ПЛАМЯ МОЕЙ СВЕЧИ

Репортаж из Освенцима Я видел тьму, и она была еще чернее тьмы египетской. Меня жрали вши, и они были еще злее вшей фараона. Я видел мор, и он был страшнее, чем мор Египта. Видел реки крови вместо воды. И меня травили псами, поливая свинцовым градом. Там, в Египте, должны были погибнуть лишь первенцы. В моей семье погибли все. Здесь, в Аушвице-2, я последний раз увидел солнце сквозь дверной проем газовой камеры, но к тому моменту оно уже давно потухло для меня. И здесь моя душа летела вверх — к свету сквозь едкий дым трубы крематория, оставляя внизу крики тысяч других уже не живых, но еще и не мертвых. Для тех, кто этого не видел, все это было очень давно. Для тех, кто пережил, это было даже не вчера, а лишь мгновенье назад. Я вижу тысячи людей, одетых в куртки цветов израильского флага и идущих "маршем жизни" спустя шестьдесят лет от железнодорожной платформы к центральным воротам Освенцима. Многим из них по восемнадцать-двадцать лет, мне тоже было девятнадцать, когда я последний раз вдохнул... вдохнул циклон-Б. Эти стены, эти клубки колючей проволоки, терзавшей наши тела, это небо и эта земля — все осталось прежним. Только люди, которые собрались здесь сегодня, плачут, вспоминая нас, и смеются, встречая друзей из разных уголков земного шара, меняются кепками и собирают на память осколки кирпичей. Я вижу здесь жизнь, и я счастлив. Да, берите эти кирпичи, везите во все концы Земли и кричите: "Освенцим разрушен! Его больше нет! Это не повторится! Никогда больше!" И слышу тысячи голосов хором: "Never Again! Never Again! Never Again!" В разных уголках, на разных языках говорят о скорби, о страданиях народа, говорят о прошлом и о будущем, говорят раввины и политики, писатели и художники. Я слышу каждого и всех сразу, я слышу евреев и готов слушать снова и снова. Не дай Б-г, чтобы здесь стояла тишина, не дай Б-г, чтобы я перестал слышать евреев. Вот группа солдат Армии обороны Израиля. Израиля! Это наша армия и наши солдаты! Для тех, кто вокруг, это обыденность, но я смотрю на них другими глазами. Я смотрю на них и переполняюсь радостью: теперь невозможно повторение того, что произошло со мной. У нас есть армия, есть государство, и мы можем сражаться! Вот правительство Израиля, на трибуне — Ариэль Шарон, премьер, нашего государства! И мы не должны предъявлять счет к государству и правительству, ведь это наша последняя надежда, наш последний шанс на спасение. У меня не было этого шанса, когда я горел в печи крематория. Вот говорит раввин Израиля, я слушаю внимательно: "Я тоже попал в лагерь, будучи ребенком. Но я выжил, а мои родители нет. Первый раз я приехал сюда снова в девяносто первом и, проходя по одному из бараков, увидел нацарапанную на оконной раме ногтем надпись: "ОТОМСТИТЬ". Да, в ту свою последнюю ночь я царапал пол и окна, ломая ногти, я писал: "Отомстить!" Он говорит: "Мы мстим каждую секунду тем, что живем". И хоть я мертв, но знаю: настанет день — и Г-сподь придет судить народы... И тысячи, десятки тысяч свечей, в каждой я вижу душу матери, отца, сестры и брата. Я знаю, свеча моего народа не потухнет никогда, даже когда свет ее такой слабый, что его почти не видно, я знаю — она горит. И бесконечные, нескончаемые ряды табличек с именами и датами тех, кто не дождался рассвета, оставшись там, во мгле Холокоста. Я знаю, моего имени нет. Все, кто меня знал, все, кто помнил, — здесь, со мной. И теперь уже никто никогда не узнает моего имени, как никто не узнает, когда задули пламя моей свечи...