Несговорчивый помещик

Будь на месте Берко праведник или мудрец, он бы, наверное, сразу заподозрил неладное. Но Берко, арендатор постоялого двора в деревушке под Витебском, неподалеку от Бешенковичей, даже ухом не повел. Соскользнул талес, так соскользнул, вернуть его на место и все дела.
Когда талес сполз во второй раз, Берко поддернул его с некоторым привкусом раздражения, на третий уже откровенно рассердился, а в четвертый со злостью натянул непослушный край на плечо, а два нижних конца заткнул за пояс.
— Что ж это за напасть? — в сердцах прошептал Берко,?— почему, в конце концов, этот чертов талес все время падает?
И тут же поймал себя за язык. Так назвать святую вещь! Талес не просто кусок ткани с привязанными веревочками, талес это веление Всевышнего, воплощенное в земные предметы. Как можно сердиться на святую вещь? Наверное, с Небес хотят что-то сообщить, а он, Берко, просто не понимает.
Ничего хорошего упорное падение талеса не предвещало. Видимо, речь шла о наказании — но за что? И Берко принялся лихорадочно перебирать события минувшего года в поисках провинности.
Большим праведником он себя не числил, но и тяжких прегрешений за ним не водилось. По мелочи, пустячок тут, пустяковина там, не более того. Конечно, молитва без миньяна и не в синагоге заслуг не прибавляет, но семью надо кормить, а детей воспитывать. Мальчикам Берко нанял славного меламеда, поселил его на постоялом дворе и дети, хвала Всевышнему, уже умели молиться, и учить Мишну. Стоило это совсем немалых денег, но Берко платил их не задумываясь. Чтобы дети выросли хорошими евреями, никаких денег не жалко.
А деньги, слава Богу, были. Дела на постоялом дворе шли хорошо, Берко с женой крутились изо всех сил, чтобы проезжие люди могли вкусно и обильно поесть, лечь на свежую постель в чистой комнате и заплатить за все это разумные деньги. Слава о его постоялом дворе разнеслась по всей Витебской губернии, и, бывало, путники намеренно делали крюк в несколько верст, чтобы заночевать под его крышей.
Арендную плату помещику Хрептовичу, которому принадлежали половина Бешенковичей и окрестных земель, Берко вносил задолго до срока и всегда отбирал самые новые блестящие монеты. Он не знал, видел ли помещик эти монеты, или управляющий Мойше, который обычно взимал аренду, даже не показывал ему эти деньги. Мойше был не только управляющим, но и главным советчиком помещика, и Берко весьма дорожил своей дружбой с ним. Если бы Хрептович, не приведи Господь, взъелся за ­что-либо на Берко, Мойше немедленно сообщил бы и, вне всякого сомнения, постарался отвести грозу от постоялого двора.
Но все было тихо и спокойно, и в какую сторону ни погляди, понять, что же предвещал упорный талес, не было никакой возможности. Тем не менее, Берко завершил утреннюю молитву с тяжелым сердцем. Аккуратно сложил обиженный талес и, словно прося прощения, любовно прикоснулся губами к теплой ткани.
И покатился, застучал всеми своими колесами и ступицами нелегкий трудовой день хозяина большого хозяйства. В беготне и суете, во множестве забот Берко забыл о надвигающейся угрозе, и когда у ворот постоялого двора остановилась роскошная коляска помещика, даже не понял, что на него надвинулось.
Хрептович, дородный господин, с пухлыми щеками, усеянными красными апоплексическими прожилками, сидел, опершись локтем на кожаный поручень коляски. Лицо его выражало сожаление и даже некоторую досаду. Берко быстро вышел из ворот и приветствовал всесильного помещика.
— Здравствуй, любезный,?— приветливо сказал помещик.?— Сколько лет ты арендуешь этот постоялый двор?
— Около двадцати,?— ответил Берко, чувствуя, как сердце учащает свой ход, а к горлу подкатывает ледяной ком.
— Ну, вот и хватит,?— таким же приветливым тоном произнес Хрептович.?— Сворачивай потихоньку дела и освобождай место.
— А?а-а, за что, собственно? — с трудом выговорил Берко.?— Плату я вношу вовремя, никто на меня не жалуется, чем же я вас разгневал?
— Да ничем, милый, ничем. Если бы разгневал, я велел бы палками тебя гнать со двора. Поэтому и не тороплю, собирайся спокойно, найди себе другое место и с Богом.
— Но ­все-таки, позвольте спросить, разве я вам не угодил?
— Повторяю,?— с нарастающим раздражением воскликнул помещик.?— Всем ты мне угодил, но такова моя воля, и я не намерен никому давать отчета. Понял, любезный? Ну, будь здоров!
Он наклонился и толкнул кучера в спину. Тот свистнул, гладкие, сытые кони резво взяли с места и спустя минуту коляска скрылась за поворотом дороги.
Берко стоял, точно мешком ударенный. Почему свалилось на него это несчастье? Чем он прогневил всемогущего Владыку неба и земли? Куда теперь идти, где искать другое место?
— А может, помещик просто был в дурном настроении? — предположила жена Берко, узнав о случившемся.?— Он же известный самодур, сегодня хочет так, завтра по-другому. Давай подождем пару дней, вдруг он забудет или передумает.
Прошло несколько недель. Берко потихоньку собирал долги и без ненужного шума готовился к отъезду. Написал несколько писем хорошим знакомым, осторожно интересуясь, не слышали ли они о помещике, ищущем арендатора для трактира, постоялого двора или управляющего имением. Увы, работы пока не находилось.
Очень удивляло и огорчало, что управляющий Мойше, на которого Берко возлагал такие надежды, упорно избегал встречи. Если бы он согласился замолвить слово, Хрептович, вне всякого сомнения, сменил бы гнев на милость. Но Мойше под разными предлогами отказывался выслушать Берко и не отвечал на его отчаянные записки.
Потихоньку напряжение начало спадать, помещик, видимо забыл о своем решении или по тем же непонятным причинам сменил гнев на милость. Нагрянули и прошли осенние праздники, когда Всевышний судит весь мир и назначает каждому человеку заработок на весь следующий год, а Хрептович словно забыл об арендаторе.
— Пронесло,?— решил Берко,?— пронесло.
На Бешенковичи опустилась осень. Солнце вставало в золотом зареве, а садилось в пунцовом, воздух над пажитями казался голубоватым, словно промытым холодной ключевой водой. Тишина в опустевших полях была ломкой и хрупкой, словно несомая ветром седая паутина мархешвана.
Погрузившись в подготовку к надвигающейся зиме, Берко почти забыл о разговоре с помещиком и не почувствовал ничего дурного при виде слуги из поместья, приехавшего на забрызганных грязью дрожках. Накануне прошел дождь, и хоть по ночам уже подмораживало, осенняя беспутица еще царила на дорогах витебской губернии.
— Барин напомнить велел,?— надменно объявил слуга.?— Собирай скарб и вали со двора.
Несмотря на обтрепанный вид, жидкие седые бакенбарды и совершенно лысую голову, он держался осанисто, явно подражая помещику.
— Да я еще не успел собраться,?— залепетал от неожиданности Берко.?— Я еще…
— Что тебе там собирать? — презрительно фыркнул слуга.?— Сорок кадушек соленых лягушек, да сто амбаров сухих тараканов? Вали все в кучу и чтоб к концу месяца духа твоего тут не было.
— Мчись в Любавичи,?— посоветовала жена. Попроси у ребе записку для Мойше. Цемаху-­Цедеку он не посмеет отказать.
Берко молча встал и отправился в сарай запрягать лошадь. Спустя час он сидел на облучке телеги, переодетый в субботнюю одежду, и отсчитывал версты до Любавичей. Путь не близкий и дорога неважная, разбитый, разъезженный тракт. Но на его удачу в тот самый день ударили первые морозы. Пока еще робкие, словно пробующие силу перед решительным ударом. Но их хватило, чтобы сделать дорогу твердой, и к полуночи Берко оказался в Любавичах.
В приемной большого дома ребе ожидали своей очереди человек двадцать хасидов. По искаженным лицам, крупной испарине и наморщенным лбам можно было догадаться, что у каждого к цадику не просто вопрос, а сложное большое дело. Ну, как у Берко, если не хуже. Поэтому попасть на аудиенцию этой ночью скорее всего не получалось, а получалось провести в Любавичах весь следующий день.
Тяжело вздохнув, арендатор уселся на скамью, открыл псалмы и принялся за чтение. И надо же, привалило ему счастье, хоть в чем-то Небеса сжалились над несчастным евреем! Очередь продвигалась так стремительно, что Берко оказался в заветной комнате задолго до рассвета.
Несмотря на поздний час Цемах Цедек выглядел бодрым, его сухое лицо было оживленным, глаза блестели. Он прочитал поданную Берко записку, квитл, и спросил:
— Значит, ты просишь, чтобы я попросил реб Мойше похлопотать за тебя перед Хрептовичем?
— Да,?— еле выдавил из себя Берко. Сейчас ему собственная самонадеянность казалось дикой. Указывать цадику, что ему делать? Надо было просто попросить его уладить раздор с помещиком, а уж каким способом, праведнику лучше знать. Но деваться было уже некуда, квитл лежал на столе перед Цемахом Цедеком.
— Хорошо! — воскликнул ребе.?— Просишь письмо, напишу письмо.
Он взял листок бумаги и быстро заскрипел по нему гусиным пером. Написав несколько строк, ребе присыпал чернила песком, стряхнул, аккуратно сложил вчетверо и приписал адрес. Берко успел рассмотреть только первые два слова — реб Мойше — и удивиться, почему праведник столь почтительно именует проныру-­управляющего, как Цемах Цедек протянул ему записку и жестом дал понять, что аудиенция завершена.
Выйдя из комнаты, Берко несколько минут приходил в себя. Каждый раз, оказываясь перед праведником, он волновался чуть не до потери чувств. И совершенно неважно, по какой причине он приходил на встречу с ребе, сердце пускалось в бешеный галоп, а колени предательски ослабевали.
Уф, теперь все будет хорошо! Ведь сказано: праведник велит, а Небеса исполняют. Тем более, какой-то там управляющий. Если ребе написал записку, бедам и невзгодам остается только одно: отступить.
Отдышавшись и придя в себя, Берко перевел взгляд на зажатую в руке записку, и у него потемнело в глазах! На записке значилось: реб Мойше, хозяину трактира в Рудне.
Ребе перепутал! Наверное, кто-то из предыдущих посетителей говорил с ним о реб Мойше из Рудни! Поздняя ночь, усталость, почтенный возраст — все сложилось вместе! Ай, ну что же делать?
Берко подошел к шамесу, стоявшему на страже перед дверью в комнату Цемаха Цедека, и, путаясь от волнения в словах, объяснил, что произошло. Тот поглядел на него с величайшим изумлением.
— Цадик не ошибается,?— свистящим шепотом произнес служка.?— Написано реб Мойше из Рудни, вот и езжай к реб Мойше из Рудни.
От праведника Берко отправился в синагогу, на утреннюю молитву, потом перекусил немного на постоялом дворе, где оставил телегу с лошадью, и двинул прямиком в Рудню.
От Любавичей до Рудни рукой подать, меньше двадцати верст, но добираться пришлось чуть не полдня, от вчерашнего морозца не осталось даже следа. Сильно потеплело, и под накрапывающим мелким дождиком дороги снова превратились в болота жидкой грязи. После бессонной ночи Берко туговато соображал и несколько раз попадал вместе с телегой в яму, из которой выбраться можно было, лишь соскочив в грязь и, уперевшись плечом в телегу,?— толкать что есть сил.
На постоялый двор Рудни он въехал уже под проливным дождем. Гром грохотал так, словно на улице стоял не мархешван, а элул, и на деревню надвигалась летняя гроза. Пока распрягали лошадь, пока Берко чистил сапоги и, поздоровавшись с хозяином, передавал ему записку от Цемаха Цедека, гроза навалилась на Рудню черной грудью.
На постоялом дворе было пусто, в большом зале топилась печка, вкусно пахло свежесваренным супом. Реб Мойше, благообразного вида еврей, больше напоминающий раввина, чем хозяина придорожного трактира, омыл руки, сел за стол и с величайшим почтением развернул записку. Он прочитал ее дважды, медленно шевеля губами, боясь упустить мельчайший поворот мысли, а затем с изумлением поднял глаза на Берко.
— Ребе просит похлопотать за тебя перед помещиком Хрептовичем. Но я никогда не слышал этого имени и понятия не имею, кто он такой.
— Цадик не ошибается! — в отчаянии воскликнул Берко. Он повторил слова шамеса, но положа руку на сердце все больше склонялся к мысли, что невозможное ­все-таки произошло.
— Разумеется,?— подтвердил реб Мойше.?— Давай наберемся терпения, и посмотрим, как оно дальше пойдет. Спешить тебе все равно некуда, в такую грозу из-под крыши носа не высунуть. Оставайся у нас до утра, а там видно будет.
Берко подошел к окну. Дождь неистово хлестал по стеклу, ветер гнул ветлы вдоль дороги. Да, не разгуляешься, реб Мойше прав, ночевать придется в Рудне.
Из большой залы, в которой обедали, пили чай и водку, пять дверей вели в комнаты для постояльцев. Берко разместили в одной из них, он уселся на кровать, удобно оперся спиной о стену, открыл книжечку псалмов и… заснул, не дочитав до конца первой фразы. Бессонная ночь и два дня пути накатили на Берко отчаянно и беспощадно.
Его разбудили громкие голоса за дверью.
— Это же черт знает, какая гроза! — возмущался кто-то, чей голос показался Берко знакомым.?— Сейчас морозы должны ударить, а вместо них потоп, развержение хлябей небесных.
— Самовар готов,?— отвечал ему голос реб Мойше.?— Может, чаю горячего с дороги?
— Чаю, да, обязательно. Но потом, потом… Водка у тебя есть?
— Как не быть! Конечно, самолучшая водка из Витебска. Я думаю, вам сейчас лучше всего перцовка подойдет.
— О, ты понимаешь толк! Неси перцовку, один стакан и простуды как не бывало.
Послышался стук расставляемой посуды, а затем знакомый голос с чувством произнес:
— Да разольется богоугодная влага по всей периферии.
— Закусывайте, пожалуйста,?— раздался голос реб Мойше.?— Вот фаршированная рыба с хреном, соленые грибочки, заливная щука, форшмак. Потом, если пожелаете, есть гусь с яблоками, постояльцев в такую погоду почти нет, поэтому все, что жена сготовила, стоит в печи.
— Не знаю закуски вкуснее на свете,?— произнес знакомый голос,?— чем еврейская фаршированная рыба. Под нее можно пить и пить, она просто впитывает в себя водку, оставляя голову ясной.
— Такую рыбу, как готовит моя жена, вы больше ни у кого не найдете.
— М?м-м-м, это действительно что-то изумительное,?— довольно промычали за дверью.?— Под такую рыбу грех не повторить.
Берко перевел глаза на псалмы и постарался отрешиться от обыкновенного застольного разговора, которых он в своей жизни наслушался более чем достаточно, но никак не смог. Человек за стеной говорил зычно, четко выговаривая каждое слово, а интонации у него были самые что ни на есть барские.
«Нет, ­все-таки интересно, с кем это реб Мойше так любезничает?» — подумал Берко.
Любопытство пуще неволи, он встал, подошел на цыпочках к двери, чтобы приотворить ее и в щелку оглядеть зал, как вдруг разговор принял неожиданный оборот.
— Потрафил ты мне, потрафил,?— довольно произнес барин.?— Вообще, нравится мне ваше племя. Польза от вас в хозяйстве немалая. И готовить умеете. Ну-с, еще одну перцовочку и здоровье, можно сказать, поправлено!
— Я не просто так говорю,?— спустя минуту раздался голос барина,?— а со знанием дела.?— У меня в имении главный управляющий тоже Мошка, совсем как ты, и хозяин постоялого двора опять же вашего роду-племени, Беркой кличут.
— Да это же Хрептович! — ахнул Берко и зажал себе рот рукой.?— Как он тут оказался?
— Вот об этом Берко,?— раздался за дверью голос реб Мойше,?— я бы хотел с вами поговорить. Человек он честный, прямой, достойный во всех отношениях. Чем же он вам не угодил?
— Мне то он всем угодил,?— хохотнул Хрептович.?— Это Мошка выжить его хочет, в пользу своего родственника. Нудит мне и нудит, надоел, честное слово.
— Но разве это правильно без причины увольнять честного, порядочного работника? — удивился реб Мойше.
— Правильно, неправильно, так я решил. А чего ты за Берко заступаешься, он что, брат тебе или сват?
— Просто потому, что это несправедливо!
— Еще один борец за правду,?— пьяненько рассмеялся помещик. Судя по голосу, перцовка крепко взяла его в оборот.?— Нет в мире справедливости, неужели ты еще не понял? Дожил до седых волос, а такую простую вещь не уразумел. Ну-ка, плесни мне перцовочки, знатная она у тебя, согревает от макушки до пяток.
— Моя жена настаивает,?— с гордостью произнес реб Мойше.?— Тут не только перец, тут почти десяток трав, только ей известных.
— А вот давай договоримся, ик-ик,?— Хрептовича явно развезло,?— ты будешь раз в месяц присылать мне штоф перцовки, а я твоего Берко оставлю на месте.
— Согласен! — воскликнул реб Мойше.?— Только на словах не годится, давайте договор составим, честь по чести.
— Договор, бумажное вы семя,?— пробурчал помещик.?— А как договор без Берко писать, а?
— Да вот же он, здесь,?— воскликнул реб Мойше и распахнул дверь. Хрептович на несколько мгновений онемел, изумленно рассматривая Берко.
— Ик-ик, как ты тут оказался?
— Случайно, попал под дождь.
— И я попал… Нет, ты не мог знать, что я сюда приеду. Я ик-ик, сам не знал, пока гроза не началась.
— Всевышний свел вас,?— мягко произнес реб Мойше,?— чтобы уладить это дело по всей справедливости.
— По справедливости, ик-ик,?— отозвался Хрептович.?— Ладно, пишите бумагу. Похоже, без небесного вмешательства тут не обошлось. Все на вашей стороне, бумажное семя, и фаршированная рыба, и перцовка, и высшая справедливость.
Яков ШЕХТЕР