РАЗОЧАРОВАННЫЙ КОМИССАР

 Юрий Безелянский
 24 июля 2007
 3256
Еще одно золотое перо — некогда популярное, а ныне основательно забытое имя (лирика не только «в загоне», но и в глубоком забвении). Это — Борис Слуцкий. Он очень любил читателей и подбадривал других поэтов, а вместе с ними и себя
Еще одно золотое перо — некогда популярное, а ныне основательно забытое имя (лирика не только «в загоне», но и в глубоком забвении). Это — Борис Слуцкий. Он очень любил читателей и подбадривал других поэтов, а вместе с ними и себя:
Вас еще прочтут, еще познают, в средней школе вас еще пройдут, и узнают, кто еще не знает, чьей эпохи, что вы за продукт.
«Продукт» был произведен сталинской эпохой с патриотическим придыханием, с верой в светлое будущее и любовью к людям всей Земли. Если надо отдать жизнь — пожалуйста, нет вопросов. «Он комиссаром был рожден...» — съязвил Наум Коржавин. Борис Абрамович Слуцкий родился 7 мая 1919 года в Славянске Донецкой области, в семье служащего. Детство и юность будущего поэта прошли в Харькове. Позднее Слуцкий писал: «Вообще Харьков был диван со своими удобствами. Там я мог залежаться окончательно. Жил бы дома, питался бы, как тогда говорили, с родителями, ходил бы на книжные развалы, прирабатывал бы в областных газетах и скорей всего в 1949 году разделил бы судьбу своих преуспевших товарищей, тогда космополитизированных. В Харькове можно было почти не думать о хлебе насущном. В Москве «натура, нужда и враги» гнали меня, как Державина, на Геликон. И загнали». Чем увлекался Слуцкий? Конечно, литературой (любимый поэт — Маяковский) и еще историей русской и французской революций, был пламенным почитателем Робеспьера. Осенью 1937 года поступил в Московский юридический институт. Но юриспруденция не очень волновала Слуцкого, его больше привлекал литературный кружок при институте, которым руководил Осип Брик: «На лекциях было скучно. На кружке было интересно». И еще — «Брику я стихов не показывал — стыдился». Но писал стихи молодой Слуцкий исправно. Любопытный эпизод произошел в 1938 году. Судебный исполнитель пришел к студентам и сказал: — Сегодня иду описывать имущество жулика. Выдает себя за писателя. Заключил договора со всеми киностудиями, а сценариев не пишет. Кто хочет пойти со мной? — Как фамилия жулика? — спросил Слуцкий. Исполнитель полез в портфель, покопался в бумажках и сказал: — Бабель, Исаак Эммануилович. «Мы вдвоем пошли описывать жулика… — пишет в воспоминаниях Слуцкий. — В квартире не было ни Бабеля, ни его жены. Дверь открыла домработница. Она же показывала нам имущество...» Юриста из Слуцкого не вышло, и он в 1939 году, по рекомендации Павла Антокольского, поступил в Литературный институт. Занимался в семинаре Ильи Сельвинского вместе с Глазковым, Коганом, Майоровым и другими молодыми дарованиями. Они учились высокой поэзии. Грянула война. Осенью 1941 года 22-летний Борис Слуцкий уходит добровольцем в армию, где становится политработником. Прошел всю войну, закончив ее в Австрии и Румынии. Многое повидал, многое перечувствовал. Слуцкий живописал не пафосную сторону войны, а реалистическую и жестокую: «В пяти соседних странах/ Зарыты наши трупы», «…и мрамор лейтенантов — фанерный монумент». На войну Слуцкий ушел верующим человеком, не в религиозном смысле, а в социальном, эдаким борцом за идеи, почти слепо идущим за вождями-поводырями. Прозрение пришло позднее.
Вожди из детства моего! О каждом песню мы учили, пока их не разоблачили, велев не помнить ничего. Забыть мотив, забыть слова, чтоб не болела голова...
В 1946 году Слуцкий демобилизовался по болезни (инвалид второй группы) в звании гвардии майора, награжденным орденами и медалями. Со старой фотографии он глядит бравым, стройным тонколицым красавцем, вполне благополучным и удачливым. Однако какая удача! Слуцкий долго лежал в госпиталях, а потом долго не мог найти работу.
Когда мы вернулись с войны, Я понял, что мы никому не нужны... Захлебываясь от ностальгии, от несовершенной вины, я понял: иные, другие, совсем не такие нужны.
Время «комиссаров в пыльных шлемах» ушло. Наступило время золотопогонников, проныр и карьеристов. А карьеристом Слуцкий не мог быть по натуре. В записках «После войны» он признавался: «Где я только не состоял! И как долго не состоял нигде!.. И так было десять дет — с демобилизации до 1956-го, когда, тридцати семи лет от роду, получил первую в жизни комнату и впервые пошел покупать мебель — шесть стульев, — до 1957-го, когда приняли меня в Союз писателей». В течение четырех лет «главные деньги» Слуцкий зарабатывал в Радиокомитете, в отделе вещания для детей и юношества. Радиокомпозициями. Я тоже, работая на радио, лепил эти композиции и знаю, что это за ремесло.
Работа в оттепель и заморозки, работа, не сходя со стула. Все остальное просто заработки, по-русски говоря, халтура. Я за нее не отвечаю, все это не моя забота. Я просто деньги получаю за заработки на работу.
Что же это за дополнительная и настоящая работа? Писать в стол. Было такое поветрие... Но зарабатывание денег — еще не все. Более важно то, каким воздухом ты дышишь, как ощущаешь свою страну и как оцениваешь общество, в котором живешь. На этот счет у Слуцкого есть стихотворение «Странности»:
Странная была свобода: делай все, что хочешь, говори, пиши, печатай все, что хочешь. Но хотеть того, что хочешь, было невозможно. Надо было жаждать только то, что надо. Быт был тоже странный: за жилье почти не платили… ... Лишь котлеты дорого ценилисьбез гарнира и особенно с гарниром. Легче было победить, чем пообедать. Победитель гитлеровских полчищ и рубля не получил на водку, Хоть освободил полмира... ...Странная была свобода! Взламывали тюрьмы за границей и взрывали. Из обломков строили отечественные тюрьмы.
Многие странности вынес на своих плечах Слуцкий: его вызывали в инстанции, прорабатывали, критиковали, уличали (пол-Европы прошел), морщили нос из-за его национальности. Еврейская тема в творчестве Слуцкого звучала постоянно:
Евреи хлеба не сеют, Евреи в лавках торгуют, Евреи раньше лысеют, Евреи больше воруют. …Я все это слышал с детства, Скоро совсем постарею, Но все никуда не деться От крика: «Евреи, евреи!»
Антисемитизм — это только часть зла. Другая — груз сталинского прошлого. Не все имели мужество сбросить с себя вериги той эпохи и развеять по ветру ее мифы. Слуцкий один из немногих, кто широко открыл глаза и увидел подлинную реальность исторической картины.
Я в ваших хороводах отплясал. Я в ваших водоемах откупался. Наверно, полужизнью откупался За то, что в это дело я влезал. Я был в игре. Теперь я вне игры. Теперь я ваши разгадал кроссворды. Я требую раскола и развода и права удирать в тартарары.
Лишь однажды он дал слабину — 31 октября 1958 года на собрании московских писателей, где четвертовали Бориса Пастернака за его вышедший на Западе роман «Доктор Живаго», выступил с обвинениями и Слуцкий: он «был в игре». И потом казнил себя всю оставшуюся жизнь. А так все вроде бы складывалось благополучно. В 1957 году появился первый сборник стихов Слуцкого «Память», в 1959 — «Время», затем — другие. Многочисленные публикации в газетах, альманахах, тонких и толстых журналах. Его читали. Перечитывали. Учили наизусть: «Кельнская яма», «Лошади в океане», «Госпиталь», «Хозяин», «Давайте после драки…» Многим пришлись по душе афористические строки Слуцкого: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне...»; «Надо думать, а не улыбаться...»; «Мы все ходили под богом, у бога под самым боком...»; «Дела плоховатые стали плохими. Потом они стали — хуже нет». Стихи Слуцкого неповторимы по почерку: их узнаешь сразу. У поэта было балладное мышление. Он писал просто, четко, без формальных изысков, но глубоко и основательно, и был скорее философом, чем лириком. Был честным и точным историком своей эпохи. И старался сказать не красиво, а правдиво. И правда Слуцкого была подчас горькой. Смерть Сталина, разоблачение культа, хрущевская оттепель и его же волюнтаризм, брежневский застой — все эти страницы истории Слуцкий осмысливал и оценивал трезво, на холодную голову, без надрыва. Своих соотечественников призывал к решительным действиям: «дело не сделается само». Бывший комиссар, политработник не хотел петь в общем хоре и участвовать в официальном славословии.
Устал тот ветер, что листал страницы мировой истории. Какой-то перерыв настал, словно антракт в консерватории. Мелодий — нет. Гармоний — нет. Все устремляются в буфет.
Это написано в конце 1964 года, и Слуцкий отчетливо предвидел пору застоя. Но в 60-е годы были и те, кто рвался вперед, кто делал карьеру. Стареющего Слуцкого обгоняли молодые Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина... А он тихо сопел в углу и говорил: «Меня не обгонишь — я не гонюсь». В старости он выглядел вальяжным, важным. Только в глазах можно было увидеть боль и разочарование. Поэт стал похож на «харьковского Иова», о котором он писал в молодости, страдающего и мудрого. Чем дальше, тем менее был склонен заблуждаться. «Это время — распада. Эпоха — разложения. Этот век начал плохо и кончит плохо. Позабудет, где низ, где верх». Но в то же время сам себя и подбадривал:
Все-таки книги еще выходили, как там ни жали на тормоза. Все-таки ноги еще ходили, видели кое-что глаза.
Под конец жизни Борис Слуцкий жаловался: «Любители моих стихов ушли из возраста любителей в свои семейные обители. Теперь им не до пустяков». Но Слуцкому повезло: в 1961 году он познакомился со своим почитателем, директором саратовского букинистического магазина Юрием Болдыревым, который начал собирать стихи поэта, а после его смерти стал его душеприказчиком. Он выполнил прижизненную просьбу Бориса Слуцкого: «…раскопайте мои тетради, расшифруйте черновики». Болдырев считал Слуцкого не средним поэтом (мнение многих), а великим. Посмертно он опубликовал более 1400 стихов Слуцкого и способствовал выходу его трехтомника (а всего на счету Слуцкого примерно 4 тысячи стихотворений).
Нам, писателям второго ряда с трудолюбием рабочих пчел, даже славы собственной не надо. Лишь бы кто-нибудь прочел.
Слуцкий обожал читателей. И любил единственную женщину, свою жену Татьяну. Он женился на ней в 1957 году и прожил в браке 20 лет, до ее безвременной кончины. Ее смерть сломала Слуцкого. Он заболел. Слег. Стал ко всему безразличным. Лишь исправно ходил на панихиды и похороны, как бы репетируя свои собственные. Последние годы жил у брата Ефима в Туле, там и умер 23 февраля 1986 года, в возрасте 66 лет. В официальном некрологе отмечалось, что «Слуцкий работал неторопливо, скупо, от книги к книге наращивая стиховую структуру, в которой все отчетливее проявляются историзм мышления, объемность, рельефность, лиризм, тонкий психологический рисунок...» В статье «Памяти друга» Давид Самойлов отметил, что Борис Слуцкий «казался суровым и всезнающим... не терпел сентиментальности в жизни и в стихах... Он кажется порой поэтом якобинской беспощадности. В действительности он был поэтом жалости и сочувствия…» Эх, все бы эти слова да при жизни! Но, увы, в России любят только мертвых. Когда вышел трехтомник Слуцкого, ни одно отечественное издание не проронило ни слова. Лишь Запад откликнулся. Но это уже другая тема...


Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции