Чёрная шаль и презренный еврей

 Николай Овсянников
 21 марта 2018
 2490

Среди звукового приложения к июньскому номеру журнала «Кругозор» за 1974 г. имелась гибкая пластинка c записью кантаты композитора А.Н. Верстовского на текст стихотворения А.С. Пушкина «Черная шаль» в исполнении народного артиста СССР И.С. Козловского. Эта фонограмма по сей день сохраняет уникальность в нескольких отношениях.  Во-первых, в истории отечественной звукозаписи это было премьерное (!) исполнение некогда популярного произведения полуторавековой давности. Во-вторых, кантата была спета не под фортепианный аккомпанемент клавира Верстовского, а в сопровождении симфонического оркестра ВГТРК СССР.  

Грандиозное музыкально-драматическое переложение превратило ее в своеобразную мини-оперу одного героя. В-третьих, после выхода плас­тинки запись не переиздавалась, не было также концертных повторов уникальной интерпретации. И наконец, само ее появление было обязано выпавшей на июнь 1974-го 175-й годовщине со дня рождения Пушкина и предпринятым в этой связи личным усилиям Козловского.
Причиной как предшествующего, так и последующего «бойкота» необычного произведения является, на мой взгляд, не сложность музыкального прочтения пушкинского текста Верстовским (молодых амбициозных вокалистов это скорее вдохновляет), а сами стихи классика. Слишком уж вызывающе в условиях постоянно провозглашаемого советской пропагандой братства народов звучали строки о презренном еврее, не понятно за что проклятом, и злодее армянине, безжалостно убитом за визит к наложнице героя, о не русском происхождении которой тоже вовремя сообщается. Читать такое в изданиях классика никто, конечно, запретить не мог. Но петь на всю страну или для многотиражной пластинки, даже с учетом юбилейных торжеств, и по нынешним временам представляется довольно смелым. Тем не менее последнее (запись на пластинку) осуществить, как видите, удалось.
Между тем превращение небольшой стихотворной пародии в яркий концертный номер, сделавшийся на какое-то время популярной новинкой светских салонов, а затем в широко известную песню-романс на народную музыку, ярко отражает морально-психологическое состояние тогдашнего русского общества.
Чтобы правильно во всем разобраться, придется начать издалека. В 1768 г. в Париже вышли «Сочинения» французского поэта Ф.О. Паради де Монкрифа (1687–1770), писавшего в стиле рококо. Вошедшая в собрание романтическая история «Les constantes amours d’Alix et d’Alexix. Romance sur un air Langedocien» (Негаснущая любовь Аликс и Алексиса. Лангедокский романс), стилизованная под поэзию трубадуров, в 1814 г. привлекла внимание Василия Жуковского. Он осуществил перевод французского текста, который появился в 4-й книге альманаха «Амфион» за 1815 г. под названием «Алина и Альсим».
Это была типичная для Жуковского романтическая баллада, рассказывающая о несчастной любви молодых людей, разлученных родителями героини. После нескольких лет монастырского заточения выданная замуж за генерала (у французского автора — за Советника) Алина по-прежнему любит Альсима. Однажды муж приводит к ней торговца-армянина, предлагающего множество предметов роскоши, в т.ч. «дорогие шали» (одно из первых упоминаний этого слова в русской литературе), а сам уходит. Армянин оказывается переодетым Альсимом.
После долгой «игры» в вопросы-ответы, открывшись Алине, он говорит, что повторное расставание было бы для него равносильно смерти. Но Алина «верной быть женою дала обет» и просит ее покинуть. Когда в знак прощания она прижимает к сердцу руку Альсима, входит муж. Не разобравшись в ситуации, ослепленный вспышкой ревности, он разит кинжалом жену, а затем мнимого соперника. «Невинна я», — умирая, говорит Алина, прощает убийцу и просит его все забыть. В последней строфе безутешный генерал днем и ночью видит повсюду тень жены, грудь которой «обагрена кровавым током».
Баллада неоднократно служила источником разного рода пародий. К примеру, прозвище Дениса Давыдова, данное ему как участнику литературного объединения «Арзамас», было Армянин.
В 1820 году, отбывая в Кишиневе южную ссылку, Пушкин пишет свою пародию на балладу маститого автора, назвав ее «Молдавская песня». Действие «драмы» перенесено на берега Дуная. Роковая ошибка генерала, приводящая у Жуковского к трагедии, снижена у Пушкина до бытового убийства на почве ревности. Вместо невинной Алины мы видим молодую ветреную гречанку. Мнимый армянин Альсим превращен в настоящего армянина, который приходит к ней на свидание. Любящий муж, жертва рокового ослепления, — в жестокого убийцу, по доносу, прямо с дружеской попойки отправляющегося покарать изменницу и ее гостя. Брутальный сюжет «молдавской песни» в явно пародийных целях увенчивается романтически-роковой концовкой в духе Жуковского и Монкрифа. Только вместо тени невинной жертвы убийцу преследует предмет ее одежды, взятый напрокат у того же мэтра: «Гляжу как безум­ный на черную шаль, / И хладную душу терзает печаль».
Пародийный запал влечет Пушкина еще дальше. Его герой-повествователь отнюдь не скорбит — скорее, он оправдывается перед собой и слушателями. Для его, по сути, разоблачительного самооправдания автором вводится новый персонаж — еврей, который, разумеется, во всем «виноват». Не он ли, «презренный», спровоцировал подвыпившего человека на кровавую разборку, которой без него могло бы не быть? И не за это ли, отсыпав золота, проклинает его благородный господин?
Череда картин с отрубленной головой армянина, топтанием мертвого тела, убийством молящей о пощаде женщины, успевшей лишь поцеловаться со «злодеем», отиранием окровавленного меча черной шалью, сорванной с головы убитой, сокрытием трупов в реке — что это как не пародийное превращение средневековой провансальской трагедии в чис­то российскую чернуху?.. Вы просите песен? — Их есть у меня! Пойте же на здоровье, дорогие сограждане, если задиристую стихотворную пародию неспособны отличить от жес­токого романса.
Мелодию, на которую горничная Мариула из кишиневского «Зеленого трактира» распевала молдавскую песню, запомнившуюся Пушкину, он подарил публике в качестве музыкальной основы «Черной шали». Новинка быстро разлетелась по городу, а потом и по стране. На текст, опубликованный в № 15 журнала «Сын Отечества» за 1820 г., композиторы тоже принялись сочинять музыку. Наибольший успех получила интерпретация Верстовского, написанная в 1823 г. 
Будучи в гостях у Грибоедова на Новинском бульваре в Москве, Верстовский, только что переехавший туда из Петербурга, пел «Черную шаль» «с особым выражением, своим небольшим баритоном, аккомпанируемый Грибоедовым», — вспоминала одна из современниц. Грибоедов дал ему совет поставить «Черную шаль» в картинном изложении.
10 января 1824 г. на сцене Большого театра среди декораций пуб­лике предстал певец Булахов в молдавском костюме. Кантата произвела сильное впечатление. Николай Полевой в статье «Обозрение русской литературы» в том же году писал, что «песни Пушкина сделались народными; в деревнях поют его «Черную шаль», А.Н. Верстовский с большим искусством сделал на сию песню музыку, и жители Москвы не наслушаются очаровательных звуков, вполне выражающих силу стихов Пушкина». С тех пор необычайная популярность «Шали» среди всех слоев населения сохранялась практически до конца ХIХ века. В труднообъяснимой на первый взгляд притягательности песенных сюжетов, подобных пушкинской пародии, есть несколько причин.
Первая — это женофобия традиционного народного сознания, которым «женщина воспринимается как прямое воплощение природного начала, как сила, дарующая жизнь и потому виновная в бытии человека в мире. В этом ее грех — и страшная, затягивающая сила»*. «Женщина, статусно более низкая, нежели мужчина, в любом патриархальном обществе <…> осмысливается как главное зло».
Вторая — это неистребимая склонность русского человека к насильственному решению любых, в первую очередь семейно-бытовых проблем.
Третья — ненависть к чужаку (в «Шали» их представляют еврей и армянин), выполняющая роль компенсатора мучительной раздвоенности незрелого, по сути подросткового сознания.
Четвертая — радость отождествления себя не с жертвой, а с победителем. Пусть даже из-за своей «победы» впадающим в полубезумное состояние, сопряженное с отвержением всех земных радостей. Ведь мироотвержение, апология которого «буквально пронизывает собой всю русскую культуру», это тоже победа — над праздным, глубоко бессмысленным существованием. Ради какой-то другой, настоящей жизни.
Вопрос лишь в том, настанет ли она когда-нибудь?
Николай ОВСЯННИКОВ, Россия
__
*Здесь и далее цитаты из книги: Яковенко И.Г. Познание России: цивилизационный опыт. М., 2012.



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции