Абзац

Как-то в Берлине мы играли концерт. В антракте я увидела, что Ойстрах очень бледен. «Я еле доиграл сонату, — сказал он. — Я посмотрел в зал и вдруг увидел, как в третьем ряду какой-то женщине стало плохо. Она схватилась за голову и выбежала из зала. За ней вышел и ее муж. Я еле-еле закончил сонату — волновался, что с ней. Может быть, надо было прервать концерт?» Ойстрах поинтересовался, вызвали ли «скорую помощь», на что администратор ответил: «Она просто забыла выключить дома утюг!»

– Известно, что Давид Федорович любил покушать, хотя постоянно сокрушался по поводу своей полноты. Жена следила за его диетой, но частенько, когда ее не было рядом, он позволял себе лишнее, иногда покупая даже пирожки на улице. При этом он приговаривал: «Пирожков плохих не бывает, пирожки бывают только хорошие... или очень хорошие!»

– Как вы ощущаете свое еврейское происхождение и свое еврейство?

Ответ Д. Ойстраха:

– Куда деться от своего еврейства! Даже в Баха и Чайковского не спрячешься…

Я приехал из Львова, где был местной звездой-гитаристом, руководил ансамблем, который не успел хорошо «раскрутиться» из-за моего отъезда, хотя имел все данные для этого. А здесь, в Москве, в консерватории, хоть я и поступил легко, нужно было снова, уже по-настоящему добиваться признания. Каждый из студентов делал это по-своему. Кто-то ударился в общественную работу, а я вгрызался в музыку. И еще я придумал такой способ борьбы со своим комплексом провинциала: просто и прямо, как равный с равными, подходил и заводил разговор с великими московскими музыкантами. Так я «познакомился» с Ойстрахом, Коганом и Ростроповичем. Совершенно разные характеры и, соответственно, разная реакция.

Давид Федорович улыбнулся, но я в этой улыбке увидел искреннее непонимание ситуации. Пытаясь вспомнить, кто я, на всякий случай доброжелательно улыбнулся, протянул пухлую руку, в которой моя тут же утонула, и сказал:

– Здравствуйте! Простите, а вы кто?

– Давид Федорович, я студент первого курса, просто хотел сказать вам — здравствуйте. Вы меня, конечно, не знаете.

– Очень мило. На каком инструменте играете?

– На альте.

– У кого учитесь?

– У Вадима Васильевича Борисовского.

– Ну, это замечательный альтист. Прекрасно. Я вам желаю успеха. Если хотите, добро пожаловать, можете приходить ко мне в класс на урок.

Следующим был Леонид Борисович Коган. Он ходил быстро, лицо напряженное, как будто чем-то недоволен. Роста маленького, а руки длинные. Складывалось впечатление, что футляр от скрипки вот-вот коснется пола.

Я ему:

– Здравствуйте, Леонид Борисович!

Он не остановился ни на секундочку, быстро развернулся, понял, что это какой-то незнакомый мальчик, и так же стремительно пошел дальше.

А потом попался мне Ростропович. Он буквально ворвался в консерваторию. Его еще и в коридоре не видно, а энергия уже чувствуется, извещая всех и вся, что «Слава» только что прошел или сейчас будет здесь. Ростропович появился с виолончелью в футляре на колесиках, за ним толпа студентов.

Я сказал:

– Здравствуйте, Мстислав Леопольдович!

Он повернулся:

– А, друг дорогой!

Тут же обнял меня и потащил в класс. Мест там не было, но он поднял одного своего студента и сказал:

– Старичок, принеси-ка быстренько стул!

Тот ушел куда-то, принес стул. Ростропович поблагодарил его и усадил меня на этот стул рядом с собой. Я был совершенно в восторге от того, как он занимался, от его энергии, образов, юмора и стремительности…

Фрида Бауэр, аккомпаниатор
и партнер Д. Ойстраха: