«ПОЭТ ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНЫЙ»

26 сентября 2003 года Александру Петровичу Межирову исполнилось 80 лет. Как всегда юбилей – лишь повод, причина вернуться к творчеству большого, признанного русского поэта, отмеченного многими правительственными наградами, Государственной премией СССР. Первая его книга «Дорога далека» вышла в Москве в 1947 году, а последняя – тоже в Москве, но уже после отъезда (изгнания?) автора за рубеж в 1997 году. В этом сборнике был опубликован последний вариант его поэмы «Поземка», начатой еще в России. Есть в ней такие строки: Но один какой-то случай В память врезался, запал. Я его на всякий случай По привычке записал. Случай необыкновенный, Хоть и вроде бы простой, Что случился предвоенной Незапамятной зимой, - Как по улице Никитской Снеги белые мели, И к писателю коллеги Сотрапезничать пришли, Выпить водки, а не чая, Закусить и покурить, И, крамолу исключая, Обо всем поговорить, И, сердца друг другу тронув, Уронив слезу на стол, И меж них Андрей Платонов Тоже ужинать пришел… Для затравки, для почина: «Все ж приятно, что меж нас Нет в застолье хоть сейчас Чужака и крещенина, - Тех, кто говорит крестом А глядишь – глядит пестом». Только встал Андрей Платонов, Посмотрел куда-то в пол И, не поднимая взгляда, К двери медленно пошел. А потом остановился И, помедлив у дверей, Медленно сказал коллегам: «До свиданья. Я – еврей». Я так подробно процитировал отрывок из последней поэмы Межирова не только для того, чтобы продемонстрировать читателю, в какой прекрасной форме находится поэт в свои почтенные годы, но более всего чтобы объяснить, возможно, главную причину эмиграции Межирова, поэта русского в буквальном смысле этого слова. Быть может, точнее других об Александре Петровиче написала российская поэтесса Татьяна Бек: «Александр Межиров – поэт головокружительный и всею жизнью оплаченной игры». Впрочем, сам Межиров признался в этом: И, при таком солидном стаже, Когда одуматься пора, Все для меня игра и даже То, что и вовсе не игра. И, даже крадучись по краю, В невозвращенца, в беглеца И в эмиграцию играю. И доиграю до конца. Свой диптих «Старая песенка» Межиров предварил такой цитатой: «Невозвращенец в пределы Российской Федерации карается вплоть до высшей меры – конфискации имущества. Из газет лета 1992 года». И вновь вернемся к словам Татьяны Бек: «Тоталитарной несвободе он противопоставил не прямую семантику бунта, но высокомерное вольнолюбие ритма, метра, интонации…» Я во всем согласен с Татьяной Бек, но все же антиантисемитские стихи, написанные Межировым в последние годы его жизни в России, это – стихи бунтаря, восставшего против черносотенства, с новой силой возродившегося в России в первые годы перестройки. Когда в «Независимой газете» были напечатаны межировские стихи «Нет на свете ничего щедрее, / Чем война, дающая взаймы. / Здравствуйте, военные евреи, / В блиндажах слагавшие псалмы», — это было в самом начале девяностых годов — знакомый литератор позвонил мне и спросил: «Неужели и он?..» Опубликовав упомянутое стихотворение в одной из популярнейших в то время газет, Межиров не оставил никаких сомнений по поводу своего еврейства, а точнее — по поводу своего отношения к этому вопросу. Наш псалтырь, «наш SOS все глуше, глуше», Все тесней на шее вервь обид, Все больней, ожесточенней души, Да и был ли кроток царь Давид? Гонят нас. А мы не уезжаем. И за это, в свой последний миг, И стыдимся, и не уважаем И друг друга, и себя самих. Что привело его, поэта, признанного и читателем и официозом, к такому отчаянию, — иначе не скажешь? А.П. Межиров — поэт, обнажающий в своих стихах и сердце, и душу: Пускай другого рода я И племени иного. Но вы напрасно у меня Конфисковали Слово. Ведь слово — родина моя И всех основ основа, И вы напрасно у меня Конфисковали Слово... Высказав предположение, что Слово и есть родина, А.П. Межиров тем самым не сделал открытия — задолго до него выдающийся французский писатель Роже Мартен дю Гар изрек: «А может быть, язык и есть родина?» Понимаю, что слово и язык — понятия не тождественные, но для Межирова русское слово и русский язык — «основа основ». Впрочем, об этом он не раз писал еще в молодости: Был русским плоть от плоти По мысли, по словам. Когда стихи прочтете, Понятней станет вам. Я знаю Александра Петровича уже много-много лет. Для меня встречи, беседы с ним были праздником. Еврейская тема, разумеется, в наших разговорах «участвовала». Возникла она вскоре после нашего личного знакомства в самом начале 1983 года. Вначале «еврейская тема» наших бесед сводилась только к Михоэлсу, к ГОСЕТу. От Межирова я впервые услышал о трагедии В. Зускина, не о гибели его, а о трагедии актерской судьбы («Я видел «Короля Лира» много раз. Зускин-Шут переигрывал Михоэлса-Короля, и в этом было «нарушение» правил»). Постепенно наши «еврейские» беседы ушли за пределы упомянутых тем. Однажды я спросил о происхождении его фамилии, добавив, что по логике вещей, если его предки из Межирова, небольшого местечка на Подолии, фамилия его должна была быть Межировский. Александр Петрович рассказывал мне, что отец его родился под Черниговом, но корни, наверное, исходят оттуда, из местечка Межиров, славившегося когда-то своими печатниками. Я знаю людей, рассуждающих примерно так: «Межиров всегда отрекался от своего еврейского происхождения, во всяком случае — не афишировал его, а стал говорить и писать об этом только тогда, когда решил покинуть Россию». Не так это, не так. Вот давно написанное стихотворение: В руинах Рим, и над равниной Клубится дым, как над котлом. Две крови, слившись воедино, Текут сквозь время напролом. Два мятежа пируют в жилах, Свободой упиваясь всласть, — И никакая власть не в силах Утихомирить эту страсть. Какая в этом кровь повинна, Какой из них предъявит счет? Из двух любая половина Тебе покоя не дает. А уж о том, что покоя Межиров не знал никогда, я говорю с уверенностью. И не только того «покоя», который предоставлялся власть предержащими «избранным», а точнее – стихотворцам, назначенным ими же на должность поэта. Бывали и такие. Но это не имеет отношения к Межирову. Я же здесь говорю о покое в библейском понимании этого слова: жить без суеты, без ненужных треволнений - уж чего-чего, а последнего Межирову всегда хватало. Но вернемся снова к обозначенной в заглавии теме, безусловно, волнующей Межирова всю его жизнь: «Где-то в сороковые впервые / Мне указано было на дверь. / Стыдно, что не покинул Россию / И уже не покину теперь». Это строки из стихотворения, написанного, как я полагаю, в конце 80-x годов, произнесены Межировым не впервые. В стихотворении «На семи холмах на покатых...» есть такие слова: Никогда никуда не отбуду, Если даже в грехах обвиня, Ты ославишь меня как Иуду, И без крова оставишь меня. Первая строка этого стихотворения похожа на клятву, на обещание. Сказано в Талмуде: «Кто обещает и не может выполнить обещанного, получает награду за обещание». Почему все же покинул Россию Межиров? На этот вопрос если кто и может ответить, то только сам Александр Петрович, Но не сомневаюсь, что не последнюю роль сыграла в этом решении трагическая тема «Пускай другого рода я». В поэме, которую он истово писал несколько месяцев до отъезда и закончил уже там, в США, есть такие слова: Но и это все — схоластика Потому, что по Москве Уж разгуливает свастика На казенном рукаве. На двери, во тьме кромешной, О шести углах звезда Нарисована поспешно, — Не сотрется никогда. Темная заходит злоба За неоохотный ряд, — И кощунственно молчат Президенты наши оба... * * * За несколько дней до отъезда мы долго беседовали с Александром Петровичем. Он говорил, что скоро едет в США повидаться с Анной, своей внучкой, любимой им бесконечно. Ей он посвятил поэму «Птаха», стихи «Анна, друг мой» и др. В тот день (это было 25 марта 1992 года) он подарил мне свою поэму «То, чему названья нет» в самиздатовском исполнении. Уже когда дома прочел дарственную надпись: «Родному Матвею Моисеевичу на память обо мне», я понял, что уезжает он навсегда. В книге его стихотворений и поэм, изданной в Москве в издательстве «Глагол» в 1997 году, опубликована поэма «Поземка». Особо трагичными мне показались ее последние слова: Вся в снегу моя сторожка, Ветром родины клубим, Снег летит в мое окошко, Выбитое мной самим.