал агрессивным. Ну а уж когда выпивал… Однажды подрался прямо на дне рождения Олега Янковского в одном очень интеллигентном месте, причем с официантами. В другой раз меня забрали в милицию, где я учинил дикий скандал: Саше Збруеву, который ночью приехал вытаскивать меня из-за решетки, пришлось включить все свое обаяние, чтобы замять это дело. Короче, после нескольких таких случаев меня из Ленкома выгнали. Точнее, я сам доигрался до того, что со мной попрощались.
– И опять все пришлось начинать заново?
– Видимо, не совсем я пропащий человек. Ведь именно в тот тяжелый момент, когда, казалось, все вокруг рушится, мне была подарена встреча с моей женой Наташей. Мы познакомились с ней в Еврейском драматическом театре (театр «Шалом». — Ред.), где я одно время работал. Наташа — тоже актриса, но она смогла пожертвовать своей карьерой ради семьи. В 1987 году мы поженились и вместе вот уже много-много лет. И хотя этот брак у меня пятый по счету, я шучу, что все прежние были ненастоящими, а так, подбраковочками. А уж когда у меня, взрослого 44-летнего мужчины, родилась дочь Полина, жизнь будто преобразилась. Появились и роли в кино, и новые работы в театре. Считается, что по-настоящему талантливые люди никогда не бывают собой довольны. Я тоже постоянно к себе придираюсь, но не могу не признать: мне грех жаловаться на судьбу. Да, я много напортачил в своей жизни, но потом удача, кажется, снова посмотрела в мою сторону. И пока идет рядом со мной!
Дмитрий ТУЛЬЧИНСКИЙ, Россия