Витас

 Михаил Садовский
 23 июня 2015
 2986
В 1978 году мне позвонила и попросила зайти Татьяна Николаевна Леонтовская, редактор из Музыкального управления Министерства культуры СССР, которым руководил известный музыковед Константин Константинович Саква. Когда я пришел, она загадочно уведомила меня, что хочет познакомить с композитором, который вот-вот придет. Вскоре в дверях появился элегантный красивый мужчина с седой шевелюрой, чувствующий себя совершенно свободно, раскованно. Он протянул мне руку и произнес: «У меня сложное имя, и я плохо себя чувствую, когда в нем делают неправильное ударение. Поэтому зовите меня просто Витас, Витас Баркаускас». А как будет полное имя, поинтересовался я. После небольшого молчаливого раздумья он ответил: «Витаутас Прано Баркаускас. На втором слоге ударение! Лучше просто Витас». Мы посмеялись, и знакомство состоялось.  

Суть моего визита выяснилась тут же. Редактор предложила мне сделать перевод либретто оперы композитора Баркаускаса «Легенда о любви». Витас достал клавир — толстенную переплетенную стопу рукописных нотных листов, мы уселись за столом, и... я смотрел и смотрел, перелистывал страницы, и все больше и больше, как бы сказать поприличнее, обалдевал. К тому времени у меня был уже опыт написания стихов на готовую музыку. Мне приходилось это делать для обработок и переложений фортепианной музыки Мак-Доуэлла, Шумана, Грига, Сметаны, Дворжака, Словенского, Чайковского... 

Поэтому я действительно пришел в полное недоумение, а как это можно одолеть?! Такты были невероятной длины, порой от края до края страницы, и размеры внутри каждой фразы и даже такта менялись и были так причудливы, что я просто задохнулся. Среди оркестрантов бытует шутка, что когда они играют Римского-Корсакова, чтобы не сбиться, размер 11/13 они потихоньку проговаривают так: «Римский-Корсаков совсем сошел с ума».

«Ну, тут никакой считалочки-скороговорочки не придумаешь, — понял я и внутренне уже решил отказаться. Но как это сделать — рядом композитор, с другой стороны редактор, и мой отказ — это удар по мне, и довольно ощутимый удар. Отказаться от предложенной работы Министерства культуры! И не по каким-то идейным причинам, а потому что признаешь себя некомпетентным. В лучшем случае — надолго лишиться заказов от этого могучего ведомства.

А тут еще редактор начинает издалека и объясняет мне, что она понимает, какая это сложнейшая работа и что потому они меня и просят (а я про себя думаю, к чему бы эти масленые речи). Но они понимают, что ставки, которые существуют на эту работу, не соответствуют затрате труда.

О, Господи, да я уже все понял! Сидеть полгода минимум, не разгибаясь, и — да, за гроши! Когда мне назвали сумму... Если ее по дням разложить, то с такой зарплаты ноги протянешь. «А мы вам потом на других работах компенсируем!» — умасливает меня редактор. Я чем больше слушаю, тем яснее понимаю, что надо скорее хватать клавир и сматываться, чтобы с досады не наговорить чего-нибудь, о чем потом долго жалеть буду.

Я действительно забираю клавир, говорю композитору, что никакой эквиритмичной рыбы мне не надо. Редактор меня поддерживает, что, мол, клавир я сам прочту, что подстрочник с литовского я разберу, хотя он написан карандашом, что драму Назыма Хикмета я тоже хорошо знаю, оставляю Витасу телефон. И под предлогом, что тороплюсь, быстро исчезаю... Еду и думаю, что какой же я невезучий, что не умею я никак за себя постоять!

Читатель решит, что автор не в меру меркантилен. Да вовсе нет! Думаю, что об этой министерской кухне осведомлены далеко не все читатели. Но дело в том, что мои рассказы об автографах разных людей — повод передать эпоху, ушедшую навсегда, то время, которое мы прожили. А что такое искусство без деталей? Такого быть вообще не может. Я бы сказал так: искусство — это умение показать детали.

Работал я долго. Договор мне дали на год. Но я уложился раньше и на звонки время от времени из министерства с вопросом, как идет работа и не хочу ли я предъявить промежуточные результаты, самонадеянно отказывался. Витас тоже долго не звонил, потом через несколько месяцев осведомился по телефону из Вильнюса, как дела и не надо ли помочь.

Я представил клавир редактору и ушел — не при мне же она будет смотреть работу! Через неделю был вызван на Неглинную в министерство. Шел, сильно волнуясь. Но когда выслушал все восторги по поводу сделанной работы, понял: все, что ни делается, все к лучшему! Этой работой я подтвердил свое реноме на долгие годы вплоть до распада Советского Союза и затем ликвидации Министерства культуры СССР. Но и после этого в новом ведомстве того же названия в Российской Федерации знали и помнили эту мою работу с Витасом, которая называлась не перевод, а «русский текст». То есть я эквиритмично изложил стихами на русском языке либретто.

С Витасом мы встретились, когда клавир был готов и в нем были пойманы все блохи. В той же комнате на четвертом этаже в здании на Неглинной напротив Центрального банка редактор вручила клавир Витасу. Мы поехали ко мне домой, там Витас сел за инструмент, поиграл кое-что из этой оперы и спросил, не могу ли я немного дописать, — он решил дополнить концовку, и опять нужны стихи. Мне снова пришлось сидеть над уже привычными сложными ритмами, размерами, присущими композитору Баркаускасу.

Опера была поставлена в оперных театрах Вильнюса и Еревана. На сцене я ее не видел. Клавир издали в Ленинграде, и, что удивительно, он есть в Библиотеке конгресса в Вашингтоне (США).

Творчество Баркаускаса на Западе пользовалось большей популярностью, чем в нашей стране. Мы подружились. Писали хоровые опусы и для детей, и для взрослых.

Приведу справку из ныне составленной биографии композитора: «Один из ведущих мастеров современной музыкальной культуры Литвы В. Баркаускас принадлежит к тому поколению литовских композиторов, которые заявили о себе в 1960-е гг. как «возмутители спокойствия», обратившись к новой образности, новому, подчас шокирующему авангардистскому языку. С первых же шагов Баркаускас стал одним из лидеров молодых, но уже в его ранних сочинениях это новое никогда не навязывалось, а выступало в тесном контакте с традиционным, целиком подчиняясь художественному замыслу. На протяжении творческого пути стиль Баркаускаса гибко изменялся — менялись жанровые акценты, технические приемы, но неизменными оставались коренные черты — глубокая содержательность, высокий профессионализм, крепкий сплав эмоционального с интеллектуальным. В наследии композитора представлены фактически все жанры: сценические (опера «Легенда о любви», хореографическая сцена «Конфликт»), симфоническая и камерная музыка...»

Витас любил бывать у меня дома. Сидеть в кресле под торшером, и было заметно, что ему хорошо, спокойно, уютно. Мы беседовали часами. Он чрезвычайно интересный эрудированный собеседник и человек совершенно европейский.

Когда я первый раз оказался в его коттедже в Вильнюсе на берегу Немана, почувствовал это особенно реально. Может быть, оттого, что он часто бывал в Европе, его дочь жила в Германии, а он часто навещал ее, может быть, потому, что он воспитывался в относительно свободной среде. Я всегда чувствовал, что он смотрит на Запад и равняет себя по стандартам европейской культуры.

В пору, когда у него возникли семейные трудности, я предложил ему написать необычное произведение, которое, как мне казалось, отвечает нашим общим настроениям и мыслям.

Так возникла Кантата «Мы вдвоём» для камерного смешанного хора, сопрано, бас-баритона, флейты, двух ударных, виолончели и фортепиано. Я специально привел название полностью. Серьезное произведение, которое было приобретено Министерством культуры СССР и, надеюсь, наконец появится в печати в недалеком времени...

После того как Витас женился на музыковеде Тине Вабрут и переехал в Таллин, он стал таким счастливым, каким я его никогда не видел. Он светился. Они дружно показывали свой город, строили планы и планы. А потом я не знаю, что с ним случилось...

«Пятьдесят пять, — говорил Витас, лежа у меня в квартире на диване, — это самый возраст начинать все сначала. Тридцать лет-то у меня есть в запасе!» Но в середине ­1990-х он исчез с моего горизонта. И все. Попытки найти его — пустые хлопоты до сих пор. Где он, что с ним случилось? А у меня его рукописи, письма, фотографии и добрая, добрая память о хорошем друге и соавторе.

Михаил САДОВСКИЙ, Россия



Комментарии:

  • 24 июня 2015

    Гость

    Если кто-нибудь знает о судьбе и местонахождении Витаса Баркаускаса, напишите в чате. Или на электронный адрес редакции:
    larisa@alefmagazine.com


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции