Они и мы

В 1991 году писала Лили Галили и обо мне — помню, мы долго с ней говорили (по-английски, мой иврит тогда был ниже всякой критики) о том, как переживают переезд и смену жизненного уклада бывшие советские научные работники. О том, как чувствует себя в Израиле человек, пишущий статьи и книги по-русски. Интервью получилось большое, на половину газетной полосы. Мне казалось тогда, что Лили Галили понимает проблемы нашей алии лучше, чем кто бы то ни было из ее коллег, с легкостью навешивавших на «русских» ярлыки — «колбасная алия», «алия женщин легкого поведения и стариков», «русская мафия», но в то же время: «интеллектуальная алия», «алия ученых», «надежда сионизма»…

Несколько месяцев спустя я учился у Лили Галили репортерскому ремеслу на первых в Израиле курсах для русскоязычных журналистов. Помню ее яркие лекции и примеры того, какие нужно задавать вопросы, а какие вопросы задавать нельзя ни в коем случае.

…Прошло почти 17 лет. «Русская» алия практически иссякла. За эти годы в Израиль приехало из пределов бывшего СССР больше миллиона новых репатриантов, и вместе со старожилами, покинувшими Советский Союз в семидесятые и более ранние годы, «русские» в стране составляют сегодня пятую часть еврейского населения. Казалось бы, 17 лет — срок достаточный для того, чтобы приехавшие «растворились» в общем котле. Но такого в Израиле на самом деле не происходило никогда, мечты Бен-Гуриона о плавильном котле, в котором расплавятся все частные составляющие и возникнет единый народ Израиля, не осуществились. И, похоже, не осуществятся никогда.

Выходцы из Марокко и сейчас справляют свои «марокканские» общинные праздники, многие (не только старшее поколение) дома говорят по-французски, выходцы из Аргентины привезли с собой нестареющую память о родном Буэнос-Айресе. А мы, приехавшие из страны, которой уже и вовсе нет на карте, были и останемся «русскими» — прежде всего для себя самих, а потом уже (как следствие) — для всех окружающих.

В одной из своих недавних статей Лили Галили написала:

«Месяца два назад новый репатриант, отец будущего новобранца, принял участие в школьной церемонии, посвященной предстоявшему призыву выпускников в ЦАХАЛ. Он с гордостью уселся среди родителей других призывников и прислушался к их разговорам. «Здесь одни русские», — сказал он своему сыну. На это его сын, репатриировавшийся в страну в трехлетнем возрасте, ответил: «Не совсем. Есть немного израильтян».

«Так обстоят дела с волной репатриантов, начавшейся 20 лет назад, — пишет Галили. — Почти треть своей 60-летней истории Израиль занимается абсорбцией репатриантов из бывшего СССР. Большинство репатриантов, прибывших в начале 90-х, прожили в стране четверть ее истории. И все-таки они до сих пор остаются «русскими», а местных уроженцев называют «израильтянами».

«Странно, — недоумевает Лили Галили, — что все еще сохранилось деление на «русских» и «израильтян», притом, что именно дети репатриантов являются основным резервом ЦАХАЛа».

Странно, скорее, что такой знаток алии, как Галили, не понимает довольно простой вещи. Она считает, что «доля отчуждения существует, но репатрианты, составляющие 20% еврейского населения страны, могут позволить себе определенную независимость. Однако неприятие ими главенствующей роли старожилов переходит порой в открытую враждебность».

В том-то и дело — в неприятии главенствующей роли старожилов. Обычный ответ: «кто раньше приехал, тот и главнее», новых репатриантов не устраивает. Когда еврейская семья приезжает на ПМЖ в США или Германию, все прекрасно понимают, что никто им на новом месте ничего в принципе не должен. Не к себе же домой ехали, а на чужбину, сами захотели, никто не звал. Иное дело — репатриация в Израиль. Еврей едет на родину, домой, так ему объяснили, так он понимает свой переезд, даже если не знает ничего ни о сионизме, ни об истории страны. А дома и ведешь себя по-домашнему, и удивляешься сначала, а потом начинаешь негодовать, потому что, встретив с цветами и подарками, новому жителю страны объясняют, что «не к себе же домой ехали, а на чужбину, сами захотели…» и так далее.

Не государство объясняет, конечно, и даже не старожилы, а сама жизнь, поскольку лозунги лозунгами, а в жизни существует конкуренция, которую невозможно отменить лозунгами и сионистской пропагандой. Помню, когда я в 1990-м впервые пришел на кафедру астрономии в Тель-авивском университете, сели мы с профессором Лейбовичем, директором обсерватории, и посчитали на пальцах: оказалось, что во всем Израиле в то время насчитывалось 27 научных работников, занимавшихся астрономией. Больше, вообще-то, для такой маленькой страны и не нужно. А из тогда еще Советского Союза приехало почти столько же. И это уже перебор. Что должны были делать старожилы? Уступить свои рабочие места? Что должны были делать новоприбывшие? Требовать, чтобы старожилы отказались от своих мест в их пользу? Разумеется, возникла классическая ситуация: «мы» и «они». На какое-то время конфликт сгладила пресловутая стипендия Шапиро, а потом появился проект Гилади — искусственная поддержка государством новоприбывших ученых.

Но все равно между учеными-репатриантами и университетами стояла стена, которую немногим удалось перепрыгнуть — и не потому, что «они» так уж «нас» не любили, а по той простой причине, что количество ставок по астрономической тематике очень невелико (а больше и не нужно). И победа в конкурентной борьбе достается сильнейшим. Старожилы, понятно, были сильнее новоприбывших изначально, поскольку знали не только свою науку (тут можно было судить по «гамбургскому счету»), но и реалии своего мира. Результат: несколько «наших» доказали свою необходимость израильской науке, остальные нашли себе иное занятие (но нашли, кстати, — преподают астрономию в школах, дают частные уроки и т.д.).

Похожая ситуация сложилась во всех профессиях: инженеров, скажем, в Израиле и раньше были тысячи, и тысячи еще требовались, но приехало-то в десятки раз больше! И врачей, и музыкантов, и учителей… Лили Галили права: пятая часть еврейского населения Израиля — новые репатрианты последней волны. И по определению, для всех невозможно было создать рабочие места по их бывшей специальности. Значит — конкуренция. Значит, противопоставление: «мы» и «они». Через 17 лет можно констатировать: новые репатрианты победили во многих областях, и сейчас нет в Израиле больницы или поликлиники, где значительная часть врачей не говорили бы по-русски. Нет предприятия хай-тека, где не было бы «русских» менеджеров. Даже в депутаты «наши» пробились, хотя уж тут-то конкуренция была велика, как нигде.

И сейчас больше, чем 18-20 лет назад, «наши» не готовы «принять главенствующую роль старожилов». Кто — старожил? Через 7 лет после приезда новоприбывший перестает считаться новым репатриантом. Через 15 лет дети новоприбывших успели окончить школы и отслужить в армии (о чем и пишет Лили Галили). «Мы» уже не новоприбывшие, но перешли ли мы в категорию «они»? Нет — по той, к сожалению, тоже простой причине, что алия сейчас практически иссякла, а конкуренция не исчезла — и конкурировать «мы» все еще должны с «ними», а не с новоприбывшими, для которых уже мы стали бы старожилами-конкурентами. Если бы алия продолжалась прежними темпами, то мы, старожилы, не желали бы сейчас расставаться со своими рабочими местами, а страна, сами понимаете, не резиновая…

Но почему, — удивляется Лили Галили, — «мы» говорим о «них»: израильтяне? Мы-то сами кто? Израильтяне, конечно. И выезжая за рубеж, в любую страну, в том числе и Россию, называем себя израильтянами, мы так себя ощущаем. Мы и в Израиле — израильтяне не в меньшей степени, чем «они». Почему тогда?.. Да потому же: «мы» и «они» — все еще конкуренты на этом празднике жизни. И как нам «их» называть? Ведь «они» тоже разные — прибывшие из Марокко, Ирака, Йемена, Аргентины, Франции, США… Называть «их» по стране исхода? Да, и так поступаем порой — как и «они» называют нас «русскими». Но как называть всех «их» сразу? Старожилы? Но большая «их» часть родилась здесь, в Израиле. Сабры? Но многие из «них» приехали в эту страну, как и мы. Шимон Перес, Ицхак Рабин, Ариэль Шарон — они тоже когда-то были новыми репатриантами.

Вот и называем «их» всех израильтянами. Как иначе?

Но и мы ведь тоже израильтяне. Да, конечно. Но мы еще и «русские». Была несколько лет назад газета — «Русский израильтянин». Хорошая газета, жаль, что закрылась. Закрылась, кстати, именно по той причине, что все больше «наших» переходит сейчас в разряд «они». Мой сын еще понимает меня, когда я говорю «они, израильтяне». Внук уже не понимает. Он сам израильтянин. Как все «они». В нем уже нет нашей раздвоенности. И когда вырастет, конкурировать на рынке рабочей силы будет не с «ними», а с такими же сабрами.

Мы — «русские» израильтяне. Они — «просто» израильтяне. Вот и вся разница. Сменится поколение — и об этом отличии никто не вспомнит.