Размышление об антивоенных песнях

Начну с еврейской – наверняка, она знакома большинству читающих эти строки и подробной биографии не требует. Это знаменитые «Папиросы» («Койфт же папиросн!), написанные актером еврейских театров Германом Яблоковым (Хаим Яблоник, 1903-1981).  Замысел песни возник у него в 1922 г., когда его труппа находилась в литовском городе Ковно. Яблоков постоянно вспоминал о страданиях еврейских детей, осиротевших во время Первой мировой и Советско-польской войн. Эти тяжелые сцены он наблюдал во время театральных кочевий 1920-21 годов по польским и литовским городам и местечкам. Спустя два года он перебрался в Соединенные Штаты, где в 30-е - 40-е стал одним из популярнейших актеров нью-йоркских еврейских театров. Свой ковенский замысел он осуществил в 1932 году: на известную фольклорную мелодию написал обессмертившие его имя стихи о несчастном мальчике, торгующем на холоде папиросами и спичками, дабы не умереть с голоду. Приведу один из наполненных скорбью и отчаянием куплетов в подстрочном переводе Владимира Давидовича:

 

Была у меня сестренка -наивная девонька.

Вместе со мной она скиталась 
целый год.
С ней мне было намного легче, 
Казалось, затихал голод,
Стоило мне взглянуть на нее. 
Но внезапно ее свалила слабость 
и болезнь. 
На моих руках умерла она 
на уличной скамье.
И когда я потерял ее,
Я утратил все на свете -
Так пусть же смерть 
придет и ко мне.

 

Впервые песня в авторском исполнении прозвучала в одном из музыкальных спектаклей, название которого, к сожалению, история не сохранила. Она имела огромный успех у публики и в 1935-м была использована автором в спектакле (по другим сведениям – кинофильме) «Папиросн», основанном на ее сюжете. 
Сегодня не всем понятен мощный антивоенный заряд песни.  Но во второй половине 30-х, когда она сделалась явлением массовой культуры говорящих на идише еврейских общин, с тревогой, а порою ужасом узнававших о происходящем в фашистской Германии, «Папиросы» с пронзительной силой напоминали им: войны и погромы, наплодившие к началу 20-х годов тысячи невинных страдальцев, отнюдь не канули в вечность. Незалеченные раны и бедствия, казалось бы, невозвратимого прошлого, снова грозили стать реальностью.  Над еще не успевшим прийти в себя миром вновь замаячила угроза войны с еще более чудовищными волнами шовинизма и человеконенавистничества. 
Вторая антивоенная песня, рассказ о которой, в силу ее относительно скромной известности, требует бóльших подробностей, это «Cruz de Guerra» («Военный крест»). Стихотворение, с появления которого началась ее история, было написано журналистом и поэтом Арманду Невешем (1899-1944) в 1935 году, тогда же получившим свою первую литературную премию. Приведу свой, любительский перевод, заранее извиняясь за шероховатости – профессионального, к сожалению, не имеется:

Когда бедной матери 
пришли сообщить
О гибели ее сына на войне,
Она с дрожью встала 
на колени, ощутив
Самую мучительное боль, 
какая только есть на свете.
Ей вручили военный крест, 
который ее сын
Заслужил как храбрый солдат,
И мать остановила на нем 
потухший взгляд,
Вспоминая потерянного 
любимого сына.
Подобно тому, кто почувствовал
Долгожданное божественное 
утешение, 
Военный крест коснулся колыбели, 
Где некогда безмятежно лежал 
малыш, и закачался.
То бедная мать, светлый кусочек 
неба среди ада,
Стала раскачивать 
колыбель, говоря:
Спи, спи, мой сын, вечным сном,
Как вечна боль моей утраты.
И несчастная мать, пережившая 
удар судьбы, 
Завершила: спи, спи вечным 
сном, сын мой!
Из-за такого же военного креста
Сколько еще матерей плачут, как я!

О жизни автора этих строф мало что известно. Плененный теплотой и горькой правдой его стихотворения, гитарист и композитор Мигель Рамуш написал конгениальную тексту музыку и, ни минуты не раздумывая, вручил их совместное творение лучшей в ту пору исполнительнице фаду Берте Кардозу (1911-1997). В 1936-м «Военный крест» в ее исполнении прозвучал на всю страну по радио, затем вышел на пластинке британской фирмы «Коламбия». Необычайная популярность песни держалась вплоть до начала 50-х, когда Берта Кардозу записала ее новый вариант (шеллаковые изделия 36-го к тому времени были напрочь запилены владельцами), вышедший на пластинке местной фирмы «Estoril». Партию португальской гитары в числе аккомпанировавших ей музыкантов исполнил автор музыки Мигель Рамуш. 
Современному русскоязычному читателю трудно понять причину такого успеха антивоенной песни среди португальцев, в 30-е – 50-е годы ни с кем не воевавших.  Но им – не все об этом знают – выпало всерьез повоевать в 1917-18 годах. Из-за своей экономической и политической зависимости от Великобритании, в самый разгар войны, в 1916-м, португальцам, придерживавшимся нейтралитета, по требованию англичан пришлось арестовать и передать британскому конвою находившиеся в устье Тежу немецкие торговые суда.  Германия тут же объявила Португалии войну. В начале 1917-го две дивизии, насчитававшие 55 тысяч человек – огромное число для Португалии - были направлены во Францию, где находились вплоть до перемирия в ноябре 18-го.  Однако дело этим не ограничилось. Немецкие войска, размещенные в африканских колониях Германии, вторглись в Мозамбик и Анголу, и Португалии пришлось посылать туда значительные силы. В результате страна потеряла около 5 тысяч солдат и офицеров. Эти потери и тяжелые последствия войны для небольшой страны долгие годы отзывались болью и мучительно переживались португальцами.  В середине 30-х, когда недовольство населения политикой Салазара резко обострило внутриполитическую обстановку, дело дошло до вооруженного бунта на нескольких военных кораблях. В соседней Испании уже закипала гражданская война, агрессивные действия Италии и нарастающая угроза миру со стороны гитлеровского режима – все это лишь обостряло в португальцах неутихающую боль последствий Первой мировой, рождая страх перед еще более страшной угрозой их относительно мирному существованию. Эти настроения вобрало в себя фаду «Военный крест». Образ несчастной матери, с исключительной теплотой и силой переданный в пении Берты Кардозу, насквозь пронзал сердца слушателей… Неужели снова война? Бедствие, приносящее лишь бессмысленные жертвы и страдания невинных? 
В 1979-м Берта Кардозу в третий раз записала «Военный крест», теперь уже для долгоиграющей пластинки. По-моему, это было лучшее из всего спетого ею за долгие годы артистической карьеры. В 1959-м трагически погиб проживавший с отцом в Мозамбике сын певицы Умберту. Боль личной утраты, ее невольные ассоциации с португальскими солдатами, в годы Первой мировой погибавшими в этой далекой стране, не могли не отозваться в последней интерпретации певицы одной из самых пронзительных и сильных по воздействию на слушателей антивоенных песен.
Ну, а в России (СССР), больше всех воевавшей и дороже всех заплатившей своим участием в бесчисленных войнах жизнями и страданиями невинных, были песни, по пронзительности и силе воздействия равновеликие «Папиросам» и «Военному кресту»?  Признаться, поиск таковых занял у пишущего эти строки немало времени. Наверняка приходящая сейчас на память читателю песня «Хотят ли русские войны?» (1961, музыка Эдуарда Колмановского, стихи Евгения Евтушенко), на мой взгляд, не столько вопиет против войны и ее последствий, сколько пытается объяснить возможному будущему противнику нежелание русских воевать их огромными жертвами в прошлых войнах. История свидетельствует, что эти вещи напрямую не связаны. После ярких и впечатляющих, на первый взгляд, доводов Евтушенко, русские (советские) люди где только не воевали: в Египте, Эфиопии, Чехословакии, Анголе, на дальневосточном острове Даманский, в Афганистане, Чечне… Стоит ли продолжать список?  Другая и, на мой взгляд, гораздо более сильная, а главное, по-настоящему антивоенная песня – это «Москвичи» (1957, музыка Андрея Эшпая на стихи Евгения Винокурова).  К сожалению, она появилась на свет в на редкость мирное, “оттепельное” время, полное надежд на бесконфликтное сосуществование стран и народов и не нашла ту аудиторию, которая могла воспринять ее с должной остротой. Кроме того, навязанная Винокурову Бернесом и Эшпаем официозно-оптимистическая концовка (куплет о “спасенном мире”, помнящем героев) непоправимо портила песню, заглушая подлинно антивоенный дух основного текста. Сережку и Витьку помнил не спасенный ими мир, а лишь их несчастные матери. 
Вспоминается еще несколько характерных песен примерно того же времени, сочиненных Булатом Окуджавой («Сапоги», «Ленька Королев» и др.) Но то были скорее песни-воспоминания бывшего фронтовика, переосмыслившего прежнее отношение к давно минувшей войне. И предназначались они не для массового слушателя, а для городских интеллигентов, имеющих магнитофоны. Русский (советский) народ их не знал, не слышал, да и скорее всего, не принял бы. Его отношение к войне лучше всего передают слова любимого маршала Ворошилова: «Советский народ не только умеет, но и любит воевать!» И пел он не «Москвичей» и не Окуджаву, а наполненные насилием и убитыми женщинами «Хас-Булата», «По Дону гуляет» и «Из-за острова на стрежень». 
Поэтому, как ни печально об этом говорить, единственной русской песней, которая своим пронзающим сердце антивоенным духом, высокой поэзией и незабываемой музыкой равновелика (если не выше) «Военному кресту» и «Папиросам», остается шедевр Александр Вертинского 1917 года «То, что я должен сказать» («Похороны юнкеров»). Эта песня: а) вовремя и громко выстрелила, б) впитала и передала слушателю страстную ненависть автора к войне и насилию, в) тут же была издана в нотах, г) поразительно быстро стала массовым явлением и разлетелась по всей России, д) ее помнят, слушают и поют до сих пор. 
Возможно, решающую роль в ее всеобщем признании сыграла ярко изображенная автором сцена похорон – хоронить в России, как и воевать, умеют и любят. Но главное, разумеется, не это. Вертинский буквально расстрелял этой песней тогдашнее русское общество, из одной кровавой бессмысленной войны вползающее в другую, гражданскую. Перед убитыми, защищая законное правительство, “мальчиками” никто из провожающих их в последний путь не только не встал на колени (в «Военном кресте» простая португальская женщина встает на колени, лишь услышав о смерти сына), но и не сказал об их подвиге ни слова.  Такое могло произойти лишь в “бездарной стране”. Все дары – земные и небесные – были ею растрачены. В основном на рост имперской мощи, насилие и войны. Горькую правду и боль Вертинского услышали, тысячекратно повторили и повторяют до сих пор. Но… на деле происходит все то же и так же – когда  «…даже светлые подвиги  –  это только ступени в бесконечные пропасти к недоступной Весне». 
Николай ОВСЯННИКОВ