Обыкновенный Ланцелот

«Позвонки минувших дней»
После распада альманаха «Весть» я долгие годы сотрудничал как редактор с издательством «Вагриус». Делал там книги из замечательной и быстро завоевавшей читательское признание серии мемуаров «Мой 20 век». В 2006 году мне предложили подготовить «Дневники» Евгения Львовича Шварца. Он начал вести «Дневник» с 1926 года, с начала своей литературной деятельности, когда он стал работать редактором детского отдела Госиздата и издательства «Радуга». И вел его практически всю жизнь — последняя запись сделана 4 января 1958 года, за одиннадцать дней до смерти. 
Жанр дневника в случае Шварца — определение чисто условное. Скорее, это своеобразный автобиографический роман, откровенная и искренняя исповедь писателя перед самим собой. Проза весьма экспериментального характера — здесь не только воспоминания о семье, размышления о литературном творчестве и своей писательской работе, наброски характеров для будущих пьес и чисто дневниковые записи о самых обычных, текущих событиях того или иного дня, но и емкие запоминающиеся характеристики своих современников — писателей, режиссеров, артистов, музыкантов, художников.
С 1950 года записи все более и более стали приобретать воспоминательный характер: Шварц обращался к своему детству, юности, рассказывал о своем вхождении в писательскую среду, дружбе с «Серапионовыми братьями», о первых книжках и пьесах, о жизни в блокадном Ленинграде, о своем посильном участии в противовоздушной обороне города, о годах эвакуации и возвращении в город. Рассказывал ярким писательским пером, правдиво и иногда щемяще искренно, без жалости и сантиментов прежде всего по отношению к себе. «На старости лет» учился (как он напишет 9 сентября 1947 года) «писать в лоб о себе, связно рассказывать о самых обыкновенных вещах... Зачеркивать, переписывать и обрабатывать по условиям, что я поставил сам себе, не разрешается». Через три недели разовьет мысль: «...И вот еще что — записывать то, что я думаю о своем основном деле — о литературе, — не в силах. Совестно почему-то. А ведь этим, в основном, я и дышу...»
Так и писал — о себе, «о своем основном деле — о литературе», о своих выдающихся современниках: С. Маршаке, К. Чуковском, Н. Олейникове, М. Зощенко и других.
Но многие записи не уцелели: перед эвакуацией Шварц сжег дневники 1926–1941 годов — взять с собой большие конторские книги не было возможности, оставлять на произвол судьбы в задыхающемся в тисках городе не хотел. И читателю остается только сожалеть об этих рукописных книгах, ставших горсткой пепла.
Поэтому мы решили для серийной книги отобрать самые интересные для нашего времени записи и назвать ее «Позвонки минувших дней».
 

Шварц и Акимов
В 1935 году Ленинградский театр комедии хотели закрыть — были претензии к режиссеру, актерам и репертуару. Зритель ходил на спектакли вяло. Театр решили спасти, назначили нового главного — Николая Акимова, уже известного своими постановками и в Ленинграде, и в Москве. Акимов пришел в театр со своим видением его развития, со своими актерами, своим репертуаром — и через год вытащил его из глубокой ямы, в которой он оказался. Первые же премьеры заставили говорить о театре весь город, через каких-то несколько лет — всю страну.
Несмотря на успех, Акимов нуждался в своем драматурге — близком по духу, разделяющем его театральные идеи, одним словом, в союзнике. Нашел Евгения Шварца. Повезло обоим. Так бывает. Нечасто, но бывает. Для Театра комедии Шварц, который в лице Акимова обрел своего режиссера, написал ставшие впоследствии знаменитыми сказки «Тень» и «Дракон». 
После того как в Театре комедии запретили ставить «Принцессу и свинопаса», режиссер вновь предложил своему автору обратиться к любимому обоими Андерсену, а именно к «Тени». «Дней через десять после этого разговора, — вспоминал Н. Акимов, — Шварц прочитал написанный залпом и почти без переделок первый акт — самый блестящий в этой пьесе, обошедший с тех пор сцены многих стран мира».
Шварц писал «Тень» несколько лет, хотя репетиции начались еще до того, как он пьесу закончил. Премьера состоялась в апреле 1940-го. Но история об ученом, который приехал в волшебную страну, чтобы сделать всех людей счастливыми, но вынужден бороться со своей коварной Тенью, перенесенная на сцену, уж очень напоминала предвоенный Советский Союз. В котором правили бал доносительство и шпиономания, лицемерие и подлость, лесть и низкопоклонство, и все это в сочетании с жестокостью и предательством, элементарным невежеством и откровенной глупостью.
Страх пронизывал все поры общества. Люди боялись, они не верили, что доброта и правда могут когда-нибудь восторжествовать над жестокостью и неправдой. Шварц (не только «Тенью») говорил этому: нет. Несмотря на зрительский успех, спектакль вскоре был запрещен.
Но надо было знать характер Акимова — в «оттепельные» времена, когда стало можно, что нельзя было вчера, он вновь поставил философскую сказку Шварца. При этом объяснил публике, что «Тень» для Театра комедии — то же, что «Чайка» для ­МХАТа и «Принцесса Турандот» для Театра Вахтангова. А эти слова чего-то да стоили — сказка в 40-м продержалась в репертуаре театра всего несколько месяцев. Акимов не только восстанавливал справедливость — это был еще жест высшего порядка, жест художественный.
В 1962 году в книге «Не только о театре» режиссер писал: «…у пьес Шварца такая же судьба, как у цветов, морского прибоя и других даров природы: их любят все».
В своей «Телефонной книжке» Евгений Шварц писал об Акимове: 
«…Все ясно в нем. Никакого тумана. Отсюда правдивость… Акимов в драке (театральной. — Г.Е.) правдив, ясен и смел до того, что противник, крича: «Мир хижинам, война дворцам!» или нечто подобное, исчезает… Он не теряет чувства брезгливости, как безобразник эпохи Возрождения, не кричит, кусая врага: «Прекрасное должно быть величаво» (или «Призрак коммунизма бродит по Европе»), и, наконец, он чуть ли не единственный… обнаруживает чуть ли не гениальное упорство… Я с ним никогда, в сущности, не был дружен — мы несоизмеримы. Я отчетливо, и он, думаю, тоже, понимаю всю противоположность наших натур. Но жизнь свела нас…»
 

«Вредная сказка»
Именно так называлась разгромная статья, появившаяся в конце марта 1944 года в газете «Литература и искусство» писателя Бородина, известного в профессиональной среде своим еще довоенным конфликтом с Мандельштамом (оскорбил его жену, дело дошло до драки), о сказке Евгения Шварца «Дракон».
В те годы после такой критики судьба пьесы была предрешена (что впоследствии и произошло).
Шварц давно хотел написать философскую сказку, но начал писать своего «Дракона» в 1943 году, в эвакуации, в самый разгар войны. Я не буду пересказывать сюжет пьесы, которая хорошо известна интеллигентному читателю и которая принесет драматургу посмертную славу. Остановлюсь только на истории ее запрета. 
Сначала все складывалось как нельзя хорошо. В январе Шварц получил телеграмму Акимова из Москвы: «Пьеса блестяще принята Комитете возможны небольшие поправки горячо поздравляю Акимов». В феврале еще две — от Акимова: «Ваша пьеса разрешена без всяких поправок, поздравляю, жду следующую», и от литературного критика Льва Левина: «Горячо поздравляю успехом пьесы». Весной приехавший из Москвы Акимов рассказывает своему автору, что «Дракон» в Москве пользуется необычайным успехом. Пьесу хотят ставить сразу четыре театра: Камерный, Вахтанговский, театры Охлопкова и Завадского. Однако пьесу начал репетировать только один театр — Акимова. Был разрешен закрытый просмотр пьесы. Который должен был состояться в конце июня — начале июля. Но день просмотра все время откладывался. Расстроенный Шварц начинает терять интерес к своему произведению. 4 августа 1944 года театру разрешили сыграть спектакль на гастролях в Москве, куда он приехал из Сталинабада. Театр и сыграл. Но только один-единственный раз…
Судьба самой известной, самой горькой, самой печальной сказки драматурга окончательно решилась зимой. 9 декабря 1944 года Шварц записывает в дневник: «Дракон» был показан, но его не разрешили. Смотрели его три раза. Один раз пропустили на публике. Спектакль имел успех. Но потребовали много переделок. Вместо того чтобы заниматься мелкими заплатками, я заново написал второй и третий акты. В ноябре пьесу читал на художественном совете... Выступали Погодин, Леонов — очень хвалили, но сомневались. Много говорил Эренбург. Очень хвалил и не сомневался. Хвалили Образцов, Солодовников. Сейчас пьеса лежит опять в Реперткоме».
Несмотря на все дальнейшие хлопоты Акимова и Шварца, Репертком остался непреклонным.
Но справедливость все же в этом мире бывает, что и торжествует. Правда, по какому-то неписаному закону, всегда с опозданием. Но удовлетворимся хоть этим. В случае Шварца справедливость восторжествовала после его смерти. В 1962 году, когда главного «дракона» Советского Союза уже год как вынесли из мавзолея, Николай Акимов во второй раз, почти через 20 лет, поставил спектакль на сцене своего театра. В том же году в Студенческом театре МГУ пьесу поставил молодой режиссер Марк Захаров. Который воплотит ее в кино в 1988-м, сейчас уже можно сказать — с гениальными Янковским (Дракон), Абдуловым (Ланцелот) и Леоновым (Бургомистр).
Фильм назывался «Убить дракона».

Дракона убивали. Но только в пьесе и в кино. В жизни получалось не всегда. Вот и опять Россия движется все по тому же одному-единственному кругу. Евгений Шварц был прав: «дракон» будет жить, пока он будет жить в каждом из нас — покорных и безразличных, терпеливых и трусящих. И пока останутся его «первые ученики». Поэтому будущим Ланцелотам предстоит еще много «мелкой работы».
P.S. А propos, в 2014 году издательство «Прозаик» заключило со мной договор на переиздание вагриусовских «Позвонков». А это означает, что Шварц востребован и в наши дни, когда не то что переиздать — издать книгу ох как непросто.
Геннадий ЕВГРАФОВ, Россия