Еще одно золотое перо некогда популярное, а ныне основательно забытое имя (лирика не только «в загоне», но и в глубоком забвении). Это Борис Слуцкий. Он очень любил читателей и подбадривал других поэтов, а вместе с ними и себя
Еще одно золотое перо некогда популярное, а ныне основательно забытое имя (лирика не только «в загоне», но и в глубоком забвении). Это Борис Слуцкий. Он очень любил читателей и подбадривал других поэтов, а вместе с ними и себя:
Вас еще прочтут, еще познают,
в средней школе вас еще пройдут,
и узнают, кто еще не знает,
чьей эпохи, что вы за продукт.
«Продукт» был произведен сталинской эпохой с патриотическим придыханием, с верой в светлое будущее и любовью к людям всей Земли. Если надо отдать жизнь пожалуйста, нет вопросов. «Он комиссаром был рожден...» съязвил Наум Коржавин.
Борис Абрамович Слуцкий родился 7 мая 1919 года в Славянске Донецкой области, в семье служащего. Детство и юность будущего поэта прошли в Харькове. Позднее Слуцкий писал: «Вообще Харьков был диван со своими удобствами. Там я мог залежаться окончательно. Жил бы дома, питался бы, как тогда говорили, с родителями, ходил бы на книжные развалы, прирабатывал бы в областных газетах и скорей всего в 1949 году разделил бы судьбу своих преуспевших товарищей, тогда космополитизированных. В Харькове можно было почти не думать о хлебе насущном. В Москве «натура, нужда и враги» гнали меня, как Державина, на Геликон. И загнали».
Чем увлекался Слуцкий? Конечно, литературой (любимый поэт Маяковский) и еще историей русской и французской революций, был пламенным почитателем Робеспьера.
Осенью 1937 года поступил в Московский юридический институт. Но юриспруденция не очень волновала Слуцкого, его больше привлекал литературный кружок при институте, которым руководил Осип Брик: «На лекциях было скучно. На кружке было интересно». И еще «Брику я стихов не показывал стыдился». Но писал стихи молодой Слуцкий исправно.
Любопытный эпизод произошел в 1938 году. Судебный исполнитель пришел к студентам и сказал:
Сегодня иду описывать имущество жулика. Выдает себя за писателя. Заключил договора со всеми киностудиями, а сценариев не пишет. Кто хочет пойти со мной?
Как фамилия жулика? спросил Слуцкий.
Исполнитель полез в портфель, покопался в бумажках и сказал:
Бабель, Исаак Эммануилович.
«Мы вдвоем пошли описывать жулика… пишет в воспоминаниях Слуцкий. В квартире не было ни Бабеля, ни его жены. Дверь открыла домработница. Она же показывала нам имущество...»
Юриста из Слуцкого не вышло, и он в 1939 году, по рекомендации Павла Антокольского, поступил в Литературный институт. Занимался в семинаре Ильи Сельвинского вместе с Глазковым, Коганом, Майоровым и другими молодыми дарованиями. Они учились высокой поэзии.
Грянула война. Осенью 1941 года 22-летний Борис Слуцкий уходит добровольцем в армию, где становится политработником. Прошел всю войну, закончив ее в Австрии и Румынии. Многое повидал, многое перечувствовал. Слуцкий живописал не пафосную сторону войны, а реалистическую и жестокую: «В пяти соседних странах/ Зарыты наши трупы», «…и мрамор лейтенантов фанерный монумент». На войну Слуцкий ушел верующим человеком, не в религиозном смысле, а в социальном, эдаким борцом за идеи, почти слепо идущим за вождями-поводырями. Прозрение пришло позднее.
Вожди из детства моего!
О каждом песню мы учили,
пока их не разоблачили,
велев не помнить ничего.
Забыть мотив, забыть слова,
чтоб не болела голова...
В 1946 году Слуцкий демобилизовался по болезни (инвалид второй группы) в звании гвардии майора, награжденным орденами и медалями. Со старой фотографии он глядит бравым, стройным тонколицым красавцем, вполне благополучным и удачливым. Однако какая удача! Слуцкий долго лежал в госпиталях, а потом долго не мог найти работу.
Когда мы вернулись с войны,
Я понял, что мы никому не нужны...
Захлебываясь от ностальгии,
от несовершенной вины,
я понял: иные, другие,
совсем не такие нужны.
Время «комиссаров в пыльных шлемах» ушло. Наступило время золотопогонников, проныр и карьеристов. А карьеристом Слуцкий не мог быть по натуре. В записках «После войны» он признавался: «Где я только не состоял! И как долго не состоял нигде!.. И так было десять дет с демобилизации до 1956-го, когда, тридцати семи лет от роду, получил первую в жизни комнату и впервые пошел покупать мебель шесть стульев, до 1957-го, когда приняли меня в Союз писателей». В течение четырех лет «главные деньги» Слуцкий зарабатывал в Радиокомитете, в отделе вещания для детей и юношества. Радиокомпозициями. Я тоже, работая на радио, лепил эти композиции и знаю, что это за ремесло.
Работа в оттепель и заморозки,
работа, не сходя со стула.
Все остальное просто заработки,
по-русски говоря, халтура.
Я за нее не отвечаю,
все это не моя забота.
Я просто деньги получаю
за заработки на работу.
Что же это за дополнительная и настоящая работа? Писать в стол. Было такое поветрие...
Но зарабатывание денег еще не все. Более важно то, каким воздухом ты дышишь, как ощущаешь свою страну и как оцениваешь общество, в котором живешь. На этот счет у Слуцкого есть стихотворение «Странности»:
Странная была свобода:
делай все, что хочешь,
говори, пиши, печатай
все, что хочешь.
Но хотеть того, что хочешь,
было невозможно.
Надо было жаждать
только то, что надо.
Быт был тоже странный:
за жилье почти не платили…
... Лишь котлеты дорого ценилисьбез гарнира
и особенно с гарниром.
Легче было победить, чем пообедать.
Победитель гитлеровских полчищ
и рубля не получил на водку,
Хоть освободил полмира...
...Странная была свобода!
Взламывали тюрьмы за границей
и взрывали. Из обломков
строили отечественные тюрьмы.
Многие странности вынес на своих плечах Слуцкий: его вызывали в инстанции, прорабатывали, критиковали, уличали (пол-Европы прошел), морщили нос из-за его национальности. Еврейская тема в творчестве Слуцкого звучала постоянно:
Евреи хлеба не сеют,
Евреи в лавках торгуют,
Евреи раньше лысеют,
Евреи больше воруют.
…Я все это слышал с детства,
Скоро совсем постарею,
Но все никуда не деться
От крика: «Евреи, евреи!»
Антисемитизм это только часть зла. Другая груз сталинского прошлого. Не все имели мужество сбросить с себя вериги той эпохи и развеять по ветру ее мифы. Слуцкий один из немногих, кто широко открыл глаза и увидел подлинную реальность исторической картины.
Я в ваших хороводах отплясал.
Я в ваших водоемах откупался.
Наверно, полужизнью откупался
За то, что в это дело я влезал.
Я был в игре. Теперь я вне игры.
Теперь я ваши разгадал кроссворды.
Я требую раскола и развода
и права удирать в тартарары.
Лишь однажды он дал слабину 31 октября 1958 года на собрании московских писателей, где четвертовали Бориса Пастернака за его вышедший на Западе роман «Доктор Живаго», выступил с обвинениями и Слуцкий: он «был в игре». И потом казнил себя всю оставшуюся жизнь.
А так все вроде бы складывалось благополучно. В 1957 году появился первый сборник стихов Слуцкого «Память», в 1959 «Время», затем другие. Многочисленные публикации в газетах, альманахах, тонких и толстых журналах. Его читали. Перечитывали. Учили наизусть: «Кельнская яма», «Лошади в океане», «Госпиталь», «Хозяин», «Давайте после драки…» Многим пришлись по душе афористические строки Слуцкого: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне...»; «Надо думать, а не улыбаться...»; «Мы все ходили под богом, у бога под самым боком...»; «Дела плоховатые стали плохими. Потом они стали хуже нет».
Стихи Слуцкого неповторимы по почерку: их узнаешь сразу. У поэта было балладное мышление. Он писал просто, четко, без формальных изысков, но глубоко и основательно, и был скорее философом, чем лириком. Был честным и точным историком своей эпохи. И старался сказать не красиво, а правдиво. И правда Слуцкого была подчас горькой.
Смерть Сталина, разоблачение культа, хрущевская оттепель и его же волюнтаризм, брежневский застой все эти страницы истории Слуцкий осмысливал и оценивал трезво, на холодную голову, без надрыва. Своих соотечественников призывал к решительным действиям: «дело не сделается само».
Бывший комиссар, политработник не хотел петь в общем хоре и участвовать в официальном славословии.
Устал тот ветер, что листал
страницы мировой истории.
Какой-то перерыв настал,
словно антракт в консерватории.
Мелодий нет. Гармоний нет.
Все устремляются в буфет.
Это написано в конце 1964 года, и Слуцкий отчетливо предвидел пору застоя. Но в 60-е годы были и те, кто рвался вперед, кто делал карьеру. Стареющего Слуцкого обгоняли молодые Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина... А он тихо сопел в углу и говорил: «Меня не обгонишь я не гонюсь». В старости он выглядел вальяжным, важным. Только в глазах можно было увидеть боль и разочарование. Поэт стал похож на «харьковского Иова», о котором он писал в молодости, страдающего и мудрого. Чем дальше, тем менее был склонен заблуждаться. «Это время распада. Эпоха разложения. Этот век начал плохо и кончит плохо. Позабудет, где низ, где верх». Но в то же время сам себя и подбадривал:
Все-таки книги еще выходили,
как там ни жали на тормоза.
Все-таки ноги еще ходили,
видели кое-что глаза.
Под конец жизни Борис Слуцкий жаловался: «Любители моих стихов ушли из возраста любителей в свои семейные обители. Теперь им не до пустяков». Но Слуцкому повезло: в 1961 году он познакомился со своим почитателем, директором саратовского букинистического магазина Юрием Болдыревым, который начал собирать стихи поэта, а после его смерти стал его душеприказчиком. Он выполнил прижизненную просьбу Бориса Слуцкого: «…раскопайте мои тетради, расшифруйте черновики».
Болдырев считал Слуцкого не средним поэтом (мнение многих), а великим. Посмертно он опубликовал более 1400 стихов Слуцкого и способствовал выходу его трехтомника (а всего на счету Слуцкого примерно 4 тысячи стихотворений).
Нам, писателям второго ряда
с трудолюбием рабочих пчел,
даже славы собственной не надо.
Лишь бы кто-нибудь прочел.
Слуцкий обожал читателей. И любил единственную женщину, свою жену Татьяну. Он женился на ней в 1957 году и прожил в браке 20 лет, до ее безвременной кончины. Ее смерть сломала Слуцкого. Он заболел. Слег. Стал ко всему безразличным. Лишь исправно ходил на панихиды и похороны, как бы репетируя свои собственные. Последние годы жил у брата Ефима в Туле, там и умер 23 февраля 1986 года, в возрасте 66 лет. В официальном некрологе отмечалось, что «Слуцкий работал неторопливо, скупо, от книги к книге наращивая стиховую структуру, в которой все отчетливее проявляются историзм мышления, объемность, рельефность, лиризм, тонкий психологический рисунок...»
В статье «Памяти друга» Давид Самойлов отметил, что Борис Слуцкий «казался суровым и всезнающим... не терпел сентиментальности в жизни и в стихах... Он кажется порой поэтом якобинской беспощадности. В действительности он был поэтом жалости и сочувствия…»
Эх, все бы эти слова да при жизни! Но, увы, в России любят только мертвых. Когда вышел трехтомник Слуцкого, ни одно отечественное издание не проронило ни слова. Лишь Запад откликнулся. Но это уже другая тема...
Комментарии:
Добавить комментарий:
Добавление пустых комментариев не разрешено!
Введите ваше имя!
Вы не прошли проверку на бота!