Прорывы в непостижимое

Слово «СВОБОДА» — пожалуй, наиболее универсальное для характеристики живописи Маргариты Левин. Она свободна — как мастер, чей взгляд на окружающее не обременен заданностью. Может быть, «Парус» Лермонтова — это о ней? Если воспринимать ее эстетику как пристальное всматривание — нет, не в объект изображения, не в предмет, даже не в сюжет, — а в то, что за пределами материального, вещного мира. Что порождает этот мир. Его биография. Его бесконечная непознаваемость. Его первородность. Это, наконец, экспрессия, порыв — бесстрашный перед лицом стихии.

Ее работы несут на себе печать серьезных познаний в религии, Торе. Во всяком случае, они дают повод и основания рассматривать М. Левин как религиозного художника. Во всем, что оказывается в поле ее зрения, она улавливает малейшие перемены. В картинах Маргариты — будь то пейзаж, портрет или натюрморт — природа и человек зафиксированы сиюминутно. Еще мгновение назад они были другими, и изменятся — может быть, до неузнаваемости — мгновение спустя. А сейчас все это для нее лишь объект изображения. Как и сюжет, рожденный только что явившейся мыслью.

У Маргариты Левин особые отношения со Временем, она по-особому ощущает его. Скорее литературно (хотя, как известно, литература и живопись не сочетаются, даже не пересекаются ни в одной из возможных точек): сколько прошло с этого мига — минута, тысячелетия? А сколько еще пройдет? Ни она, никто этого не скажет. Она так и пишет: для себя, для полноты собственной жизни и для придания ей того высшего смысла, отсутствие которого не в состоянии компенсировать никакая литература. Здесь слово безмолвствует. Но говорит едва уловимый мазок, прикосновение к холсту.

Кажется, усвоено бесспорное: нет ничего, что было бы выше смерти, что все усилия, все достижения призрачны. Однако же есть Вечность, а значит, есть Бессмертие, — утверждает Маргарита Левин каждым своим полотном.

Не потому ли ее картины источают свет? В нем предметы размываются, растворяются, почти исчезают, оставляя о себе напоминание: были же! только что! на этом самом месте!.. Ее кисть легка и в то же время темпераментна. Кажется, что мир, ею изображаемый, — порождение прихотливой игры света, своенравие цвета.

Письмо ее то чересчур стремительно — художник будто боится упустить что-то очень важное. То вдруг нарочито замедленное — подробное, тщательное. Иной раз условность изображения напоминает абстракцию.

Маргарита Левин художник очень разный. Не войдя в стихию ее живописи, не ощутив и не осознав в полной мере нагромождение ее пластических идей, трудно бывает угадать: той ли рукой писан портрет, что и картины зимнего Цфата. Ее ли этот прорыв из узнаваемой и переменчивой реальности в беспредельность Космоса — ничуть не страшащего, не отпугивающего? А из необозримости Космоса — к клетке белка под микроскопом. Оттуда — к фантасмагориям Иерусалима. У нее и макро— и микрокосмос объединены собственным представлением о первородстве земного. О земном как части Вселенной.

Ее полотна исполнены радости — от новизны. Мир, ею изображаемый, просто не может, не должен быть сумрачным, она лишает его права на уныние и замкнутость себя в «текущем моменте». Мир велик и прекрасен, утверждают ее картины, потому что он движется, сотворяется наново в каждое мгновение бытия.

Маргарита окончила художественный факультет Московского полиграфического института, у нее были прекрасные наставники. Она училась не только технике рисунка, живописи, но и получала уроки мировоззренческого и религиозного характера. Один из главных и любимых учителей живописи — художник Владимир Вейсберг (1924-1985). Это он освободил ее от школярски-академических догм, соцреалистической одномерности. И вот с этим бесценным грузом умений и пониманий Маргарита в 1990 году отбыла в эмиграцию. Израиль принял ее как зрелого мастера, «взамен» преподнеся всю палитру, весь ассортимент испытаний, уготованных эмигранту, да к тому же человеку творческой профессии.

Прошло 18 лет после ее отъезда. И вот Маргарита Левин снова в Москве — выставки, мастер-классы, общение с коллегами. Сюда ее привели два масштабных и ответственных заказа: панно «Благословение когенов» над арон кодеш в большом молельном зале синагоги на Б. Бронной и там же — триптих в зале ожидания миквы.

Картины Маргариты Левин выставлялись в разных странах и находятся во многих частных коллекциях.