Скандальная история

Режиссер Никита Кобелев, взявшийся (кстати, впервые в мире) за постановку драматического произведения известного прозаика и сценариста, в целом отнесся к первоисточнику с уважением, хотя и позволил себе небольшие вольности.

Количество скандалов Кобелев сократил до шестидесяти восьми, картин — до шести, а актов — до двух. Чрезвычайно объемный список действующих лиц сделал более сжатым, поэтому о нескольких персонажах, у Горенштейна появляющихся на сцене, в спектакле лишь упоминается. Подкорректировал Кобелев и заявленный Горенштейном принцип разделения эпизодов при помощи закрывающегося занавеса. В спектакле после окончания очередной части сверху опускается табличка с соответствующей надписью и одновременно некий «человек от театра» выносит еще одну табличку приблизительно такого же размера, на которой написана дата, когда будет происходить действие следующей сцены.

Но обозначенный Горенштейном временной период — с 1945 по 1975 год — остался неизменным. На протяжении этих тридцати лет и разворачивается сюжет, в течение которого мы получаем возможность наблюдать за жизнью членов некой еврейской ­семьи, корнями связанной с Бердичевым. С городом, который всегда считался исконно еврейским. О подобном факте зрителям предусмотрительно напоминает приложенная к программке аннотация, сообщающая, что в конце позапрошлого, XIX века евреи составляли восемьдесят процентов всего населения Бердичева.

А сегодня там осталось всего три тысячи евреев. То есть Горенштейн и театр предоставляют нам шанс еще и прикоснуться к своеобразной, давно уже канувшей в Лету «Атлантиде». И это само по себе ценно.

Отрадно и то, что режиссер вместе со сценографом Михаилом Краменко предпочли не пользоваться новейшими технологиями, дабы построить этакую модную виртуальную реальность, а скрупулезно, до мельчайших деталей воссоздали на Основной сцене Театра имени Вл. Маяковского нехитрую обстановку среднестатистического провинциального жилища советских лет с видавшей виды мебелью (ее качество, правда, несколько улучшается по мере роста благосостояния обитателей старой бердичевской квартиры без особых удобств) и нехитрыми украшениями (среди них обращает на себя внимание портрет Сталина, который героиня спектакля, Рахиль Капцан, отказывается снять со стены и после разоблачения культа личности вождя. Но затем его все-таки сменяет скромная чеканка. К финалу здесь появляются телефон и телевизор…

Такая чисто бытовая организация игрового пространства оказывается удобной, комфортной для артистов, существующих в спектакле в столь любимом публикой подробном, психологическом ключе, позволяющем создавать запоминающиеся образы даже тем, кому доверены роли второго плана. В том числе: Ефиму Байковскому (сосед Рахили Макар Евгеньевич), Майе Полянской (Броня Тайбер — мать зятя Рахили), Елене Мольченко, которой удается эскизно, буквально несколькими точными штрихами набросать яркие, колоритные портреты двоюродной сестры Рахили Были Шнеур, а также полковничьих жен — Вшиволдиной и Деевой. Что уж говорить о Татьяне Орловой и Татьяне Аугшкап — исполнительницах главных ролей Рахили и Злоты, родных сестер, на долю каждой из которых выпало немало испытаний. Вдобавок они постоянно ругаются между собой, но наверняка неспособны и дня прожить друг без друга.

Думается, спектакль Театра имени Вл. Маяковского вообще о том, что несмотря на неизбежные ссоры и представляющиеся едва ли не смертельными конфликты и взаимные обиды, родственные связи нерушимы. Благодаря любви. Благодаря общей памяти об ушедших (когда Рахиль рассказывает о своих умерших родных, она набрасывает на стулья пиджаки, которые так и висят до конца спектакля как знак незаживающих в сердце героини ран). Благодаря доброте, изначально заложенной в людях.

Впрочем, с позиции нынешней более чем жестокой действительности можно предположить, что все это осталось достоянием исключительно прошлой, как принято сейчас выражаться, «совковой» эпохи. И, в частности, прерогативой таких вот маленьких городов, как Бердичев, жители которого явно не были избалованы роскошествами, зачастую присущими столичным мегаполисам.

Эту свою, увы, стремительно разрушающуюся малую родину и ее колоритных обитателей спешит запечатлеть на фотопленку в придуманной режиссером финальной, плавно переходящей в поклоны мизансцене Виля (Александр Паль). Племянник Рахили и Злоты, круглый сирота, практически выращенный своими тетками. Колючий, не слишком приветливый, словом, малосимпатичный человек. Однако именно он произносит в спектакле одну из самых, пожалуй, важных реплик о том, что необходимо принимать культуру той страны, где ты живешь, но и не отрекаться от своего еврейства.

Последнее Горенштейн постарался подчеркнуть в своей пьесе преимущественно в том, что касается речи. Речи довольно замысловатой, в которой идиш смешивается с плохим русским языком. Для освоения этого «гибрида» актерами Театра имени Вл. Маяковского режиссер Никита Кобелев пригласил специального педагога — Аллу Бруссер. Со своими подопечными она поработала добросовестно. Порой кажется, что даже слишком. Ведь участникам спектакля нередко изменяет чувство меры, и они (хочется верить, что невольно) подчеркивают нелепость ряда речевых оборотов. Вследствие чего в серьезных, совсем не располагающих к веселью моментах зрители смеются. Словно не драму смотрят, а слушают обросший характерными, пошлыми штампами еврейский анекдот. И это тем более обидно, если учесть тот факт, что отдельные фрагменты «Бердичева» (к примеру, тот, где под пронзительную музыку Ави Беньямина начинает распадаться на части макет знаменитой бердичевской башни, наряду с многочисленными предметами быта тоже присутствующий в спектакле) трогают до слез.

Майя ФОЛКИНШТЕЙН, Россия

Фото: Илья Долгопольский

На фото — сцены из спектакля