«Дальше — тишина…»

 Геннадии ЕВГРАФОВ, Россия
 27 февраля 2015
 6310
…Спектакль «Дальше – тишина…» шел до тех пор, пока исполнительнице главной роли Фаине Раневской хватало сил играть эту роль, то есть до осени 1982 года. 24 октября она вышла на сцену в последний раз. Ей было 86 лет. Ее не менее прославленному партнеру Ростиславу Плятту — 74…  

Жизнь сбудется, стоит только расхотеть.

Фаина Раневская

 

Так назывался спектакль Театра им. Моссовета по сценарию американской писательницы Виньи Дельмар. Он шел на сцене прославленного театра почти тринадцать лет. Действие происходило в Калифорнии, но могло происходить в любой точке земного шара. Сюжет пьесы был прост как дважды два, но потрясал зрителя как Ниагарский водопад — каждый надеялся, что с ним это никогда не случится. Хотя это может случиться с каждым.

Старики Люси и Барклай Куперы должны отдать дом банку, потому что не в состоянии платить за него. Дети платить за родителей не хотят. Отца забирает дочь, но для матери у нее не находится места «ни под лестницей, ни в чулане». Ее отправляют в приют для престарелых. Но она просит не рассказывать об этом мужу, с которым прожила пятьдесят лет. Финал — прощание на вокзале, объятия Люси, слезы Барклая, и голос за сценой: «А дальше — тишина…»

Спектакль шел до тех пор, пока исполнительнице главной роли Фаине Раневской хватало сил играть эту роль, то есть до осени 1982 года. 24 октября она вышла на сцену в последний раз. Ей было 86 лет. Ее не менее прославленному партнеру Ростиславу Плятту — 74. Они не примеривали на себя судьбы своих героев, в этом смысле у них все было в порядке. Но в предлагаемых обстоятельствах два великих актера играли так, как будто они играют самих себя. С героями сближали старость и… «тишина».

Подыскать партнершу исполнителю главной роли Ростиславу Плятту было невозможно. Да и не нужно. И главный режиссер Павел Хомский это прекрасно понимал. Известная формула «незаменимых нет» в этом случае не работала. Спектакль сошел со сцены и превратился в спектакль-легенду.

Фаина Раневская ушла в «тишину» в 1984 году. Ростислав Плятт — в 1989. И стали легендой, как и спектакль, в котором они играли.

 

Яблоко от яблони

…в случае с Раневской опровергло эту расхожую истину. И упало в такие дали, закатилось в такие выси, о которых родители — владелец таганрогской фабрики красок, нескольких домов и т.д., и т.п. Гирш Фельдман и его жена Милка — даже представить себе не могли в самых розовых снах. Их любимая Фанечка, как и дети других зажиточных таганрогских евреев, обучалась в местной гимназии музыке, пению, литературе, конечно же иностранным языкам и прочим премудростям, и что из всего этого вышло? В отрочестве увлеклась театром, в юности покинула отчий дом и устремилась в большой город, где опасности подстерегали девицу на каждом шагу. И ни на уговоры отца, ни на слезы матери не поддалась. Характер! Ну а там пошло и поехало. Познакомилась с поэтами Цветаевой, Мандельштамом и Маяковским. Позже с Ахматовой, дружба с которой продолжалась всю жизнь. И влюбилась в самого Качалова. Но не сложилось.

А потом была актерская биржа, первый выход на сцену в Керчи. Первые неудачи и разочарования и первый успех в московском «Театре актера». Вот тогда и почувствовала себя настоящей актрисой. 

После Октября 1917-го объехала всю Россию — от Малаховки до Сталинграда. Пока не осела в Москве, в которой сменила около десяти театров — играла, пока не обрела себя в Театре им. Моссовета, из которого однажды ушла в Театр им. А.С. Пушкина, но затем вернулась на ставшую родной сцену.

В 1934 году дебютировала в кино в фильме Михаила Ромма «Пышка». Сыграла так, что приглашения стали сыпаться со всех сторон. Но взяла тайм-аут и только в 1939 году вернулась в кино — одновременно снялась в трех картинах: «Человек в футляре», «Ошибка инженера Кочина» и «Подкидыш».

После «Подкидыша» стала знаменитой на весь Советский Союз — кто только не повторял: «Муля, не нервируй меня!»

Она снималась в основном в эпизодических ролях, но многие зрители ходили на картины, в которых она играла, зачастую ради нее одной. Как, впрочем, и в театр. Когда в «Моссовете» поставили заурядную пьесу заурядного советского драматурга Билль-Белоцерковского «Шторм», на спектакль ходили ради Маньки-спекулянтки, в крошечной роли которой блистала Раневская (она сама с разрешения автора сочинила текст). Это был спектакль в спектакле. После того как она покидала сцену, зрители покидали театр. Завадский эпизод снял*, но сохранилась (к счастью) телевизионная запись этого фрагмента.

За свою долгую творческую жизнь (чуть ли не 70 лет!) она переиграла более сотни ролей. Ей было подвластно все — комическое и трагическое, смешное и печальное, трогательное и отталкивающее.

И в финале сыграла в спектакле «Дальше — тишина».

 

«Дальше — тишина»

В 1980-х в Москве было всего три театра, в которые ни на один спектакль нельзя было достать билет: Театр на Таганке, «Современник» и Театр Сатиры. На всех спектаклях был аншлаг, будь это «Мать» по Горькому на Таганке, «Большевики» по Зорину в «Современнике» или даже заурядный «Чудак» по пьесе Н. Хикмета в Сатире. Оно и понятно — Таганка ассоциировалась с именем Любимова, «Современник» — Ефремова, а в Театр Сатиры ходили на Папанова, Миронова, Ширвиндта и других не менее блистательных артистов. В других театрах пользовались успехом только отдельные спектакли.

В то время я сотрудничал с журналом «Театр» и мог попасть на любую премьеру. Но так получилось, что спектакль в Театре Моссовета я увидел тогда, когда жена попросила его посмотреть — все видели «Тишину» у нее работе, все восторгались и удивлялись, что она эту постановку пропустила. Случайно или нет, но именно в тот день, когда он шел в «Моссовете» в последний раз, мы и оказались в театре на этом спектакле.

Конечно, мы не знали, что Раневская не только играет в нем последний раз, но и в последний раз выходит на сцену. Но когда в финале она и Плятт, взявшись за руки, подошли к кромке сцены, по залу пробежала искра, зал напрягся, и, видимо, не только мне показалось, что Раневская прощается не только со своим зрителем, но и... И тогда театр взорвался аплодисментами. У многих на глазах были слезы. Овация длилась минут двадцать, и все это время зрители не отпускали артистов. Аплодировали все: на сцене — участвовавшие в спектакле актеры, в зале — благодарные зрители.

Я тогда был в том возрасте, когда не то что не думают о смерти, а редко задумываются о ней. Но хорошо помню свое тогдашнее ощущение — мне ­как-то стало не по себе. Вполне нервоустойчивый и не подверженный стрессам, я поспешил с женой поскорее выбраться из театра. Все было как обычно. На Садовом шла своя привычная жизнь: спешили по домам припозднившиеся пешеходы, по кольцу привычно растекался тогда еще состоящий не из иномарок транспорт, горела неприхотливая советская реклама 1980-х. Молодость быстро взяла свое. Мы постояли еще немного, вдохнули холодный предзимний октябрьский воздух и поехали домой.

Но это ощущение конечности себя и потому конечности мира, которое обожгло после спектакля, я запомнил на всю жизнь.

И стало «жалко всех и вся…»

 

Старость и одиночество

Когда наступила старость, играть на сцене не было сил. Старость — это когда еще много хочется, но мало что можется. Старость — это одиночество, болезни, тоска. Когда зимой в жилах стынет кровь, а летом холодеют руки и ноги. Но она не жаловалась, принимала мир таким, каков он есть. Понимала, что в жизни есть много выходов, из жизни — один. И продолжала жить, как жила, с верным псом Мальчиком и своими недомоганиями и хворями. Но уйдя со сцены, она не перестала быть актрисой и продолжала играть в жизни. Себя — настоящую, добрую и ироничную, мудрую и наивную, земную и потому грешную.

Когда-то она обронила: «Одиночество — это состояние, о котором некому рассказать». Единственное существо, которому она могла откровенно рассказать о своем состоянии, было существо бессловесное — любимый пес Мальчик, который заменил ей семью, детей. Который понимал обожаемую хозяйку с полуслова. С которым она возилась как с ребенком, отдавая ему всю свою не растраченную на семью и детей любовь и ласку.

И еще — несмотря на ее порой несдержанный язык, от которого страдали не только партнеры по театру, но и его главный режиссер (во время одной из репетиций, которая привела к очередному конфликту, взбешенный Завадский в сердцах крикнул Раневской: «Вон из театра!**» На что та мгновенно среагировала: «Вон из искусства!!!»), у нее оставались не ушедшие «в тишину» друзья по поколению, которые ее любили и понимали. И появились новые, из молодого поколения, которых она нежно любила, особенно Марину Неелову.

Когда ее поместили в больницу, сказала: «Если больной очень хочет жить, врачи бессильны». Она очень хотела жить, но врачи действительно оказались бессильны.

И еще у нее вырвалось: «Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения». Но на ее памятнике на Донском кладбище выбили простую бесстрастную надпись, которая ни в каких эпитафиях не нуждается:


Фаина Георгиевна Раневская

Народная артистка СССР

1896–1984

 

Рядом, на постаменте, притулился скорбящий Мальчик.

«Народные артистки 

на дороге не валяются»,

или Что скрашивает жизнь (юмор Раневской)

О юморе Раневской написано больше, чем известно ее высказываний по самым различным жизненным поводам. Все, кто писал на эту тему, пытались характеризовать этот действительно уникальный и потому бесценный юмор — юмор, присущий только Фаине Георгиевне Раневской.

Но никто не обратил внимания, что именно юмор помогал ей жить (и выживать) в довольно непростые эпохи, в которых (извините за тавтологию) она не существовала, а жила. Она обитала в России царской (где к евреям было особое отношение). Она уцелела в сталинской России (не к чему было прицепиться). И дожила до России брежневской, вялой и дряблой, но которая ко всем ее званиям и наградам добавила главную — орден Ленина (с опозданием, в связи с 80-летием).

Кроме юмора была самоирония, порой безжалостная и беспощадная. Потому что понимала — чтобы иметь право подсмеиваться над другими, надо научиться смеяться над собой. И она этому научилась.

Ну а насчет того, что «народные артистки на дороге не валяются», это произошло зимой, московские улицы плохо чистились и кое-где представляли собой каток. Однажды Раневская вышла из дома, поскользнулась и упала. Навстречу шел какой-то незнакомый мужчина: «Поднимите меня! — попросила Раневская. — Народные артистки на дороге не валяются». В середине жизни она подвела итог: «Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи».

 

P.S. Фаина Георгиевна Раневская прожила свою жизнь так, что о ней помнят не только сволочи. В 1992 году по решению редакционного совета ежегодно издающейся в Лондоне энциклопедии Who is who Фаина Раневская была включена в десятку самых выдающихся актрис XX века.

Геннадии ЕВГРАФОВ, Россия

______

*Когда Завадский решил убрать «спекулянтку» из спектакля, Раневская спросила у него: «Почему?» Завадский ответил: «Вы слишком хорошо играете свою роль спекулянтки, и от этого она запоминается чуть ли не как главная фигура спектакля...» Раневская предложила: «Если нужно для дела, я буду играть свою роль хуже». Как говорится, no comment.

**Такое могла себе позволить только Фаина Раневская. Любая другая актриса немедленно была бы уволена из прославленного театра. Она осталась. Как остался в искусстве и Юрий Завадский.



Комментарии:

  • 1 апреля 2015

    Гость

    Спасибо, Владимир! Про опечатку знаем. А какой журнал без опечаток))))))

  • 1 марта 2015

    Гость Владимир, Яхрома

    Я регулярно получаю журнал "Алеф", каждый номер жду с нетерпением. В моем любимом журнале порой бывают опечатки. Я сам в молодые годы работал редактором в газете. И понимаю, что это неизбежно. Вот и в этот раз в статье о Фаине Раневской второе примечание было оборвано. Возможно, это типографская ошибка. А может и недосмотр. Но на сайте эта статья опубликована целиком! И я узнал, чем заканчивается второе примечание. А статья замечательная!


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции