Служенье муз не терпит суеты: Прекрасное должно быть величаво

Бессменный руководитель ансамбля «Da camera e da chiesa» Виктор Фелициант отвечает на вопросы «Алефа».

— Расскажите, пожалуйста, о своей семье.

— Семья была музыкальной и с отцовской, и с материнской стороны. По материнской — немало служителей Мельпомены: мой дед — замечательный драматург Евгений Яновский, автор очень многих пьес, чрезвычайно популярных в 1920‑40-х. Он из поколения таких драматургов, как Киршон, Афиногенов, Билль-Белоцерковский. Его пьесы «Ярость», «Столица», «Женщины» ставились в ведущих театрах страны, в том числе Москвы и Ленинграда. Дочери, однако, — Мария Евгеньевна и Елизавета Евгеньевна — стали музыкантами-педагогами, в 30-х учились у Елены Фабиановны и Ольги Фабиановны Гнесиных.

— Ваш отец был известный скрипач с интересной, но непростой биографией.

— Карьера отца, скрипача-солиста, началась в 20-е годы. В 9 лет его игру услышал тогдашний нарком просвещения Луначарский и пришел в восторг. Он и посоветовал пройти курс обучения в России, в Ленинграде, хорошо зная тогда еще жившего в России (в 1927-м уехал в Чикаго — Ред.) замечательного педагога Сергея Павловича Коргуева, одного из любимых адъюнктов Леопольда Семеновича Ауэра. Папа сыграл ему, и Коргуев зачислил его в свой класс. Александр Константинович Глазунов, послушав игру Бори Фелицианта, был поражен мастерством вундеркинда и написал блестящий отзыв. Окончив за два года курс консерватории, 11-летний лет папа был направлен Луначарским как один из первых государственных стипендиатов на учебу в Берлин, в класс Вилли Хесса (немецкий еврей — 1860‑1940). В 1925‑29 гг. папа обучался у него в Hochschule, вместе с маленьким Генрихом Шерингом, впоследствии, можно сказать, лучшим бахистом XX в. (польский еврей из очень бедной семьи, с 30-х годов жил в Мексике). Отец приезжал в Москву с отчетными концертами и выступал с сольными и симфоническими концертами в Большом зале Московской консерватории. Кстати, профессор Хесс не брал деньги, которые ему перечисляло советское государство за уроки, отказавшись официально.

— Что же было дальше?

— После учебы у Хесса он уехал в Париж, где полтора года учился у великого румынского скрипача и композитора Джордже Энеску в «Эколь нормаль». Затем дал ряд концертов в Германии и в 1933-м вернулся в СССР. К сожалению, в 30-е годы в институтах красной профессуры подозрительно относились к получившим образование заграницей. Пришлось вновь поступить в консерваторию, в класс знаменитого профессора Абрама Ильича Ямпольского. По окончании консерватории рекомендацию в аспирантуру подписали выдающиеся музыканты, но ниже шла резолюция о том, что рекомендация не соответствует действительности и с аспирантурой надо повременить. Шел 1937 год… Вместе с дедом, Наумом Давидовичем, капельмейстером на офицерских курсах «Выстрел», они добились аудиенции у главного дирижера военных оркестров РККА Семена Чернецкого. Он очень тепло отнесся к отцу, пригласив в военный оркестр в Хамовнических казармах. Прослужиа там год, отец поступил в аспирантуру к Мирону Борисовичу Полякину — выдающемуся музыканту с мировым именем (см. «Алеф» № 947 ‑ Ред.). Но в мае 1941-го Полякин скоропостижно скончался, и отец заканчивал уже без него, консультируясь у Константина Георгиевича Мостраса. В эвакуации в Куйбышеве за три военных года дал большое количество концертов в госпиталях. В 1944-м приехал в Москву и стал солистом Московской областной филармонии, а спустя два года начал преподавать в Горьковской консерватории, где познакомился с замечательными коллегами-музыкантами, и они стали выступать трио — пианист Олег Эйгес, виолончелист Александр Стогорский и отец. Преподавательская деятельность в Горьком завершилась в 1952 году, отец продолжал концертную деятельность, с 1962-го и до конца жизни был солистом Москонцерта, много ездил, несколько раз в году давал концерты в Москве — в Октябрьском зале Дома союзов и Концертном зале имени Гнесиных.

— А вы стали музыкантом, потому что так захотели родители?

— Сколько себя помню, родители следили за тем, чтобы я занимался, до 10 лет и чуть старше. Позже пришел интерес к музыке. Наверное, атмосфера в доме — скрипка, репетиции отца, — подспудно делала свое дело. Помню, как было странно, когда в ноябре 1982-го звуки умолкли. И хотя уже был достаточно взрослым и отдавал отчет всему происходящему, тем не менее… Друзья отца советовали больше заниматься и оказались правы — это не только отвлекало, но смог доказать себе, что имею право продолжать то дело, которому отец посвятил жизнь.

— А кто были ваши учителя?

— Я коренной гнесинец. В школе-десятилетке моими педагогами были Владимир Миронович Вульфман, затем Михаил Абрамович Горлицкий, а в Гнесинском институте учился у замечательного педагога скрипки Марка Давидовича Лубоцкого.

— Как складывалась ваша музыкальная жизнь дальше?

— К тому времени, когда отца не стало, я уже 8 лет был солистом Москонцерта, концерты по всей стране, старался продолжить его дело. Конечно, понимал, что обстановка диктует другой подход. Москонцерт 80-х годов стал исчезать, гастрольные поездки практически прекратились, концерты сократились, ненужность исполнителей стала настолько очевидна, что понял: нужна другая форма исполнительства.

— И придумали ансамбль старинной музыки?

— Это пришло не сразу, постепенно. Познакомился с очень интересным музыкантом Игорем Александровичем Никитиным — пианистом, клавесинистом, органистом, учеником Леонида Исааковича Ройзмана. Играя с ним, понял, что старинная музыка все больше и больше интересует слушателей и что это очень интересное сочетание — скрипка и орган. В содружестве с моим соучеником виолончелистом Романом Бройде, учеником Галины Семеновны Козолуповой, исполняли камерную музыку, причем в интерьере музеев. В 1987-м в Москве открылся, к сожалению, ненадолго, Музей декабристов (в усадьбе Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола), где шли первые концерты, потом был Музей В.М. Васнецова. Мы, исполнители, почувствовали, как воспринимается слушателями музыка в антураже музея, и поняли, что у такого исполнения большое будущее. Мысль о создании ансамбля пришла исподволь, в процессе концертного опыта. В апреле 1988-го провели в Музее декабристов фестиваль силами московских музыкантов, были и известные исполнители. Организовались как ансамбль — и 18 лет с Игорем Никитиным не расстаемся. За эти годы ансамбль дал около 2.500 концертов, сыграл около 1000 различных программ, объединенных в своеобразные циклы, что способствует привлечению внимания и интереса слушателей к тому или иному композитору, той или иной композиторской школе различных стран и эпох. Как показывает практика, мы ведем за собой слушателей. Успех концерта я воспринимаю в зависимости от отклика аудитории. Мне интересно, чтобы наше творчество доходило максимально.

— Как строятся программы?

— Программы цикличны или носят монографический характер, посвящены одному композитору или той или иной композиторской школе. Например, эпоха раннего барокко в Италии, Англии, Германии. 14 программ посвящено Баху, 20 ‑ Бетховену, 30 ‑ Генделю. — А еврейскую музыку вы играете? — В конце 1990-х, к 50-летию провозглашения Израиля и 3000-летию Иерусалима, мы исполнили ряд программ в концертном зале Института им. Гнесиных. Они были посвящены истории и развитию еврейской музыки, в том числе в России. Мы исполняли композиторов известных и популярных, например, Эрнеста Блоха и других (к сожалению, мало известных), скажем, Семена Фрейденберга — струнный квартет «Скрипач на крыше», написанный под впечатлением Шолом-Алейхема. Исполняли произведения «венецианского патриция» Бенедетто Марчелло (XVII – XVIII вв.), дворянина в чине генерала. До определенного момента он вел светский образ жизни, но был человеком набожным. Существует легенда, а может быть, это факты из жизни. Он находился на богослужении, и вдруг пол церкви осел, он провалился вниз и провел там какое-то время, пока его не обнаружили. Этот случай произвел на него такое впечатление, что он совершенно изменил своим привычкам, уединился и посвятил свое композиторское кредо сугубо духовной музыке. Под впечатлением венецианских синагогальных песнопений Марчелло решил использовать их во многих псалмах. Наш коллектив, не без гордости могу сказать, уже даже есть компакт-диск, исполняет почти все его псалмы на темы синагогальных песнопений. Судя по всему, в Венеции в синагогах пели не только представители местной еврейской общины, но и представители еврейских общин из различных европейских городов. В некоторых псалмах помечено: на темы испанских евреев, на темы немецких евреев. Уверен, что такие программы чрезвычайно важны по той простой причине, что еврейская музыка, равно как и музыка любого другого народа, уникальна, своеобразна и должна быть услышана и оценена слушателями. Эти программы имели большой успех в таких городах, как Стокгольм, где играли и в местной синагоге, Таллинн…

— В наступившем сезоне вы продолжите развивать еврейскую тему?

— И в прошлом сезоне, и в наступившем расширяем и углубляем еврейскую тематику. Стараемся показать синагогальную музыку XVI – XVIII вв. Я очень благодарен сотрудникам Стокгольмской королевской библиотеки, передавшим ряд изданий таких композиторов, как Соломон Росси, Йозеф-Христиан Лидарти. Монах ордена иезуитов Лидарти не был иудеем, но почти всю жизнь писал по заказу нидерландских синагог. И то, что мы играем, написано по заказу нидерландской синагоги во второй половине XVII века. Музыка этих композиторов исполнялась в прошлом сезоне, концерт был записан. Думаю, читатели захотят познакомиться с сочинениями этих очень интересных авторов.

— Чем занимается ваша дочь?

— Моя дочь Маргарита — пианистка, продолжает наше служение музам. Ее литературно-музыкальный ансамбль «Арс лонга» много выступает в Москве. У них за плечами 12 программ. Они стремятся, чтобы каждый концерт был литературно-музыкальным повествованием, посвященным русской музыке, венской классике, музыке Моцарта…