Чем занимаются евреи

«Чужой» Самойлов

Давид Самойлов был для них чужой, но не замечать его они все же не могли (сами предложили издать сборник поэм, что-то из представленного выбросили). И худющая книжица, несмотря на все чинимые препоны редакционного начальства, все же увидела свет в 1983 году, несмотря на нелюбовь к поэту с другого берега.

За это время ушел в небытие Брежнев, и над страной распростер гэбэшные крыла Андропов. У нового генсека были ястребиные глаза, скрывавшиеся за линзами очков, широкий лоб и хищническое выражение лица. Советский морок продолжался, несмотря на некоторое оживление. Один больной старец сменил другого и начал убирать уж совсем одиозных лиц прежнего режима, прежде всего расправившись со своим давним врагом и другом своего предшественника, главным милиционером страны генералом армии Николаем Щёлоковым. Затем посадил зятя Леонида Ильича — замминистра внутренних дел Юрия Чурбанова и отправил на покой краснодарского князька, первого секретаря Краснодарского обкома Сергея Медунова.

А потом по извечной российской традиции стал расставлять на ключевые посты своих людей. Может быть, бывший шеф ГБ и хотел реформировать систему, но ее нужно было не реформировать, а менять.

Помню, как 12 ноября 1982 года я пришел к сыну Давида Самойлова, своему товарищу Саше. Дверь открыла его жена Лена, на ней не было лица: «Выбрали Андропова! – «Я слышал», — безнадежно сказал я.

И мы, начинающие литераторы, отправились с Сашей в ближайший магазин, чтобы водкой отметить наступление новых времен, не суливших нам ничего хорошего, а потом с горя запили начавшуюся новую эпоху пивом.

Мы и не предполагали, как быстро она закончится, а самое главное — чем. Мы только понимали, что опять надо будет писать в стол, перепрятывать самиздат и уповать на то, что в конце концов и эти времена истончатся и когда-нибудь закончатся.

Но, как сказал Александр Кушнер:

 

Времена не выбирают,

В них живут и умирают.

 

Мы были молоды и хотели жить, на счет «и это пройдет» мы тогда и не задумывались.

 

«Под небом балаган…»

Но «над балаганом небо», — говорит герой самойловской поэмы «Последние каникулы», гениальный средневековый скульптор Вит Ствош. Потому что в каждой эпохе есть культура низа и культура верха. Культура площадная, народная и культура духа, завета и ковчега.

Впервые эту мысль в своих научных работах обосновал выдающийся культуролог, философ и литературовед Михаил Бахтин. Давид Самойлов выразил эту мысль в своей поэме.

Бахтин пришел к такому умозаключению: «Серьезность нагромождает безвыходные ситуации, смех подымается над ними, освобождает их». И делал вывод: «Все подлинно великое должно включать в себя смеховой элемент».

Ствош восклицает:

Днесь

Я возглашаю здесь,

Что радость мне желанна

И что искусство — смесь

Небес и балагана!

 

Давид Самойлов был человек высокой культуры, но в своем творчестве большое внимание уделяя высокому, не пренебрегал и «низом». И был не только выдающимся поэтом своей эпохи, времени, в котором ему выпало жить, который только и делает, что размышляет о высоком, но и человеком озорным, радующимся жизни, которому ничто человеческое не чуждо — ни общение и застолье с друзьями, ни интерес к хорошеньким женщинам.

И живя в довольно непростые времена, однажды написал, что «сделал вновь поэзию игрой… веселой и серьезной».

Потому что хорошо понимал, что без этой игры мир был бы беспросветно сер, безнадежно уныл и безысходно скучен. И потому в своих стихах соединял верх и низ, высокое и грубое, потому что это полюса, меж которыми протекает жизнь человека. Именно в этом и кроется трагизм и комизм человеческого существования… и очарование жизни.

Под небом балаган, но над балаганом все-таки небо.

 

Абызообразный Абызов

 

Фото 39_Abizov. Подпись:

Юрий Абызов собирал все эпиграммы, афоризмы, иронические стихи, псевдонаучные трактаты Давида Самойлова - своеобразные стружки с его рабочего стола.

 

Литератор и переводчик Юрий Иванович Абызов, живший в Риге, часто навещал Самойлова в Пярну. Он выбирался к нему несколько раз в год, поселялся в очень уютной и опрятной, почти европейского вида гостинице «Каякас», которая располагалась в пяти минутах ходьбы от самойловского дома, и все время проводил на Тооминга, 4.

Скрупулезнейшим образом собирал он все эпиграммы, афоризмы, иронические стихи, псевдонаучные трактаты своего друга, своеобразные стружки с его рабочего стола. В те времена о том, чтобы их напечатать, речь даже не заходила. Давид Самойлов отшучивался, что «когда придет прекрасная пора», эти сочинения составят предпоследний том его собрания сочинений.

«Пора» пришла, когда в небытие ушел Советский Союз, — книжка «В кругу себя» трижды издавалась в Москве.

Был Абызов невысок, кряжист, красив. У него было открытое, широкое, благообразное (Самойлов говорил абызообразное) лицо и все понимающие умные глаза. Говорил он медленно, несколько скрипучим голосом. У него был тяжелый характер — мне казалось, что он чересчур обидчив. Был он остроумен, но остроумие чаще проявлялось на письме, нежели в неторопливо-медлительной речи.

На окружающий мир он смотрел с неизбывным сожалением, жалостью и печалью, как бы вбирая в себя все его несовершенства и изъяны. Пороков было много, ноша неимоверно тяжела, но он мужественно нес ее на себе — не сгибаясь под тяжестью добровольно взваленного на себя бремени.

Однажды Давид Самойлов с Юрием Ивановичем Абызовым в очередной приезд последнего в Пярну направлялись к школе, где учился сын поэта Пашка. Разумеется, разговаривали ни о чем и обо всем сразу, живо обсуждая последние московские новости, от которых и тот и другой в силу своей географической удаленности и других причин были оторваны, так и местные, провинциальные, в которые и тот и другой по определению были вовлечены: Юрий Иванович рассказывал о том, что происходит в Риге, Давид Самойлович все больше напирал на Пярну. Сошлись на том, что и в обоих краях могло быть хуже.

 

«Чем занимаются евреи?»

Они подходили уже к детскому учебному заведению, осторожно обходя некстати попавшийся на пути эйнелауд^*, как рижанин, на минуту задумавшись, произнес:

 

Чем занимаются евреи?

Считают ямбы и хореи.

 

Реакция пярнассца была мгновенной:

 

Которые слагать по силам

Лишь молодым славянофилам.

 

Во время моего очередного приезда к Давиду Самойлову и очередного отъезда Абызова Самойлов спросил: «Ты знаешь, чем занимаются интеллигентные люди летом в Пярну?» — явно намекая на себя и Юрия Ивановича. «Нет», — сделав вид, что не знаю, кротко отвечал я.

«Интеллигентные люди занимаются тем, — поучительно проговорил мэтр, — что сидят в гостинице «Каякас», смотрят в окно на парк, пьют водку и читают Эккермана «Разговоры с Гете». Именно так мы провели с Абызовым лето».

 

Я сочинил тогда такую эпиграмму:

Юрий Иванович Абызов,

Известный деятель круизов.

Из Риги в Пярну и из Пярну в Ригу

Берет одну и ту же книгу.

 

Под книгой подразумевалась рукопись «В кругу себя», о которой шла речь выше. Дружба с Абызовым продолжалась вплоть до ухода Давида Самойлова. 20 декабря 1989 года Самойлов обратился с последним посланием к другу. В нем было всего четыре строки:

 

Не спи, не спи, Абызов,

Готовь себя к труду.

А я, как башня в Пизах,

Пока не упаду.

 

«Башне» предстояло простоять еще год.

А Юрий Иванович ушел из этой жизни в 2006-м.

Геннадий ЕВГРАФОВ, Россия

Фотографии Давида Самойлова из архива писателя и открытых источников Интернета.

**

*Эйнелауд — кафе.