ЛЮБОВЬ НАД БЕЗДНОЙ

Спектакль израильского театра «Гешер» по книге Исаака Башевиса Зингера «Шоша», представленный в мае в рамках ежегодного фестиваля «Черешневый лес», подарил москвичам ощущение праздника. Необузданное солнце, клумбы тюльпанов, весело позвякивающий трамвай «Аннушка», пестрая толпа у театра «Современник» на Чистых прудах, бумажные кульки, которые, сворачивая прямо на улице, наполняли еще не виданной в этом сезоне черешней и протягивали всем желающим, — все это весенние богатство, казалось, было выставлено напоказ специально для вашего удовольствия. И это праздничное настроение лучше любого художника оттеняло великую драму о чудовищных утратах неправдоподобно глубокого провала недавней истории — Холокоста. Странствия души Впрочем, спектакль с подзаголовком «Cтранствия души» не оставляет гнетущего ощущения краха. Эта история не о войне, не об оккупации Польши, не о концлагерях, а о том, что, по выражению режиссера Евгения Арье, было «накануне» и «после». Между этими двумя точками во времени зияет провал, пропасть, «поглотившая целую цивилизацию — европейское еврейство». Действие из Польши переносится в Израиль — на прежнем месте ничего не осталось. Но и в предвоенной Варшаве жизнь может показаться безмятежной только совсем уж отстраненному от реальности наблюдателю. Тревожное ожидание, разлитое в воздухе липким сиропом, игнорировать невозможно: какой бы тяжкой ситуация ни казалась сегодня, с приходом нацистов она станет неизмеримо хуже. За столиками в кафе рядом с людьми уверенно чувствуют себя манекены (удачная находка режиссера!) — наступает их время. Но даже самым прозорливым и в кошмарах не привидится, что через пять-шесть лет здесь останется только зияющая пустота. Разве что побывавшая в Америке актриса Бетти (Эфрат Бен-Цур) точно знает, что дни этой жизни сочтены. …А через пропасть уже просматриваются контуры послевоенного Тель-Авива с выброшенными на средиземноморский берег осколками прежней цивилизации; искалеченные остатки варшавской богемы Хаймл (Александр Сендерович) и «Цуцик» (Алон Фридман) робкими тенями бродят по обетованной земле. Кажется, это все, что осталось от прежней жизни, да еще вот глухая Геня (Светлана Демидова), новая жена Хаймла, — воплощенная боль концлагеря смерти. Но так уж получилось, что именно эти люди с истерзанными судьбами стали основой возрожденного народа Израиля. Как говорится, «чем богаты», — это все, что у нас осталось от прошлого. Выбор пути Спектакль «Шоша» — это притча о выборе пути. Молодой литератор Аарон Грейдингер по прозвищу «Цуцик» должен принять правильное решение, сделав выбор между пятью разными предложениями, исходящими от женщин, которые любят его, каждая в соответствии со своим воспитанием, образованием, положением в обществе и образом жизни. Дора (Михаль Вайнберг) предлагает путь революционных потрясений, при котором человеческая жизнь теряет всякий смысл и цену, — путь изначально порочный, полностью дискредитированный временем и потому совершенно неприемлемый для Аарона. Селия (Рут Хайловски) олицетворяет покорность и смирение, что также заведомо неприемлемо: каждому нормальному человеку ясно, что отсидеться, пережить нацистский ужас не удастся никому. Текла (Ади Шалита), польская служанка, предлагает Аарону укрыться от опасности на хуторе своих родственников; план вполне рационален — кое-кому так действительно удалось выжить, но, похоже, именно его избыточная рациональность пугает Аарона. Бетти настойчиво зовет Аарона в Америку; это, конечно, самый разумный выход из создавшейся ситуации, — так действительно спаслись многие, беда в том, что, спасая свою жизнь, надо будет изменить себе и отказаться от своей любви. Шоша (Шири Гадни) может предложить только любовь — путь совершенно не рациональный, но единственно спасительный. Она умирает во время бегства на восток, поглощенная безжалостной стихией войны, самой судьбой своей сохраняя Аарона, передав ему эстафету жизни. Накалом страстей поистине шекспировского масштаба надежно маскируется назидательность темы и текста инсценировки. Исаак Башевис-Зингер говорит, что «книга не рассказывает о жизни польских евреев; это история исключительных персонажей в исключительных условиях». Спектакль Евгения Арье — это апология любви, бессмысленной и всепоглощающей. Сценография и актеры Сценография спектакля Е. Арье и М. Краменко — особый разговор. На авансцене выброшенные на берег вещи, оставшиеся после кораблекрушения, обломки канувшего в бездну мира — разбросанные в беспорядке чемодан, менора, радиоприемник, кувшин, таз для умывания, детали одежды… Какие-то фрагменты этого мусора все еще валяются на тель-авивской барахолке, ими иногда даже можно воспользоваться по назначению, что время от времени и делают герои спектакля. В первом акте пространство сцены расчленено занавесом-задником на «до» и «после», «здесь» и «там», «мы» и «они». С помощью несложных технических ухищрений на этом «экране», ломая плоскость и создавая объемную перспективу, появляются дома и кварталы довоенной Варшавы, фотопортреты «героев эпохи», газетные полосы, театральные афиши, — все то, что называется «приметами времени». Во втором акте элементы декорации выстраиваются в некий маловразумительный «порядок» или даже «строй», создавая иллюзию поспешного бегства вещей вместе с людьми, — попытка систематизировать распавшееся пространство погибшего мира. Сценография для режиссера Арье всегда была самоценным компонентом, а вещь — героем спектакля. И последнее. Для зрителей, знакомых с творчеством «Гешера», спектакль «Шоша» стал знаком еще более глубокой эволюции на пути в израильское культурное пространство. За редким исключением (Л. Каневский, В. Халемский, Н. Гошева, еще несколько эпизодических ролей) в спектакле заняты «ивритоязычные» актеры, в основном молодые, без сомнения талантливые, принесшие на сцену иную, нероссийскую театральную ментальность — аромат и привкус ветров Средиземноморья и восточных пустынь. Я понимаю, что эти мои слова лишены какой бы то ни было «наукообразности» и являются домыслами дилетанта. Просто во мне говорит ностальгия по прежнему «Гешеру» времен Григория Моисеевича Лямпе с «Идиотом» Достоевского, булгаковским «Мольером», со спектаклями вроде «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Т. Стоппарда и «Адам — собачий сын» Йорама Канюка. И как-то непривычно смотреть гешеровский спектакль без Демидова, Войтулевич, Гамбурга, Миркурбанова… Ничего не поделаешь; как говорит популярный тележурналист Познер, «такие времена».