Эксклюзивные номера

. Я сам не имел право включать в план какие бы то ни было объекты, но ни у Орехова, ни у меня не было никаких сомнений в том, что в Главмосстрое этот вопрос разрешится  в пользу МВД.  Однако Орехов по каким-то причинам решил получить и моё согласие. Я задумался, стал взвешивать за и против. Финансирование будет, конечно, непрерывным. С учётом постоянной нехватки рабочей силы, помощь будет оказана в виде солдат-новобранцев. Проектировщиков заставят с опережением обеспечивать стройку проектной документацией и правильно относиться к предложениям строителей об упрощении некоторых элементов проекта. Но, с другой стороны, министерство будет давить на сроки - как по отдельным этапам строительства, так и по вводу клиники в эксплуатацию. Глядя на генерала, легко было себе представить, как именно будет осуществляться это давление. При этом надо понимать, что в описываемое время не строители искали подряды, а наоборот, заказчик искал дефицитных подрядчиков. В результате недолгих раздумий я согласился.
Прорабом на этот объект я поставил Юрия Чикина, человека опытного, обстоятельного и обходительного. Последнее тоже было важно – я предполагал, что генерал медицинской службы будет, минуя меня, наведываться на объект, дабы получать информацию прямиком от прораба, без моей интерпретации. Но прораб Чикин умел «правильно» информировать таких гостей, как Орехов, не хуже меня. Юрий Чикин был высококвалифицированным специалистом, но, к сожалению, без вузовского диплома, из-за чего по неукоснительным правилам Главмосстроя не мог подняться  по служебной лестнице выше старшего прораба. 
Объект надо было сдать в эксплуатацию 31 декабря 1974 года. Мы в срок закончили нулевой цикл, установили башенный кран, шёл монтаж здания. Пока всё по плану.  Мы  с Чикиным ещё раз тщательно прошлись по модному тогда сетевому графику, который буквально силой внедрялся где надо и не надо, и который лично утвердил сам Орехов. Вроде всё сходилось, хоть и впритык. Беспокойство вызывала только своевременная поставка алюминиевых витражей и импортных лифтов. Я позвонил Орехову и поделился нашими опасениями. Генерал сказал, что с  лифтами разберётся, а если директор завода витражей не будет поспевать, то однажды вечером со всех их машин, включая личные и персональные, будут сняты номера. Лично я воспринял эту угрозу всерьез. И мы с Чикиным успокоились, настраиваясь на напряжённую плановую работу.
Через несколько дней не успел я утром сесть за стол в своём СУ-51 на Мытной улице, как раздался звонок:
- Яков Борисович, вам звонит помощник генерала Орехова. Пожалуйста, никуда не отлучайтесь, за вами выехала машина.
- А вы не знаете, по какому поводу?
- Всё на месте, генерал вас ждёт.
Чёрная «Волга» со световыми и звуковыми сигналами на большой скорости довезла нас до улицы Огарёва. Орехов встретил меня необычно приветливо, встал из-за стола, долго тряс руку, приобнял, усадил на стул и сел рядом. Только я успел подумать, к чему бы такая предупредительность обычно сдержанного генерала, как тот приступил к делу:
- Вчера вечером меня вызывал Николай Анисимович. Он попросил сдать клинику на два месяца раньше, то есть к 10 ноября, ко Дню милиции. Этот пункт будет включён в доклад Министра внутренних дел на торжественном собрании в честь праздника. Обещал быть сам Брежнев.  Я понимаю сложность положения, но выхода нет. Пересмотрите график и дайте мне список вопросов, которые я должен решить. Кстати, я уже переговорил с директором витражного завода, и мы договорились в выходные съездить в реабилитационный центр. Насчёт лифтов – Министр сегодня же поговорит с кем надо, так что лифты будут вовремя. Будут проблемы с рабочей силой – я помогу.
Слово «Министр» он произносил с заглавной буквы, так что я тоже это делаю, чтобы хоть как-то передать интонацию генерала и трепет, с которым он это произносил. Когда он говорил о реабилитационном центре, то загадочно мне подмигнул. Я не понял, в чём дело. Только потом мне объяснили, что в этом центре гостей обслуживают студентки, не сдавшие вовремя экзамены и попавшие в шорт-лист на отчисление. За хорошее обслуживание их из этого списка потом вычёркивали.  Говорят, что любой гость, приезжавший вечером для решения сложных вопросов, утром решал их положительно. 
Орехов пересел за свой стол, расслабился, решив, что со мной всё согласовано, и остается лишь закрепить результат.
- У тебя есть какие-то просьбы к МВД? Что мы можем лично для тебя сделать? Не стесняйся.
- Нет, ничего такого нет.
- У тебя есть машина?
- На работе «Москвич», иногда езжу на отцовском инвалидном «Запорожце».
- А какую марку «Жигулей» ты бы предпочёл?
Я понимал, что начинаю продавать душу дьяволу, но мы с женой мечтали о новой машине и почти накопили деньги на самую дешёвую модель «Жигулей». Я стоял на очереди в тресте, где на три тысячи человек выделяли две-три машины в год. Надежд почти не было. Был ещё другой путь: раз в год проходили записи в районом ГАИ. Я простоял там два дня и две ночи и через полгода получил открытку на самую дорогую модель – разница была в три тысячи рублей, сумма для нас неподъёмная. Мы погоревали и открытку выбросили. Соблазн был столь велик, что я не выдержал: 
- Самую дешёвую.
- Сейчас водитель отвезёт тебя на проспект Мира к начальнику ГАИ Ноздрякову Алексей Петровичу. Я ему позвоню, он всё решит, только не стесняйся.
Я вошёл в просторную приёмную начальника ГАИ. Все стулья по периметру стен были заняты. Состав ожидающих приёма впечатлял. Сразу было видно, что это непростые люди. Среди них смирно сидели два генерала и три полковника. Уже позднее я узнал, зачем ежедневно собирались подобные компании просителей для решения насущных вопросов советского бытия: поставить на учёт машину с дефектными документами, вернуть права нетрезвому водителю или грубому нарушителю, разрешить проблесковые маячки, зарегистрировать новое транспортное предприятие и, наконец, самое важное - выпросить эксклюзивные номера «без права остановки».  Но самой большой достопримечательностью приёмной была секретарша Ноздрякова.  У неё были два неравнозначных достоинства: очень большая грудь и способность чётко и безошибочно распознавать степень важности посетителя, в зависимости от чего и выстраивала очередь. За долгое время работы она, говорили, ни разу не ошиблась. Вступать с ней в спор никто не решался - можно было совсем не попасть к начальнику.
Когда я вошёл, дама безошибочно меня узнала и выплыла из-за стола:
- Яков Борисович, мы вас ждём, присядьте буквально на минутку, товарищ уже выходит.
Я посмотрел на людей в приёмной, подумал, что они возмутятся моим вторжением без очереди, но нет, все сидели тихо, видимо, привыкнув к здешним порядкам. 
Генерал Ноздряков, статный седой мужчина лет пятидесяти, похожий на профессора даже больше, чем сам Орехов, времени терять не стал и позвонил начальнику отделения ГАИ техцентра «Жигули» на Варшавском шоссе:
- Майор, у тебя в заначке «копейки» какого цвета? Что, все оливковые!?  К тебе завтра утром приедет Яков, все его реквизиты секретарша тебе передаст. Машину подготовь, залей полный бак и не тяни там, Яков человек занятой, ему ждать некогда, номера привезёт с собой.
Ноздряков встал, вынул из сейфа две пластинки с номерами.
- С ними останавливать тебя не имеют права, если вдруг какой-то недотёпа остановит, скажешь, что номера получил лично от Ноздрякова, на всякий случай на тебе визитную карточку, покажешь. Звонить мне не надо, всё равно не дозвонишься.
До полуночи мы с моей юной женой Таней пересчитывали пять тысяч пятьсот рублей, в основном мелкими купюрами.  Мы давно копили деньги на машину, что могли одолжили, но у нас больше четырёх тысяч одновременно никак не собиралось. Но пару дней назад нам повезло. На полу у нас лежал потёртый ковёр, подаренный Таниной тётей. Таня разглядела на нём какие-то арабские буквы и рассказала об этом нашей знакомой, замечательному искусствоведу музея восточных культур Соне Бродской. Та сказала, что пришлёт к нам коллекционера. На следующий день приехал пожилой, плохо одетый мужчина, почему-то с рогожным мешком. Он поелозил по ковру, и сообщил, что это персидский ковёр 19 века, посвящённый смерти Грибоедова. Он подумал немного и предложил нам тысячу пятьсот рублей, как раз недостающую сумму. Он явно готовился к длительной торговле и был приятно удивлён, когда мы сразу согласились. Он сложил ковёр в мешок, перебросил его через плечо, будто мешок с картошкой, и удалился, выяснив, где у нас тут ближайшая остановка автобуса.
Утром я поехал в Технический центр на Варшавку. Майор ГАИ встретил меня так радостно, как будто это я презентую ему машину. Он повертел в руках номера и посмотрел на меня с удвоенным уважением.
- Осталось прикрутить номера. Документы все готовы. Мы вам заменили свечи на импортные, щётки тоже импортные, бензина полный бак, провели всю предпродажную подготовку повышенного уровня. Если представится случай, доложите, пожалуйста, Николай Анисимовичу, что задание выполнено качественно и в срок.
Исполнить просьбу майора я не смог, поскольку больше никогда с Ноздряковым не встречался и никогда ему не звонил.
Я ехал домой, получая от машины такой драйв, какой позднее не получал никогда от других машин, даже когда пересел с «копейки» на новое «Вольво» с автоматом и десятками других опций. Инвалидный «Запорожец», который часто выручал нас, я вернул родителям. Таня, которая ни за какие коврижки не хотела ездить на «Запорожце», быстро освоила новую машину и ездила на ней, как заправский водила. С этими номерами мы проездили два года и нас никто ни разу не остановил, видимо, недотёп в ГАИ Москвы было мало или не было вовсе.
Объект мы сдали вовремя. Орехов помогал нам постоянно, в том числе солдатами стройбата. Мы получили премии и грамоты. Были на празднике, посвящённом очередной дате создания советской милиции. Министр Щёлоков действительно упомянул клинику в своём докладе. Сразу после нового года клиника приняла первого пациента. По этому случаю состоялся банкет. Расторопный главврач накрыл стол – всё из валютного магазина. Я сидел на почётном месте, рядом с Ореховым. Он перепробовал все крепкие напитки и опьянел. Выпил со мной на брудершафт и заставил говорить с ним на ты. Он обнимал меня и долго говорил о том, что я всегда могу к нему обращаться по любому поводу, что теперь я его лучший друг и так далее. Что благодаря мне, у него резко повысился статус в министерстве и изменилось отношение Министра. Такая же сцена произошла и с Чикиным, но тот, кроме словоизлияний, ещё дал визитную карточку и объяснил, что можно ему звонить в любое время по прямому телефону и ногтем подчеркнул номер. Поздно ночью меня с сиреной и сверкающими маячками доставили домой.
А через два года осенью произошли два события; одно приятное - со мной,  другое горестное - с прорабом Чикиным. 
Мы с Таней наконец получили открытку на ВАЗ 2101, выгодно продали нашу оливковую машину и купили такую же, модного тогда оранжевого цвета. При регистрации нам выдали обычные номера. Я позвонил Орехову, помощник соединил меня сразу. Решив, что это хороший знак, я сразу приступил к делу и попросил повторить опыт с номерами. Ответ был неожиданным и меня не порадовал: 
– Эти блатные номера – баловство одно, мне эти дела не по нраву. По- моему удобней ездить как все, не выделяясь.
На этом разговор практически закончился. Я выбросил из моего блокнотика генерала Орехова со всеми его телефонами. Его совет ездить, как все, мы вскоре оценили: гаишники останавливали нас по поводу и без повода, это был их реванш за те два года, что мы ездили без единого гаишного задержания.
Теперь про горестное событие. Жена  прораба Чикина получила машину на своей работе. Чикин получил права неделю назад, опыта езды по улицам Москвы не было, но он не устоял - и утром поехал на работу на собственном транспорте. На пустынной дороге в районе новой застройки он наехал на человека.  Человеком оказался сержант милиции. Он шёл домой после ночной смены,  выпивши, и переходил дорогу в неположенном месте. Травмы были незначительные, только большой синяк на бедре и руки в крови от падения на асфальт. Но в местном отделении милиции решили возбудить уголовное дело. Они фальсифицировали факты: якобы милиционер был трезв и переходил дорогу по пешеходному переходу. Начался судебный процесс с неизвестным исходом. Решили обратиться к Орехову. Мне звонить было нельзя – свой отлуп я уже получил. Чикин достал визитку Орехова, где его ногтём был подчёркнут прямой телефон. Трубку Орехов взял сразу. Чикин изложил суть дела. Ответил генерал быстро, не раздумывая. Мы, проведшие много лет в жару и в мороз на стройках, привыкшие к тому, что многие рабочие не понимали русский язык без связки слов, то есть без мата, таково ответа не ожидали. Я не буду его цитировать прямым текстом, но лучше бы он выругался матом, как наши замечательные незлобивые рабочие.
С учётом писем и положительных характеристик из треста и из Главмосстроя и благодаря некоторым другим ухищрениям, доступным в то время, Чикин отделался годом обязательных работ в нашем же  СУ–51, с обязательной еженедельной регистрацией в соседнем отделении милиции и штрафом. Как-то по дороге с объекта мы с Чикиным решили обмыть два события: новые машины и «правильное» решение суда. Мест, где можно выпить, было мало, и мы по дороге заехали в закусочную в левой башне главного входа в ЦПКиО имени Горького. Сидячих мест в этом заведении не было, и мы, стоя, распили бутылку водки со скромной закуской. Чикин никогда не пьянел, поэтому сразу договорились - он пьёт два стакана, я один. Про Орехова не говорили, но не думать о нём не могли, и оба знали об этом. Когда водка кончилась, я прочитал из моего любимого Грибоедова:
- Ах, от господ подалей;
От них беды себе
 на всякий час готовь,
Минуй нас пуще всех печалей
И барский гнев, и барская любовь.
Чикину тост понравился. Он обещал ещё раз перечитать «Горе от ума» и навсегда забыть Орехова. На том и расстались. В СУ– 51 уже не поехали. Появляться на работе в нетрезвом виде было не в наших правилах.
Яков ГЕЙЦЕР