Три темы были в последнее время главными в израильских средствах массовой информации, в израильской политике, да и вообще в израильской жизни: пандемия, правительственная коалиция и мир с арабами. Главной темой был (и остался – скорее всего, надолго) коронавирус Covid-19. То же самое, скорее всего, можно сказать о любой стране мира. На фоне Соединенных Штатов, Европы, многих стран Азии, не говоря уж о Латинской Америке, ситуация в Израиле сегодня (в середине ноября) выглядит более спокойной и даже позволяет смотреть в будущее с определенным оптимизмом. Вторая волна ожидаемо нахлынула на Израиль в сентябре. Каждый день заболевало до шести тысяч человек – а ведь весной, во время первого карантина, если заболевали человек двести, это уже считалось катастрофой. Масштабы меняются, новый карантин был неизбежен, и в октябре страну вновь закрыли.

Носон Вершубский — человек с удивительной биографией. Узник совести, отсидевший в советское время за свои убеждения, но не сломленный, не отказавшийся от веры и еврейских традиций. Как обычный советский школьник и студент, стал раввином; какие трудности поджидали его на выбранном пути; чем раввин отличается от обычного еврея, а еврей от человека другой национальности… Обо всем этом журналу «Алеф» рассказал Носон Вершубский.

«Вы ­когда-­нибудь слышали об американской поэтессе Луизе Глюк?» Американская поэтесса Луиза Глюк (1943) получила Нобелевскую премию. В русскоязычном мире восприняли эту новость главным образом недоумённым пожатием плеч. Дмитрий Быков высказался высокомерно снисходительно: «Ничего особенного она из себя не представляет». По крайней мере, читал.

В центре Петербурга на доме 31 по улице Жуковского установили табличку «Последнего адреса» — в память о Евгении Хенкине, арестованном здесь в 1937 году и расстрелянном. Он был музыкантом, но в новейшую историю искусства вошел, вместе с братом  Яковом, как фотограф. В 2017 году в Эрмитаже прошла их большая выставка — до той поры никто снимков этих не видел и имен братьев не знал.   После выставки «2Хенкин2» в Эрмитаже состоялась выставка в Италии, и еще один проект из-за эпидемии отменился. В крупном франко-швейцарском издательстве  только что вышел большой том Les Frères Henkin. Photographes à Leningrad et à Berlin, в который тем не менее вошла очень малая часть наследия братьев, составляющего около семи тысяч кадров, сделанных в конце 1920-х–1930-х годов в Ленинграде и Берлине. Остальное еще предстоит публиковать   Титульное фото: Евгений Хенкин с подругой. Берлин, до 1936

«… И увидел я, что есть преимущество у мудрости перед  глупостью – подобное преимуществу света перед тьмой» («Коэлет» или «Экклезиаст», 2:13)   Мудрейший царь Шломо/Соломон рассуждал о преимуществе «света перед тьмой».  Но наши учителя видят в его словах нечто большее: преимущество света, «извлеченного из тьмы».  И тому пример - ханукальные свечи. Свет ханукальных свечей хранит в себе силу мужества и несгибаемую веру наших предков – доблестных воинов-Хасмонеев, которые поднялись на борьбу с засильем греческой языческой культуры, чтобы отстоять свое право оставаться евреями и  соблюдать Тору и традицию.  В конце их ожидало ханукальное чудо горения храмового светильника (менора), которое поставило победную точку и стало символом праздника.  В память об этом в течение всех восьми дней праздника мы зажигаем ханукальный светильник (ханукию).

75-летняя годовщина Нюрнбергского процесса — он открылся 20 ноября 1945 года — дает повод вспомнить первый фильм, посвященный суду над нацизмом, все еще актуальный сегодня, как и всегда. Картина Стэнли Крамера вышла в декабре 1961 года, но «Нюрнбергским процессом» она называлась только в СССР, где она была показана только через пять лет (а в ГДР через 10). При кажущемся сходстве с оригинальной версией — Judgment at Nuremberg  — русский перевод принципиально не точен. Потому что Крамер не снимал фильм о процессе над главными нацистами — единственном, к которому в нашем сознании применимо  устойчивое выражение «Нюрнбергский процесс». К лидерам Третьего Рейха в 1961 году вопросов уже не возникало, хроника Международного военного трибунала, проходившего в 1945–1946 годах во Дворце юстиции Нюрнберга, была всем известна. Но после физического уничтожения и осуждения лидеров остался народ, который, как стало удобно считать, оказался вдруг ни в чем не виноват. Удобно не только немцам. Это заставило Крамера снять судебную драму, в которой он представил не реальный, а вымышленный суд, сымитировав один из так называемых «Малых Нюрнбергских процессов», которые шли над нацистскими преступниками не первого ряда до конца 1940-х годов. Не показывая главарей режима, он исследовал питательную среду, в которой этот режим мог родиться и почти 20 лет существовать.