НА КОЛЕНЯХ У МОЛОТОВА

Дети и даже внуки государственных деятелей (слово “выдающийся” в данном случае я употреблять поостерегусь, поскольку речь идет о Вячеславе Молотове, правой руке кровавого тирана Сталина) вызывают у нас вполне естественный интерес. Он и привел меня к беседе с президентом российского фонда “Политика” Вячеславом Никоновым, побывавшим в командировке в Соединенных Штатах. - Вячеслав Алексеевич, несколько слов о себе, об образовании, карьере. - Я окончил исторический факультет МГУ, доктор исторических наук. Входил в команду Горбачева, был депутатом Госдумы. Теперь - президент фонда “Политика”. - Не могу не затронуть вашего родства с Молотовым. Вы его внук, то есть сын... - Светланы Вячеславовны Молотовой. Она была единственной дочерью Молотовых. - Ваша матушка унаследовала долголетие отца? - К сожалению, нет. Дед дожил до 96 лет, а мама умерла уже в перестроечное время, в 1986 году, 60 лет от роду. У нее был сердечный приступ, случившийся после того, как она прочитала в одной из наших газет, что отреклась от арестованной Сталиным матери, Полины Жемчужиной. Это было подлое вранье. - Полину Семеновну называли самой элегантной дамой в СССР... - Она оставалась такой до последних дней. Волевая, принципиальная, но для меня - прежде всего бабушка, хозяйка дома. Бабушка в молодости достаточно активно занималась государственной деятельностью. Была членом ВКП(б) с 1918 года, политработником в Красной армии. В 1921 году, приехав из Киева в Москву на международное женское совещание, познакомилась с моим дедом - Вячеславом Михайловичем Молотовым. Они всю жизнь любили друг друга. В тридцатые-сороковые годы возглавляла «Главпарфюмер», была замнаркома пищевой, а позже и наркомом рыбной промышленности СССР. В 1949 году ее арестовали, обвинив в измене Родине и связи с сионизмом. Моя бабушка была осуждена как "лидер еврейской контрреволюционной организации", "глава еврейского подполья в СССР" и провела в ссылке в Казахстане 4 года. После ссылки бабушка отошла от политической жизни. Мне было всего четырнадцать, когда она умерла. Мы общались ежедневно, так как наши квартиры находились на одной лестничной площадке. Арест и ссылка бабушки в семье никогда не обсуждались. Это была болезненная для деда тема. Он переживал, что не смог ей помочь. Когда она лежала в больнице, у нее был рак, дед каждый день навещал ее. Он тогда жил в Жуковке. Садился на электричку, от Филей на метро до Молодежной, а потом на автобус. И так каждый день. Возвращался затемно, хотя ему уже было 80... - Как вы относитесь к Молотову? Он ведь около 50 лет был членом Политбюро - высшего органа преступной власти? - Для меня он был не членом Политбюро, а просто дедом. Когда он умер, мне было 30 лет, так что я не только успел посидеть у него на коленях, но и поносить его на руках (смеется). Это был живой человек, который ко мне очень хорошо относился. - Я читал книгу Серго Берии “Мой отец Лаврентий Берия”. В ней он полностью обеляет отца. - Это очень смешная книга именно с этой точки зрения. Должен сказать, что я тоже пишу книгу о деде. Написал уже 800 страниц, застрял на 1921-м годе, конца и края не видно. Доведу события до 1930 года и издам первый том. Я стараюсь идти не от эмоций, а от документов. В личном архиве Молотова, открытом в настоящее время в Российском государственном архиве, - около 1600 единиц хранения. Я бы хотел заниматься книгой больше, но времени, к сожалению, нет. Первый том постараюсь все-таки в этом году закончить. - Спрошу вас о том, что вы, на мой взгляд, в своей книге не имеете права опустить: о пакте Риббентропа - Молотова. - Это был абсолютно вынужденный шаг. Если бы Советский Союз не подписал его в 1939 году, война с Гитлером началась бы тогда же, в 39-м. Оккупация Польши была предрешена, вопрос стоял только о том, где германская армия остановится: восточнее Варшавы или пойдет дальше на Москву. Вот и весь выбор, который СССР имел в тот момент. Пакт, повторяю, - это договоренность о том, где немцы остановятся, то есть он был достаточно разумным. Ко многому в деятельности деда можно придраться, но не к подписанию этого пакта. - Но пакт был секретным, правильно? - В те времена не было такого понятия, как публичная дипломатия. Многие страны имели секретные договоры. А пакт, кстати говоря, не был подписан секретно, он был ратифицирован Верховным Советом, хотя сам этот орган не играл в то время никакой роли. Другое дело, что к пакту были приложены секретные протоколы, которые разграничивали сферы влияния “подписантов”. Через месяц после пакта с Германией был подписан второй договор, к которому прилагалась карта, и там проводилась граница интересов Германии и СССР. Эта карта была опубликована в газете “Правда” в конце сентября 1939 года. -Я учился в МЭИ, который до 1957 или 1958 года носил имя Молотова. На моих глазах с фронтона здания срубали слова “им. Молотова”. На факультете автоматики и телемеханики учился Феликс Чуев, ставший потом довольно известным поэтом и написавший книгу “Беседы с Молотовым”. Вы ее читали? - Конечно. Я отношусь к ней двояко. Чуев действительно приезжал к деду и, гуляя, беседовал с ним. Но при этом держал - в тайне от собеседника! - в кармане диктофон. Не очень этично, согласны? Одно дело - вы беседуете приватно, за обедом или на прогулке, другое - берете официальное интервью. Даже незавизированное интервью лучше, чем такая, исподтишка записанная “беседа”. Дед текста, естественно, не видел, не правил, даже не подозревал о его существовании. Поэтому в этой книге дед предстает недалеким человеком. Чуевская манера подачи материала опускает человека. Этого я Чуеву не простил. С другой стороны, в своих беседах с дедом Чуев зафиксировал некоторые моменты, которые не удержала моя память... Печатается в сокращении Подробности Полина Семеновна Жемчужина в 30-е годы поддерживала тесные контакты с Михоэлсом. Пользуясь близостью к Молотову, содействовала Еврейскому антифашистскому комитету, передавала жалобы пострадавших от антисемитизма, летом 44-го вручила Молотову известное письмо об ужасающем положении украинских евреев, освобожденных из гетто. Терпение Сталина переполнили три поступка Жемчужиной: посещение в 1945 году хоральной синагоги в траурный день памяти жертв Катастрофы; присутствие на траурной панихиде по Михоэлсу, где она неосторожно поделилась с писателем Фефером своими сомнениями в истинности официальной версии гибели артиста; встречи с Голдой Меир, первым послом Государства Израиль в СССР, с которой Полина Семеновна беседовала на идише.