ТРЕТИЙ

— Значит, вы никогда не любили сами, — сказал собеседник, когда Беркович выразил сомнение в том, что нормальный человек, будучи в здравом уме и твердой памяти, способен лишить себя жизни, если от него уходит любимая женщина.

Разговор происходил в скверике перед домом. Наташа прогуливалась вдоль аллеи с коляской, в которой спал Арончик, а Беркович, сидя в тени на скамейке, обсуждал с соседом трагическую историю манекенщицы Анат Элимелех и ее друга парикмахера Рони Афуты. В те дни газеты выходили с огромными заголовками и фотографиями, и лучшей темы для обсуждения трудно было придумать.

— Вы никогда сами не любили! — повторил сосед тоном человека, знающего о любви все — естественно, по книгам. — Любовь — это чувство, которое сжигает человека без остатка.

— Ясно, — сказал Беркович. — Поскольку я еще не обратился в пепел, то, значит, и не любил.

— Нечего иронизировать, — рассердился сосед. — Не знаю, что в действительности произошло у Анат и Рони, газеты, конечно, все врут, как всегда... Вы, наверное, знаете больше...

Он сделал многозначительную паузу, но Беркович на провокацию не поддался, и сосед продолжил после едва заметного вздоха разочарования:

— На моих глазах как-то разыгралась история похлеще.

— Да? — спросил Беркович равнодушным голосом, поскольку знал: если проявить заинтересованность, сосед и не подумает начать рассказ.

— Представьте себе! Случилось это лет двадцать пять назад, я только приехал в Израиль и жил в одном городке на севере.

* * *

Катрин приехала с родителями из Соединенных Штатов, а Фернандо — из Аргентины. Семья Мильгром переехала в Израиль, потому что отец Катрин решил: чем мыть машины богачам из Квинса, лучше делать это для своих, евреев. А может, в Израиле повезет, и он выбьется в люди.

Семья Фернандо Капита тоже была не из богатых, отец его всю жизнь горбатился на стройке, зарабатывая ровно столько, чтобы сводить концы с концами. Жили Катрин с Фернандо на соседних улицах и не могли не познакомиться, поскольку учились в одной школе. То, что между ними началась любовь, — дело, конечно, слепого случая.

В манекенщицы Катрин не взяли бы — она была девушкой полноватой, да и красавицей ее никто бы не назвал. А Фернандо после школы пошел в армию, отслужил три года, на субботы приезжал домой, и у Катрин не было времени, чтобы скучать по жениху — всю неделю она была занята в небольшом магазине игрушек. В армию ее не взяли, потому что врачи нашли у нее плоскостопие, да и зрение у Катрин было слабым, она носила сильные очки, которые снимала, когда гуляла с Фернандо.

Соседи знали — Фернандо отслужит, и будет свадьба. Родители Катрин не были в восторге от предстоявшего брака, им хотелось для дочери более выгодной партии, но и возражать они не собирались, все-таки воспитаны были в демократических традициях и признавали за каждым человеком право самому выбирать свою судьбу.

Вернулся Фернандо, несколько дней они с Катрин ходили по городку совершенно счастливые, и прохожие оборачивались им вслед. Через неделю Фернандо устроился работать охранником и получил оружие: новенькую «беретту». А еще несколько дней спустя безжизненные тела Фернандо Капиты и Катрин Мильгром были обнаружены поутру на краю апельсиновой плантации, метрах в двухстах от шоссе Тель-Авив — Хайфа. Катрин была убита выстрелом в грудь, а Фернандо пуля попала в живот, и он, судя по всему, некоторое время был еще жив, но умер от потери крови.

Пистолет, принадлежавший Фернандо, лежал на земле между двумя телами, и, по идее, никто — ни юноша, ни девушка — не мог бы до него дотянуться. Экспертиза показала — на рукоятке следы Катрин и Фернандо, причем в одном месте след пальца Катрин находится поверх следа пальца Фернандо, а в другом месте наоборот. И потому никто не мог сказать — кто держал пистолет последним, а ведь это было важно знать: то ли Фернандо убил подругу и покончил с собой, то ли это сделала Катрин. Оба они, однако, держали пистолет в руках. Почему?

Слухи, конечно, ходили всякие, и версии выдвигались самые разнообразные. Одна версия: Катрин давно разлюбила Фернандо, но, пока он был в армии, не считала себя вправе сказать ему об этом. А когда юноша вернулся, между ними произошел откровенный разговор, Фернандо вспылил, под рукой оказалось оружие... Может быть, но почему на пистолете были следы пальцев Катрин?

Версия вторая: стреляла Катрин, потому что мужчина, тем более после армии, не станет убивать себя выстрелом в живот, понимая, насколько это мучительная и, к тому же, не гарантированная смерть. Если так, то, видимо, Фернандо нашел себе другую, и девушка, будучи вне себя, выхватила у него пистолет... В этом случае, кстати, объяснялось, почему на рукоятке два следа, перекрывающие друг друга. Катрин выхватила оружие у Фернандо, тот пробовал отобрать и получил пулю в живот. А потом Катрин покончила с собой, выстрелив в сердце.

Была и третья версия. Катрин и Фернандо поняли, что счастья в жизни им не видеть (вопрос, конечно, оставался — а, собственно, почему?), и решили покончить с собой, но никто не хотел стрелять в себя сам, и тогда первой выстрелила Катрин, попав другу в живот, а Фернандо, забрав из руки девушки оружие, выстрелил ей в сердце...

Ни одну из этих версий в полиции доказать не смогли, да и не особенно старались, поскольку обе семьи очень просили не проводить дополнительных экспертиз — и без того все было ужасно. Какая, собственно, разница, кто стрелял первым, кто вторым.

На кладбище Катрин и Фернандо лежали рядом, и обе семьи приходили к могилам в положенные дни, вместе читали кадиш и вместе скорбели о погибших детях...

* * *

— Вот видите, — сказал Беркович, — то, что вы рассказали, лишь подтверждает мои слова. У кого-то из них были скрытые психические отклонения, которые должны были со временем проявиться — и проявились. Если бы все, кто по дурости устраивает скандал любимому человеку, хватались за оружие, жизнь на земле давно бы прекратилась!

— Да-да, — рассеянно сказал сосед, — вы правы... То есть, не в том правы, что кто-то — Катрин или Фернандо — был психически болен, вовсе нет. А в том, что если бы каждый начинал стрелять по каждому поводу...

— Так одно следует из другого! — воскликнул Беркович. — Не будь у Катрин психического отклонения, она бы не стала стрелять из-за какой-то глупости!

— Почему вы думаете, что стреляла именно Катрин? — поднял брови сосед.

— По-моему, это ясно, — сказал Беркович. — Бывший солдат не стал бы стрелять себе в живот, это исключено. А девушка, не умевшая обращаться с оружием, могла поступить именно так.

— Железная логика. А что вы скажете о перепутанных отпечатках?

— Это тоже очевидно, — Беркович пожал плечами. — Катрин выхватывает пистолет у Фернандо из кобуры, он пытается забрать оружие, получает пулю в живот... А потом Катрин, увидев, что натворила, стреляет себе в сердце.

— М-м... — протянул сосед. — Извините, но так рассуждать может только тот, кто не знал Катрин. А я знал эту семью с того дня, как Мильгромы поселились в нашем городе. Более рассудительного существа я не встречал в своей жизни. Она все продумывала наперед. Она строила с Фернандо планы на всю оставшуюся жизнь и рассказывала о них мне, когда я спрашивал о будущей свадьбе.

— Вот именно, — сказал Беркович, — она расписала для себя всю жизнь, и вдруг Фернандо заявляет...

— У Фернандо никого не было, кроме Катрин!

— Так я о том и говорю! Значит, у Катрин было скрытое психическое отклонение...

— Нет, — твердо заявил сосед. — В жизни не поверю. Кстати, скажите: если действительно стреляла Катрин, почему пистолет оказался на земле посредине между телами? Она что, специально положила его туда?

— Почему специально? Выстрелила и инстинктивно отбросила оружие.

— Да? Она умерла, по словам экспертов, мгновенно. И потому, по идее, должна была сжимать оружие в руке, ведь пальцы в момент смерти конвульсивно сжимаются...

— Достаточно и секунды, — покачал головой Беркович, — и вообще, все это детали. Рассудочность женщинам совершенно не свойственна. Уже одно это наводит на мысль...

Он оборвал себя, потому что заметил странный взгляд, брошенный соседом.

— Послушайте, — сказал Беркович. — Насколько я понимаю, у вас на этот счет была собственная версия, отличавшаяся от всех. Я прав?

— Вы правы, — сказал сосед неохотно. — У меня всегда была собственная версия, но... Меня не спрашивали, а сам я не хотел...

— Ну-ну, — сказал Беркович, — расскажите. Мне, как полицейскому, это любопытно.

— Хорошо, — сказал сосед после долгой паузы. — В те дни никому и в голову не пришло, что в этой истории мог быть кто-то третий.

— Третий? — воскликнул Беркович. — А что? Были следы третьего? Я ведь не знаю ту историю, меня тогда еще и в стране не было.

— Нет, конечно, не было больше ничьих следов! Дождь не шел полгода, земля была совершенно сухая, никаких следов просто не могло остаться. Но представьте, что некто проследил за Катрин и Фернандо, подошел к ним, выхватил у парня пистолет...

— Чепуха! — бросил Беркович. — Чтобы солдат позволил незнакомцу подойти и...

— Почему незнакомцу? Как раз наоборот, очень знакомому человеку. Да, позволил, потому что он и Катрин его хорошо знали. Тот, третий, выхватил оружие и, пока Фернандо приходил в себя от изумления, выстрелил. А потом убил и Катрин, которая от ужаса не могла пошевелиться.

— Но следы на рукоятке...

— Он протер рукоятку, стерев свои отпечатки, а потом приложил пальцы мертвых уже Фернандо и Катрин — вот почему, кстати, отпечатки оказались перекрыты в разных местах по-разному... Бросил пистолет между телами и ушел.

— Но... почему? Где мотив? Ваша версия все объясняет, кроме мотива!

— Мотив? Любовь, что же еще! Некто третий, полюбивший Катрин, признавшийся ей в этом и получивший отказ. Некто третий, который не мог допустить, чтобы Катрин и Фернандо поженились. Некто третий, который считал: пусть лучше оба умрут, потому что, если он убьет одного Фернандо, Катрин будет знать, кто это сделал!

— Почему же об этом не подумали в полиции? — спросил Беркович. — Кто-то ведь должен был видеть, как этот третий приходил к Катрин, говорил с ней, кто-то должен был догадываться о том, что он любит и любит безответно...

— Никому и в голову прийти не могло, что этот человек способен на убийство, — покачал головой сосед. — Такой тихий, такой робкий... Да, он поглядывал в сторону Катрин, но в ее сторону поглядывали многие, это не основание для подозрений. Нет, о третьем даже не подумали... Ну, я пойду, время позднее.

Сосед заторопился домой, да и Берковичу было пора, Наташа уже делала ему знаки, стоя поодаль с коляской.

И ночью уже, отложив книжку, которую читал, Беркович подумал: а что если... Сосед так уверенно говорил об этом гипотетическом третьем... И взгляд, который он бросил... Сосед был человеком скрытным и, если разобраться, даже робким в каком-то житейском смысле. И возраст — в те годы ему было лет двадцать с небольшим. Срок давности уже истек, и сосед мог позволить себе откровенность. Так неужели?..

Беркович знал, что никогда не спросит об этом. Но знал также, что никогда больше не сможет сидеть с соседом вечерами за чашкой чая и обсуждать результаты футбольных матчей. Даже если он не прав.

Беркович не в силах был смотреть в глаза убийце.