Самоотверженность юноши из Самарканда

23 декабря 2014

3722

Рассказывает Моше Хаим: «Несмотря на нашу осторожность, однажды соседи обнаружили, что слишком много незнакомых мальчиков входят в дом и выходят из него. Они спросили маму, почему к нам приходит так много детей. Она вышла из положения с присущей ей мудростью, объяснив, что не позволяет своим детям ходить по чужим домам, и поэтому друзья приходят к ним…»

Продолжение. Начало в №№ 1042–1052

Воспоминания Моше Хаима Коэна

От автора. В начале 1960-х годов, когда начались занятия в подпольной ешиве, мы тщательно и в полной секретности подбирали учеников и места учебы, предварительно проверив их надежность. В конце 1960-х создалась ситуация, которую в контексте того времени можно рассматривать как некоторую вольность. Мы начали принимать больше учеников, открывали дополнительные классы и брали в меламеды таких людей, которых в прежние времена сильно опасались, да и они остерегались нашего общества.

***

В 1968 году мой дядя Машиах Худайдатов пришел к моему отцу, мужу его сестры, и сказал:

– У тебя просторный закрытый двор, в котором большой дом и еще один маленький. Мы станем платить арендную плату, а дети будут приходить к вам заниматься. Ты ведь учитель, моя сестра — врач, никто не заподозрит, что у вас изучают Тору.

По правде говоря, у отца были все основания отказать шурину в просьбе. Он мог навсегда потерять работу учителя в государственной школе, если бы обнаружили, что в его доме проходят подпольные занятия по изучению Торы. Но отец уважал Машиаха и согласился, только попросил, чтобы дети не болтались на улице и в течение дня не выходили из дома.

Постепенно число учеников увеличилось до десяти и продолжало расти. Чтобы соседи не заметили оживленного движения около дома, мы решили часть ребят оставлять у себя на ночлег. Тогда им не нужно будет ежедневно входить, а затем снова выходить на улицу.

Так дом отца превратился в настоящую ешиву с общежитием. Среди ее учащихся в то время были Шломо Хаим Ниязов, в настоящее время глава бухарской общины в Боро-Парке, Нехемья Ладаев и его брат, братья Ицхак и Шимон Файзаковы, братья Малаевы, сыновья Бхора Мулокандова, Бхор Завулунов и другие.

Несмотря на нашу осторожность, рассказывает Моше Хаим, однажды соседи обнаружили, что слишком много незнакомых мальчиков входят в дом и выходят из него. Они спросили маму, почему к нам приходит так много детей. Она вышла из положения с присущей ей мудростью, объяснив, что не позволяет своим детям ходить по чужим домам, и поэтому друзья приходят к ним.

У нас был меламед — реб Берл Рубинсон. Это отдельная история. Однажды реб Моше Нисилевичу пришло в голову, что он может быть хорошим учителем, и он попросил моего дядю Машиаха предложить Рубинсону работу. Но когда дядя обратился к Берлу с этим предложением, тот испугался и отказался даже слушать, так как уже провел в заключении десять лет. Однако спустя полгода реб Моше снова попросил Машиаха поговорить с реб Рубинсоном. Тот начал осторожно, издалека, и заверил Берла, что никто ни о чем не узнает. Тот пообещал подумать и через некоторое время дал свое согласие. Так он стал меламедом. И даже после того, как все уехали в Израиль, занятия во дворе отца продолжались, но уже без преподавателя: старшие ученики обучали младших.

Исполнив отцовский долг, он ушел в мир иной

Неподалеку от нашего дома действовала еще одна подпольная ешива, располагавшаяся в доме Йосефа Яхобова, сына Моше Яхобова, любавичского хасида.

От автора. Я помню, моя мама говорила: «Он счастливчик», не про нас будет сказано, так как умер за год до того, как все его товарищи были арестованы Сталиным за их принадлежность к любавичским хасидам и отправлены в Сибирь на двадцать пять лет. Они-то, конечно, погибнут где-то там и даже не будут похоронены по еврейскому закону, а этот реб Йосеф Яхобов похоронен по-еврейски, и дети смогут посещать его могилу.

Однако после смерти Сталина и освобождения его товарищей мама говорила: «Отовсюду приходят, но не с того света».

***

– После свадьбы Бецалель Шиф снимал квартиру у Иосифа, — продолжал Моше Хаим. Через некоторое время в ней начали учить Тору, хозяин занимался вместе со всеми. Ицхак Файзаков, приехавший со своим братом Шимоном из городка Каттакурган, ночевал в доме Бецалеля.

С братьями Файзаковыми связана особая история. Их отец Рахамим был обыкновенным евреем. Он хотел, чтобы его сыновья изучали Тору. Однажды он встретил Рефаэля Худайдатова, объезжавшего окрестности Самарканда для организации подпольных классов и контроля за учебным процессом. Рахамим попросил его позаботиться о том, чтобы его сыновья учили Тору.

Файзаков приехал с сыновьями в Самарканд, и Рефаэль попросил нас принять его детей на учебу. Сначала мы опасались иметь дело с незнакомым человеком, но Рахамим настаивал и упрашивал так, что мы убедились в его искренности, что ему можно доверять. В результате два мальчика остались в Самарканде. Счастливый отец вернулся в свой городок и вскоре умер от инфаркта. Мы увидели в случившемся знак свыше: позаботившись о том, чтобы его дети учили Тору, он как бы завершил свою миссию в этом мире и вернул душу Б-гу. Братья продолжали учиться у нас и стали специалистами-шойхетами.

Милицейский кадиш

От автора. Моше Хаим вспоминает неприятное событие, чрезвычайно напугавшее всех. В те годы многие молодые люди в Самарканде пользовались велосипедом как средством передвижения. Я помню, когда реб Мендл Футерфас приехал в Самарканд, ему показалось странным, что все ездят на велосипедах, он даже назвал нас велосипедными хасидами.

***

Ездил на велосипеде и Бецалель Шиф. Однажды он сломал ногу. В то время он соблюдал траур по матери. Поскольку его нога была в гипсе, нужно было собирать миньян для молитвы и чтения кадиша* у него в доме. Разумеется, молодые ребята помогали ему собрать 10 человек — составить миньян, особенно в том, что касается ежедневной послеполуденной молитвы Минха и вечерней — Арвит.

Однажды Бен-Цион Рубинсон приехал на Минху в дом Бецалеля на велосипеде и привязал его к дереву у дома. Через некоторое время местный милиционер, заметив оставленный без присмотра велосипед, решил зайти в дом и узнать, кому он принадлежит. В этот момент все молились «Шмоне-эсрэ»**. Они услышали стук в дверь и сразу поняли, что это чужой. У нас всегда был известный только нам условный знак. Например, стукнуть дважды, а после небольшого перерыва — трижды. Сейчас стучали непрерывно. Один из детей, не посвященный в тайну условного стука, открыл дверь, и я, отступая, как и положено, на три шага назад при произнесении заключительной фразы «Шмоне-эсрэ» «Осэ шалом...», наткнулся на милиционера… Тот вошел.

– Кому принадлежит велосипед возле дома? — спросил он и замер, поразившись странному зрелищу: группа людей, стоя молча, чуть-чуть покачивается взад-вперед.

Через мгновение он очнулся…

– Что это здесь? Собрание? — спросил он.

Бецалель подошел к нему и ответил:

– Как видите, у меня сломана нога, они пришли меня навестить.

Это было очень слабое оправдание, но нужно было сказать хоть что-нибудь! Тем временем милиционер подошел к столу, на котором были сложены молитвенники, и стал их перелистывать. Он открыл молитвенник (разумеется, слева направо) и нашел на первой странице (то есть на последней) кадиш-ятом в транслитерации русскими буквами. Он стал читать по буквам, не понимая смысла. Прочитав несколько слов, остановился и спросил:

– Что здесь написано?

Ему ответили, что это молитва, которую читают в случае смерти близкого родственника. Милиционер побледнел, было заметно, что эта тема его пугает. Он поспешил закрыть книгу и вернуть ее на место. Тем временем два пожилых человека, присутствовавших на молитве, успели скрыться. А хозяин, сообразив, как избавиться от этой неприятности, отвел милиционера в другую комнату, сунул ему взятку, и тот пошел своей дорогой.

Бар-мицва в Кутаиси

Принимая участие в празднованиях бар-мицвы, которые устраивают в наши дни с размахом в роскошных залах, я всегда вспоминаю свою собственную бар-мицву. Это было летом. Моя мама страдала от болей в ногах, и врачи посоветовали ей полечиться в Цхалтубо, в Грузии. Родители поехали на курорт и взяли меня с собой. Местный климат положительно повлиял на здоровье мамы, и она решила остаться еще на некоторое время. Но близился день моей бар-мицвы, и отец поехал со мной в Кутаиси.

Там в синагоге меня впервые вызвали к Торе. Затем отец угостил молившихся там евреев, все сделали лехаим. В этом и заключалось все торжество. Еще в Самарканде я выучил к бар-мицве маамар — беседу Ребе Раяца на стих «...и придут потерянные из страны Ашур, и отторгнутые из страны египетской...»*** Но у меня не было никакой возможности прочитать этот текст, поскольку мы находились вдали от моих самаркандских друзей и знакомых, и не было никакой уверенности, что собравшиеся его поймут.

Раввин Гиллель ЗАЛЬЦМАН, США

Продолжение следует.

________

* Кадиш — молитва, прославление Имени Всевышнего и Его могущества. Одна из разновидностей кадиша — кадиш-ятом («кадиш сироты»), который произносят в присутствии миньяна в дни траура и поминовения умерших.

**«Шмоне-эсрэ» («Восемнадцать благословений»), или «Амида» (букв. «Стояние»), — основная часть каждой из трех ежедневных обязательных служб (Шахарит, Минха, Аравит). В субботу и в праздники ее читают также и в службе Мусаф, а в Йом Кипур — и в службе Неила.

***«Сангедрин», 13.

Самоотверженность юноши из Самарканда

Комментарии:

Гость Илья, Москва

Гость Борис

Гость Соня Гринштейн, г. Дмитров

Добавить комментарий: