ТРИ МИНУТЫ МОЛЧАНИЯ

 Марина ГОРДОН
 24 июля 2007
 5725
...Юрия Иосифовича Визбора провожали без особой помпы. Ни длинной процессии, ни слез в эфире. В восемьдесят четвертом году еще считалось, что никакого бард-движения не существует, а лесные слеты - это так, мелкое туристское хулиганство.
...Юрия Иосифовича Визбора провожали без особой помпы. Ни длинной процессии, ни слез в эфире. В восемьдесят четвертом году еще считалось, что никакого бард-движения не существует, а лесные слеты - это так, мелкое туристское хулиганство. Спустя двадцать лет со дня смерти бард, давший голос целому поколению, наконец официально причислен к классикам 60-х. Регулярно выходят диски; трехтомник из серии «Голоса ХХ века», выпущенный издательством «Локид-пресс», есть в любом уважающем себя книжном магазине. Вроде бы память почтили, можно успокоиться. Петь? Помилуйте, это же неактуально! Горы, лыжи, палатки, тайга - позавчерашний день, имперский бред великих строек... Бард жив, пока звучат его песни. Визбора поют ровесники - те, кто знал его при жизни, и зеленые новички, осваивающие гитару: благо, визборовские мелодии в большинстве своем просты и доступны. ...Все началось с «Сереги Санина»: я переписала лучшему школьному гитаристу Ромке Лернеру слова, он показал аккорды Сашке Романцову, тот - еще кому-то, потом меня научили играть «Подмосковную», а Таня Мяу притащила половину старшей параллели на «Разгуляй». Влюбленность в авторскую песню распространилась со скоростью ветрянки, и никакие санкции со стороны завуча не помогли. Это было в самом конце перестройки: кругом царила пьянящая кутерьма вольнодумства и вольнотворчества, а мы подхватывали все подряд. Чтобы душевно оттянуться, хором орали Цоя; требовалось блеснуть интеллектом - перекладывали в три аккорда медитативного Бориса Гребенщикова. Но в заветные минуты откровений мы говорили на языке бардов - и ни на каком ином. При свечах, как декабристы, клялись в вечной дружбе, объяснялись в любви, горевали над судьбами своего нелегкого Отечества и слов не подбирали: наши тайны озвучивали Окуджава, Егоров, Никитин и Визбор, особо почитаемый и любимый. Визборовская героика - обыденная, простая, абсолютно не пафосная - дарила веру в себя, не уводя от реальности, а, наоборот, приближая ее, делая жестче, четче. Даже самые романтичные его песни - горные, таежные, дорожные - обладали преимуществом бесспорного факта, облеченного в стихи. Разминувшись во времени, мы из кухонных родительских легенд, из лесных мифов, упрятанных в тоненькие, ручной распечатки странички, домысливали себе живого Визбора. Мы узнали, что он - душа любой компании, шутник, прикольщик, баечник, артист - был щедро и безоглядно наделен животворным даром искренности, более драгоценным, чем умение превращать камни в золото. За что ни брался, все обретало яркость, облик и смысл. Его творчество переполнялось вдохновением встречи - с людьми, морем, горами, работой, любовью, судьбой; его заветным словом было: «Здравствуй!» Даже в лукавой, бесстыдной стихии поэзии, не знающей грани меж ложью и вымыслом, он оставался прямодушен и от других требовал того же. «Песня должна, как кровь, пройти через сердце» - гласило кредо, определенное им раз и навсегда. Ю. ВИЗБОР. СТРАНИЦЫ АВТОБИОГРАФИИ «...Первое воспоминание: солнце в комнате, портупея отца с наганом, лежащая на столе, крашеные доски чисто вымытого пола с солнечным пятном на них; отец в белой майке стоит спиной ко мне и что-то говорит матушке... Я помню, как арестовывали отца, помню мамин крик. В 1958 году мой отец Визбор Иосиф Иванович был посмертно реабилитирован. После многих мытарств мама отправилась вместе со мной в Хабаровск на заработки. Помню дальневосточные поезда, Байкал, лед и торосы на Амуре, розовые дымы над вокзалом, кинофильм «Лунный камень», арак, в котором мы жили, с дверью, обитой войлоком, с длинным полутемным коридором и общей кухней с бесконечными керосинками. Потом мы вернулись в Москву, поселились возле академии Жуковского. Шла война. В башнях этого петровского замка были установлены скорострельные зенитные пушки, и при каждом немецком налете на нас сыпались осколки. Мама училась в медицинском институте, болела сыпным тифом, но осталась жива. Я ходил в школу - сначала на улицу Мархлевского, затем в Уланский переулок. Учились мы в третью смену, занятия начинались в семь вечера. На Сретенке в кинотеатре «Уран» шли фильмы «Багдадский вор» и «Джордж из Динки-джаза». Два известнейших налетчика, Портной и Зять, фланировали со своими бандами по улице, лениво посматривая на единственного постового по прозвищу Трубка. Все были вооружены - кто гирькой на веревке, кто бритвой, кто ножом. Ухажер моей тетки, чудом вырвавшийся из блокадного Ленинграда, Юрик, штурман дальней авиации, привез мне с фронта эсэсовский тесак. Я стоял на Садовом кольце у больницы имени Склифосовского, когда через Москву провели пленных немцев в 1944 году. Я видел первые салюты - за Белгород и Орел. 9 мая на Красной площади меня едва не задавила толпа, и спас меня сосед Витя, бросив на крышу неизвестно чьей «эмки». Вскоре мы переехали на Новопесчаную улицу, где стояло всего четыре дома, только что построенных пленными немцами. Иногда они звонили в квартиру и просили хлеба. По вечерам студент Донат выносил на улицу трофейную радиолу «Телефункен», и под чарующие звуки производились танцы на асфальте...» Много лет спустя воспоминания воплотятся в «Сретенском дворе» - одной из лучших песен о детстве, глубоко лиричной и точной, как кинохроника. Именно достоверность пережитого, идентичность героя и автора, предельная осязаемость образа были становым хребтом всех без исключения визборовских текстов - песенных ли, журнальных. Он был репортером от Б-га. Ю. ВИЗБОР. ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК «Я рыбачил, стоял с перфоратором смену, менял штуцера на нефтедобыче, подучивался навигаторскому делу, водил самолет, участвовал во взрывных работах, снимал на зимовках показания приборов, был киноактером, выставлял фотографии, прыгал с парашютом, стоял на границе в наряде, служил радистом, ремонтировал моторы, управлял яхтой, выступал с концертами, тренировал горнолыжников, был учителем в школе, работал на лесоповале, водил в горы альпинистские группы, строил дома, занимался подводным плаванием. Я - журналист. Все это я делал во имя своей основной и единственной профессии. А еще я сочинял песни, рассказы, пьесы, стихи...» Журналисты входят в «десятку риска», наряду с пожарниками и врачами неотложки. Казалось бы, что сложного? Отбегал свое с агрегатом на плече - и почивай на лаврах... Беда лишь в том, что профессиональная техника, как правило, встроена в самый хрупкий каркас на свете - живое человеческое сердце. Он очень рано ушел. Ему было всего пятьдесят. Песни-репортажи с тех пор никто не сочиняет. Сначала ни у кого не получалось, а потом и пытаться перестали за ненадобностью: времена пришли другие. ...Героику объявили пережитком тоталитарной эпохи. БАМ проржавел, подводные лодки всплыли, как дохлые рыбины, самолеты сгнили, экипажи спились. Россия сплеча рубила очередной лес, и щепок никто не считал. Интеллигенция, вышедшая когда-то из гоголевской шинели, в ужасе забралась обратно. На улицах люди в цветных пиджаках палили друг в друга, и никто не знал, чем этот беспредел закончится. Единственным более-менее надежным убежищем казалось только что обретенное право частного владения. Частная жизнь, частное дело, частная собственность, частные чувства, исключительно частное творчество. Слабые попытки что-то обобщать, к чему-то призывать и вообще выдвигать какие-то идеи в приличном обществе расценивались как посягательство на свободу личности. Песни Визбора, требующие и от исполнителя, и от слушателя определенной позиции, напрочь выбивались из общего размытого контекста. Он оказался слишком тверд, прямолинеен и мужественен, чтобы наступившее десятилетие неразборчивого «хаванья» приняло его как своего. ...У нас все время кого-нибудь норовят сбросить с корабля современности: то Пушкина, то обэриутов, то Вознесенского, то бардов-шестидесятников. При этом корабль начинает немедленно тонуть, заваливаясь на борт. После американской трагедии 11 сентября выяснилось, что миру катастрофически не хватает нормальных героев. Не суперменов - обычных людей, занимающихся самыми обычными земными делами, но готовых постоять за свою землю. Старомодные, безнадежно романтичные слова: верность, честь, долг, любовь - внезапно обрели небывалую насущность и остроту. Времена романтиков - настоящих мужчин, сильных, отважных и великодушных - возвращаются. Вывод? Пора петь Визбора. По судну «Кострома» стучит вода, В сетях антенн качается звезда. А мы стоим и курим, - мы должны Услышать три минуты тишины. Молчат во всех морях все корабли, Молчат морские станции земли, И ты ключом, приятель, не стучи, - Ты эти три минуты помолчи. Быть может, на каком борту пожар, Пробоина в корме острей ножа? А может быть, арктические льды Корабль не выпускают из беды? Но тишина плывет, как океан, Радист сказал: «Порядок, капитан!» ...То осень бьет в антенны, то зима... Шесть баллов бьют по судну «Кострома».


Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции